Маска Лафатера

И верно: в финале он, совершенно расслабившись, распластался в своем рабочем кресле и молча простер в мою сторону кулак с победоносно задранным вверх большим пальцем.

Вечером — к Эллен!

Так мы договорились по телефону, и я был этому рад, ибо мне вовсе не улыбалась мысль все берлинские выходные проторчать в своей квартире, наедине с самим собой.

Времени оставалось еще много.

Зарядил дождь. Серый и упорный, он ливмя лил из всех нависших над Берлином туч.

Заложив руки за спину и склонив голову, чтобы не намокли очки, я устремился на другую сторону улицы. Автобус же явно медлил появиться.

Я встал под козырек. И тут увидел в стекле витрины свои мокрые, плотно прилипшие к голове волосы. Салон красоты «Имидж». Я глянул на часы. Почему бы нет?

— Сухую стрижку, если можно, — сказал я, подойдя к стойке. — Немножко подровнять, и все такое.

Парикмахерша с сомнением оглядела мою башку.

— Ну что ж, тогда с мытьем, хоть я только что мыл голову, — солгал я.

Других посетителей не было. Я сел в ближайшее кресло.

Только что из салона вышел мужчина, и парикмахерши еще говорили о нем. Где-то в районе височной части головы его волосяному покрову был нанесен ступенчатый губительный надрез. Даже в среде опытных парикмахеров подобный изъян прически считается совершенно безнадежным. Бедняге нельзя было помочь. Со словами «А вот теперь мне необходима колбаса карри!» он удалился.

Наконец-то и меня стали обрабатывать. Приготовления окончены — приступаем.

Одна только головомойка чего стоила! То горячо, то холодно! Шею так и шпарило! Я расслабился и закрыл глаза. Теплая струя воды, проворные руки парикмахерши, массирующие кожу головы… В таких условиях мудрено сохранить хладнокровие: я растворился в блаженстве, упиваясь своей беспомощностью перед ней, окутанный сковавшим мои движения балахоном, всем своим существом, включая кожу и волосяном покров, отдавшись ей на суд и расправу. Мне не нужно было ничего делать — только прислушиваться к усыпляющему, равномерному пощелкиванию ножниц где-то там, в небесной синеве моего сознания.

Когда парикмахерша — ее звали Сэнди — завершила работу и уже потянулась было к зеркалу, я — с зажмуренными в приливе блаженства глазами — дат ей добро на дальнейшие подравнивания.

Итак, она продолжила, стала вторгаться в совершенно новые регионы моей головы, пока деловитое, но все более осторожное пощелкивание не привело эти опустошения к логическому концу.

— Ну, теперь уж больше некуда, — услышал я слова парикмахерши. — Разве что наголо…

Я открыл глаза, и пока она обмахивала кисточкой и обдувала мою шею, окончательно придя в себя, обнаружил, что мужчина в зеркале напротив (да и мужчина ли? В широком балахоне тонул какой-то ребенок-переросток) восседает в кресле с экстремально короткими волосами, лишь чуть-чуть длиннее простой щетины.

Цена за пережитые только что мгновения счастья оказалась, как я теперь видел, высокой: комплекс раннего детства — уши торчком! Я об этом и думать забыл. Долгие годы на вопрос «Уши оставить?» из моих уст, как нечто само собой разумеющееся, вылетал ответ: «Да, пожалуйста».

Теперь они, красные, обнаженные, грубо вторгались в помещение салона и непреодолимой, на мой взгляд, преградой стояли между парикмахершей — да вообще любым существом женского пола! — и мною. Такое ощущение, будто стал калекой.

Тут уж не помогла и любезно уклоняющаяся от неуместной откровенной оценки фраза «В последнее время короткие стрижки опять вошли в моду», сорвавшаяся с губ Сэнди и долетевшая до моих оголенных, оттопыренных ушей.

Я удрученно поплелся к кассе.

Парикмахерша заметила, что клиент удовлетворен не на все сто. Пока я отсчитывал деньги, она выдвинула ящик и сунула мне через стойку маленькую визитку:

«Дело в шляпе» — консультация стилиста, имя, номер телефона.

