Растревоженный эфир

— Нет. — Китти обошла стол, остановилась перед ним. — Я знаю, что тобой движет. Меня ты не проведешь.

— И что же? — К своему полному изумлению, Арчер понял, что его действительно интересует ответ Китти.

— Ты идешь на это ради твоих лучших друзей, Виктора и Нэнси Эррес! — выкрикнула Китти.

— Что? — Глаза Арчера широко раскрылись.

— Что? Что? — передразнила его Китти. — Это же надо, он не понимает, о чем толкует его жена.

— Китти, — в голосе Арчера послышалась угроза, — тебе бы лучше остановиться. Ты уже много чего наговорила. — Ему хотелось сказать ей, что им жить вместе еще много лет, поэтому нельзя рушить до основания все, что их связывало.

Но Китти понесло:

— В этом истинная причина. Не думай, что я этого не вижу. Вик попал в передрягу, и ты, естественно, взгромоздился на белого коня и поспешил на помощь.

— Допустим, это правда. — Арчер пытался удержать дискуссию в рамках логических построений. — Допустим, это истинная причина… Ты полагаешь, мне не следовало ему помогать?

— Нет.

— Китти…

— Он попал в передрягу без твоей помощи. Пусть сам и выбирается. Времена теперь суровые. Каждый за себя.

— Я ненавижу такие слова, — холодно отчеканил Арчер. — Я ненавижу тебя за то, что ты их произносишь.

— Естественно, ненавидишь. Другого я от тебя и не ждала. Потому что ты влюблен в Вика Эрреса, и ты влюблен в Нэнси Эррес, и ты влюблен в Джонни Эрреса, и в Клемента Эрреса, и в землю, по которой ходит Вик Эррес, и в стул, на котором он сидит, и в каждую мысль, которая забредает в его голову.

— Это безнадежно. — Арчер привстал, но Китти наклонилась вперед, резко толкнула его, и он вновь плюхнулся в кресло. Арчер представил себе, как глупо это выглядит со стороны: маленькая, хрупкая беременная женщина с перевязанной рукой, можно сказать, сшибает с ног огромного, широкоплечего мужчину и угрожающе нависает над ним. Он едва не рассмеялся.

— Нет, никуда ты не уйдешь! — выкрикнула Китти. — Я хочу, чтобы ты выслушал все до конца. Я долго над этим думала и теперь хочу высказаться. Это болезнь. Это психопатия. Мужчина средних лет всюду таскается за другим мужчиной, словно глупый щенок, постоянно звонит ему, словно юноша девушке, бежит к нему со всеми своими проблемами, приносит подарки детям, обхаживает его жену…

— Китти! — рявкнул Арчер.

— Я видела, видела! — кричала Китти. — Как ты часами говоришь с ней на вечеринках, делясь Бог знает какими секретами, как целуешь ее при каждой возможности. Никого другого ты не целуешь, ты у нас такой чистоплюй. Меня ты уже много лет не целовал в губы.

Это правда, мрачно подумал Арчер, в ее словах так много правды. Неужели такое возможно?

— Когда мы остаемся вдвоем, ты никогда не скажешь ни слова, сидишь читаешь да бубнишь что-то невразумительное, если я задаю тебе вопрос. Когда мы встречаемся с другими людьми, ты всем своим видом показываешь, что тебе безумно скучно, а люди эти должны почитать себя счастливцами, если ты снисходишь до того, чтобы за весь вечер обменяться с ними несколькими фразами. Но в компании Вика и Нэнси ты — фонтан остроумия, улыбка не сходит с твоего лица, ты не хочешь идти домой, ты пускаешь в ход все свое обаяние, словно боишься, что иначе они не захотят с тобой знаться. А когда их дети заболевают корью, ты не обращаешь на это ни малейшего внимания, ты врываешься в детскую, даже не думая о том, что может случиться, если ты заболеешь сам, а потом заразишь меня и ребенка, которого я ношу под сердцем. Нет, ты должен доказать Эрресам, какой ты храбрый, верный, добрый, решительный.

«Еще и это, — думал Арчер. — Вот почему она злилась весь день. Готовилась разом выплеснуть все на меня».

— Но просто обожать тебе недостаточно. — Китти уже не могла остановиться. — Ты должен быть таким же, как твой герой. Ты во всем подражаешь ему: в манере говорить, в походке. Даже шляпу носишь точно так же, как он. У меня уже нет мужа, его заменила копия другого человека, и меня от этого тошнит. Но теперь ты получил уникальную возможность сделать еше один шаг, слиться с ним окончательно. Тебе представился шанс пострадать за его грехи. И ты, конечно же, не можешь этот шанс упустить.

