Страница 64 из 74
— Да не нужны мне ваши мужчины! — Бертрада вывернулась из осторожный обьятий. — Никто мне не нужен, кроме него…
— Он тебя не стоит.
— Не твое дело, ведьма. Тебе сказали — вывести плод. Я заплачу, хорошо заплачу.
— Уходи. — Лия поднялась. — Я ничем не могу тебе помочь.
— Не хочешь. — Прошипела Бертрада. Брезгуешь? Сама тоже не прочь с мужиком, а как мне не повезло — так и брезгуешь? Ну сколько золота тебе надо?
— Пошла вон. Или я прикажу вышвырнуть тебя, несмотря на…
— Ведьма… Погоди, я тебе припомню!
— Вон.
Бертрада всхлипнула и опрометью выбежала из комнаты.
Весь остаток дня и следующее утро Лия безуспешно пыталась забыть тягостный разговор. Наверное, надо было как-то помягче, утешить, что ли… С другой стороны до сих пор оставалась гадливость, словно в помоях искупали. Она вздохнула, который раз за утро и отправилась в кладовую перебирать сундуки с вещами. Даже то, что надевают только по праздникам, нужно перетряхивать и проветривать, что бы не завелась гниль и моль.
Она как раз разглядывала малюсенькую вышитую распашонку, когда в кладовую вбежала служанка.
— Госпожа, там пришли.
— Кто?
— Чужаки… много. Говорят за ведьмой и грозятся двери вышибить, если что.
Лия медленно поднялась, распашонка сползла с колен. Не зря, значит, разговор не забывался. Отец в загородных имениях по делам, Нисим где-то в городе, поди пойми где. Можно еще к старшему брату послать — но что проку? Родичи, конечно, ее не отдадут, начнется свара. Чужаков перебьют, и придется бежать из города не ей одной, а всему семейству. Надо было уехать, когда отец просил, нет, все надеялась, что обойдется. Не обошлось.
— Хорошо. — Произнесла она. — Ступай, открой. Скажи: сейчас выйду.
Отца Бертрады Лия узнала сразу и внутри противно заныло. С ним было пятеро солдат и человек в рясе, который показался смутно знакомым. Отец Сигирик, припомнила она. Рамон называл его опасным фанатиком, Эдгар ценил острый ум и истовую веру. Едва ли друг. Враг, и опасный.
— Чем обязана, господа?
— Этот человек обвиняет тебя в смерти дочери. — Сказал Сигирик. — Вчера женщина была у тебя, это видели. А утром отец нашел ее мертвой, и постель была пропитана кровью.
Доигралась таки. Ну почему она не послушала? Сейчас все были бы живы…
— Действительно страшное горе. — Лия склонила голову. — Сочувствую. Выжил ли ребенок?
— Ты еще спрашиваешь, ведьма? — Взвился отец Бертрады.
Священник остановил его неспешным жестом.
— Полагаю, тебе не хуже нашего известно, что нет. Это ведь ты дала ей колдовское снадобье, изгоняющее плод.
— Нет. Действительно, Бертрада приходила ко мне за этим…
— Врешь! Моя дочь не могла…
— Я объяснила, что такое зелье может погубить не только ребенка, но и ее саму. И посоветовала признаться отцу во всем и молить о прощении.
Грешно плохо думать о мертвых. Но сочувствовать по-настоящему не получалось. Да и как сочувствовать той, что своими руками сперва убила ребенка и себя а теперь наверняка убьет и ее. Отговориться не получится. Они уже все решили, и не поможет никакое красноречие. ничего не поможет. Разве что просить у богов сил дойти до конца. И мудрости для того, чтобы не сгубить других.
— Врешь, ведьма! — Отец Бертрады заметался по комнате. — Моя дочь не могла сама додуматься до такого.
— Отчаявшаяся женщина может додуматься до чего угодно.
— Она была чистой девочкой, пока не связалась с тобой!
— Хватит! — Рявкнул Сигирик. — Правосудие свершится, и незачем устраивать свару.
Он повернулся к Лие.
— Положим, ты говоришь правду. Тогда откуда она взяла снадобье?
Почем знать, откуда. Но до чего же странные эти чужеземцы: сперва сами губят женщину, кидая в нее грязью лишь за то, что она хотела любить, а потом ищут виновных. Кого угодно, кроме себя.
— А почему вы решили, что виновато именно зелье, а не преждевременные роды? Подобное случается: как ни грустно, не каждая женщина создана для материнства.