— Из вас может выйти толк, — тихонько шепнула она, раскладывая деньги по кассовым отсекам. — Только вот на это вам придется потратить чуть больше времени. Это наша бывшая коллега. С прошлого года работает самостоятельно. Но очень преуспела. Она и из гориллы может сделать более или менее разумного человека.

— ?

— Ну, это в принципе, — добавила она, заметив мою растерянность. — Короче, подумайте: достаточно позвонить.

Хмыкнув не без иронии, я взял карточку и машинально сунул ее в правый карман пальто, где хранил ежедневно скапливавшийся мусор вроде старых проездных билетов, конфетных оберток и т. п.

Однако, выйдя на улицу и обернувшись на витрину, дабы вновь убедиться в плачевном состоянии моей головы, я передумал и, снова достав визитку, затолкал ее в боковое отделение своего кошелька. Оттуда же торчала телефонная карточка.

Я зашел в ближайшую будку и набрал номер, просто чтобы до вечера себя чем-то занять.

Мне откликнулся женский голос — да, во второй половине дня у нее еще есть окно, я могу прийти.

Оставив позади еще парочку улиц и по прошествии дополнительных тридцати минут я оказался у входа в студию. Позвонил. Жужжание. Я приналег на дверь. Так как моя очередь еще не подошла, принялся изучать фотографии «До» и «После», очевидно повешенные в холле с целью саморекламы.

Откровенно говоря, те снимки, что были «до», казались мне гораздо лучше, выразительнее. На фотографиях «после» у клиентов (пострадавших?) все дела были поистине в шляпе после успешной консультации стилиста. Создавалось впечатление, будто неведомая тупая сила вселилась в их лица. Словно огромный судьбоносный утюг проехался по ним и разгладил их черты. Возможно, секрет был еще и в том, что теперь все они, как один, ухмылялись, ни дать ни взять идиоты, и в отличие от предыдущих черно-белых снимков были разукрашены во все цвета радуги.

Я уже раздумывал над тем, не лучше ли мне удалиться, но тут услышал, как за перегородкой задвигались стулья. Предыдущая клиентка (ей, помимо прочего, был рекомендован несмываемый, постоянный макияж) попрощалась. Меня пригласили в кабинет.

— Ничего не говорите, — велела стилистка.

Она приложила кончик среднего пальца к своим плотно сжатым губам и медленно, полуприкрыв глаза, стала обходить меня, словно античную статую. Разглядела со всех сторон.

И все поняла.

— Вы хотите… хотите сделать из себя нечто совершенно другое, но точно не знаете — что именно. Пустились в путь, но еще не знаете, каков ваш маршрут. Верно?

Надеюсь, этот бред не обойдется мне слишком дорого.

— А знаете, по каким признакам я все это узнаю?

Хихикнув, я пожал плечами.

— Вас выдает ваша прическа.

Конечно, ни капли сомнений! Не стесняйтесь, бередите глубины моей израненной творческой души! Я помрачнел, кивнул, и мы оба сели. Теперь я начинал понимать всю хитроумность их схемы! Сначала в салоне «Имидж» невинных людей хорошенько обезображивали, а потом, как отходы производства, отправляли на консультацию стилистки. Гениально просто!

Последовал небольшой скучноватый допрос. Однако первый же вопрос о том, чем я занимаюсь, застал меня врасплох.

Я уклончиво ответил, что имею дело с книгами и время от времени читаю лекции.

— С книгами? Выходит, вы что-то вроде писателя?

— Да, можно и так сказать.

— Ну, сама-то я предпочитаю поглядеть какой-нибудь фильм, — откровенно заявила она.

Мое левое веко дернулось, но она этого не заметила.

— У вас есть свой конек?

— Есть ли у меня?.. Нет.

Она поставила прочерк.

— Что приходит вам в голову при мысли о зеленом цвете?

— Папка.

— А при мысли о красном?

— Об этом мне не хотелось бы говорить.

— И все же?

— Кресло, — тихо ответил я.

Между делом замечу, что чем дольше она наседала на меня, тем больше я нервничал. Я и сам не мог себе этого объяснить, был рассеян, то и дело переспрашивал. Несколько раз я провел по лбу тыльной стороной ладони.

— Извините, — в конце концов сказала она. — Тест и правда дурацкий. Но очень важный. Дело в том, что все это время я смотрела на один и тот же участок вашего лба. Вот на этот.