— Достаточно, — прорычал Арчер. — Не хочу больше тебя слушать. — Он встал.

На этот раз Китти не стала мешать ему, просто отступила на пару шагов.

— Я тебе кое-что скажу. — Голос ее вдруг стал спокойным и очень холодным. — Я ненавижу Вика Эрреса. И я ненавижу его застенчивую, скрытную жену. У него в жилах течет ледяная кровь, он думает только о себе, и ему совершенно безразлично, жив ты или кто-то еще или мертв. Ты его забавляешь, потому что смотришь на него как на бога. Ты ему нравишься, так как он может тобой манипулировать. Он говорит: «Приезжай в Нью-Йорк» — и ты бросаешь хорошую работу и уютный дом и мчишься в Нью-Йорк. Он говорит: «Пиши для радио» — и ты пишешь для радио. Он говорит: «Теперь все храбрые мужчины должны идти на войну», потому что он молод и знает, что его все равно заберут в армию, — и ты тоже пытаешься пойти на войну. Он говорит: «Будь режиссером», зная, что так ему будет проще, что пока ты будешь режиссером, у него будет работа, — и ты становишься режиссером. А теперь у него проблемы, он попал под удар, вот он и говорит тебе: «Защищай меня, это дело принципа». Он и его жена уже десять лет как отгораживают тебя от меня. Все это время я была не женой, а свидетельницей противоестественной групповой любовной связи.

— Заткнись! — прошептал Арчер.

— Я собираюсь тебе кое-что сказать. Когда Вик Эррес ушел на войну, я просила Бога, чтобы его там убили. — Китти говорила спокойно, стоя посреди кабинета скрестив руки на груди, торжествующая, отчаявшаяся, одинокая, опустошенная.

Арчер прикрыл глаза рукой. Не мог заставить себя посмотреть на Китти. «Как такое могло случиться? — думал он. — Как могла веселая, смелая, любящая женщина превратиться в такое чудовище? Как мы сможем и дальше жить под одной крышей?»

Нетвердым шагом он направился в холл. Взял пальто, шляпу и вышел из дома. Китти осталась у его стола. С застывшим, ничего не выражающим лицом она рассеянно теребила повязку, словно желая залезть под слои бинта и посмотреть, не потекла ли вновь кровь.

Глава 23

До «Сент-Реджиса» Арчер добрался в начале двенадцатого и на лифте поднялся с двумя пышущими здоровьем старичками в смокингах. По выговору чувствовалось, что они окончили Принстон[68] где-нибудь в 1911 году и их никогда и ни в чем не обвиняли.

В небольшом банкетном зале собралось много народу, но собрание еще не началось. Люди стояли маленькими группками, гул разговоров то и дело прерывал пронзительный женский смех, который всегда слышен там, где собираются актеры и актрисы. Большинство из собравшихся стояли. Арчер и раньше обращал внимание, что люди, работавшие в театре, садились очень неохотно, словно опасались ограничить свободу перемещения, от которой в немалой степени зависели успех или неудача.

Большинство женщин носили очки. В соответствии с требованием моды в оправах, очень тяжелых, предпочтение отдавалось ярко-красному, синему и золотому. Не было единообразия и в форме. От кругов, эллипсов, бабочек, даже треугольников рябило в глазах. Такое ощущение, думал Арчер, с неодобрением глядя на синие и красные тени, которые отбрасывали очки на красивые, со вкусом подкрашенные лица, что в Нью-Йорке пятидесятого года разразилась эпидемия близорукости. Оставалось только надеяться, что в недалеком будущем в моду войдет нормальное зрение.

— Привет, солдат, — раздался голос за его спиной. — Я тебя ждал.

Арчер повернулся и увидел направляющегося к нему Бурка. Он решил в самом ближайшем будущем сказать Бурку, чтобы тот перестал называть его солдатом. Надо также не забыть сказать Барбанте, чтобы тот перестал называть его амиго. Впрочем, Барбанте скоро окажется за три тысячи миль от Нью-Йорка. Придется ему написать.

68

Принстонский университет — частный университет, входит в двадцатку наиболее престижных вузов США. Основан в 1746 г. Считается центром аристократической культуры.