— В углу комнаты нашли завернутый в одеяло плод. И с ним — пустой сосуд. Лекарь не смог узнать, что там было.
Лия покачала головой:
— Все, о чем ты говоришь, очень печально. Но я не при чем. Поспрашивайте ее подруг: наверняка найдется кто-то, кто посоветовал какую-нибудь «почтенную женщину», что поможет решить все проблемы. Такие вещи нетрудно выведать.
— И уж кому, как не тебе знать об этом. — Усмехнулся священник. — Стремление выгородить себя понятно. Но либо ты признаешься сейчас, либо мне придется арестовать тебя с тем, чтобы церковь могла провести расследование.
— Мне не в чем признаваться. — Вздернула подбородок девушка.
— Значит, ты не оставляешь мне выбора. Уведите ведьму.
Жизнь в замке стала размеренной и однообразной. Может, оно и к лучшему. После всего, что случилось, подвиги Рамону опостылели. Хотелось просто жить, не оглядываясь назад, а загадывать наперед и вовсе казалось сущей бессмыслицей. Гости у в замке бывали частенько, за прошедшее время рыцарь стал на короткую ногу со всеми соседями и многим действительно радовался. Но постучавшийся в ворота отец Сигирик стал настоящей неожиданностью.
— Какими судьбами, отче? — спросил Рамон после того, как священник был накормлен-напоен как полагается.
— Проезжал мимо, решил заглянуть — он поерзал в кресле, сыто сложил руки на животе.
Рыцарь приподнял бровь — во внезапное желание увидеться не слишком-то верилось, особенно если вспомнить, что последний раз они встречались… ну да, перед тем боем, когда разбили армию Кадана.
— Сдается мне, все не так просто, отче.
Дагобер на его месте пустился бы в пространный разговор, делая вид, будто принимает все за чистую монету — пока гость сам не расскажет, зачем явился. Но то Дагобер — а сам Рамон так и не научился этим штукам. Да и не хотел учиться, если уж на то пошло.
— Хорошо, признаюсь: хотел поговорить. Я не вижу тебя в церкви.
— Отче, в замке есть часовня. Увы, я до сих пор не окреп и ездить в город… — воин изобразил скорбную мину. Незачем Сигирику знать, что в Аген он больше ни ногой… никому об этом незачем знать, а раны — хорошая отговорка. Пусть так и будет, осталось-то.
— Жаль. Значит, новостей не знаешь… — священник пустился в перечисление последних сплетен. Рамон терпеливо слушал. Кто-то женился, кто-то родил, этот пожертвовал церкви, ведьму вот будут жечь.
— Поучительное зрелище, жаль, что не сможешь приехать.
— Я не бываю на казнях. — Пожал плечами Рамон.
— А стоило бы побывать. — Подался вперед священник. — Чтобы увидеть, что ждет тех, кто отрекается от господа нашего, творя злые чары.
— Что суд и кары земные по сравнению с судом господним и вечной мукой?
Вот тебе, святоша. Жри сам то, что предназначил для других, и не морщись.
— Рад, что ты это сознаешь. Значит, тебе не жаль эту женщину?
— Отче, не понимаю. — Хорошо бы и вправду не понимать, но, кажется, ясно куда клонит священник. По хребту побежал холодок. Откуда-то вылезла нелепая мысль: как хорошо, что у людей нет хвоста, скрывать чувства было бы куда труднее. — Это не первая казненная ведьма на моей памяти и наверняка не последняя. Все знают, что добрых чувств к ним у меня нет, и быть не может. Так почему жалеть именно эту?
— Потому что с ней ты предавался прелюбодеянию.
— Вот оно что… — Рамон откинулся в кресле, заставил себя расслабить мышцы. — Что ж, если тебе это известно, то известно и то, что несколько месяцев назад я порвал с этой греховной связью. И, между нами — именно потому, что узнал…
— Но не рассказал.
— Ведьма, не уличенная в преступном деянии не подлежит суду. То, что я ненавижу это племя — еще не повод. — Он пожал плечами. — Признаться в тот момент я меньше всего думал о справедливости. Лишь о том, чтобы господь удержал от греха убийства. Поэтому и покинул город как можно скорее.
— Твоя беспечность не осталась без последствий. — Воздел палец Сигирик. — Ведьма сгубила две невинных души — женщину и ее нерожденного ребенка.