Страница 62 из 69
— Ты упрекнула меня, что я думаю только о себе, — выговорил он после долгого молчания.
— Прости, я ляпнула, не подумав. Я хотела тебя разозлить, сбить с настроя, чтобы ты стал думать и о нас…
— Погоди, не перебивай. Я думал о своем долге перед Зоей и, конечно, о детях. Когда кончится это безумие, — он кивнул на дверь, — они спросят меня: папа, где могила нашей матери? И что я им отвечу? Дети, ваш батька так быстро убегал от чекистов, что не успел и маму похоронить.
— Петя, перестань! — взмолилась Наташа. — Как хочешь, но одного я тебя не отпущу!.. Мы пойдем вместе…
— И погибнем оба.
— Если с тобой что-то случится, мы погибнем все, но вдвоем у нас куда больше шансов выжить. Если ты помнишь, я кое-что могу.
— И отговаривать тебя, конечно, бесполезно?
— Я знала, что ты умный человек, — улыбнулась Наташа.
В сундуке для неё нашлись сапожки Зои, размером чуть больше Наташиного, но зато в них можно было надеть носки. Словом, и её, и Петра удалось экипировать так, что они могли легко двигаться и находиться на морозе без риска замерзнуть.
В темноте село и вовсе казалось вымершим. Скорее всего, так и было: представители власти, по словам Петра, подмели у сельчан все сусеки.
Наташа с Петром как ни старались, не могли идти совсем уж бесшумно снег скрипел под ногами.
И странно, и страшно было не слышать ни одной собаки, которые в доброе время давно залились бы дружным лаем.
— Какое село загубили, — вдруг тихо сказал Алексеев. — Идешь, как по кладбищу. Кругом одни мертвецы. И за что? Нашли врагов! Люди цеплялись за жизнь, как могли… Неужели это и есть обещанное светлое будущее?
Окна сторожки, как её называла теперь про себя Наташа, светились. И когда они подошли совсем близко, то услышали и звуки: из сарая справа от дома отчетливо доносилось лошадиное фырканье.
— А вот и наш транспорт, — опять шепнул Петр.
— Кто ж нам его даст? — спросила Наташа; ей все ещё не верилось, что врач собирается пустить в ход свою пристрелянную на зайцах винтовку.
— Сами возьмем!
Нет, решительности его не только не поубавилось, но и с каждым шагом словно становилось ещё больше.
Они тихонько подкрались к сараю — их шаги, очевидно, заглушались лошадьми, которые шумно возились, уминая корм; его как раз сейчас раздавал им военный в форме сержанта внутренних войск.
Сержант говорил с лошадьми, любовно их оглаживая, и Наташа, повинуясь внезапному порыву милосердия, шепнула Петру:
— Не убивай его!
Наверное, и врач подумал о том же, потому что поднял приклад и… Лошади почувствовали постороннего, завозились, и сержант как раз начал поворачивать голову в сторону двери, когда мощный удар сбил его с ног. И к счастью, лишил сознания.
К счастью, так подумала Наташа, потому что была уверена: если сержант останется при памяти, Петр его добьет.
Вдвоем мужчина и женщина связали упавшего вожжами и сунули в рот кусок его же гимнастерки, который Алексеев с треском оторвал, не затрудняя себя поисками кляпа. А потом взял в руки фонарь, висевший здесь же, на столбе у лошадиного стойла.
— Что ты хочешь посмотреть? — спросила Наташа, впрочем, подозревая ответ.
— Место, где они хоронят убитых, — хрипло отозвался он.
Чекисты не затрудняли себя ни выбором какого-то особого места для захоронения, ни самим захоронением. На заднем дворе отыскалась огромная яма, в которой были попросту свалены трупы.
Наташа задрожала от ужаса, невольно ухватившись за Петра.
— Не бойся, — сказал он ей успокаивающе, — это мои сельчане. Добрые люди. Крестьяне, виновные лишь в том, что родились не в той стране и не в то время.
Он дал Наташе в руки фонарь.
— Подержи.
Неестественно спокойный тон Петра не смог обмануть Наташу. Если он и не дрожал от ужаса, как она, то даже в свете фонаря был бледен мертвенной бледностью, так что ей хотелось стать рядом и поддержать его. Все-таки он ещё так слаб после болезни!
А Петр методично работал: доставал трупы и аккуратно складывал их возле ямы. Внезапно он покачнулся, и Наташа намертво вцепилась в его рукав.
— Зайка! — сказал он горестно. — Зайка!
Тело Зои было обнаженным, и когда Петр вытаскивал его из ямы, её распущенные русые волосы зацепились за чью-то мертвую руку, словно остальные мертвецы не хотели отпускать её от себя.
Они вернулись к сараю: Петр на руках со своей страшной ношей, Наташа впереди с фонарем. В сарае он бережно опустил труп жены на большую охапку сена. Лошади в загородке всхрапнули.
Алексеев вытащил из деревянного пня, стоявшего посреди сарая, воткнутый в него топор и пальцем попробовал лезвие. Лицо его было страшным.
— Петя! — испуганно шепнула Наташа.
— Я не звал тебя с собой, — он искривил в гримасе рот.
— Подожди! — она схватила его за руку. — Ты идешь на верную смерть, даже не оглянувшись. А кто похоронит Зою? Я же не смогу нести её на руках…
Кажется, эти жестокие слова несколько отрезвили Петра.
— Ты права, — согласился он. — Но что же делать? Я не могу это так оставить.
С чего начали, к тому и пришли! Месть! Неужели это непременная черта каждого человека?
Слова, которые произнес Петр, вроде, невинные. "Не могу так оставить". А переводятся на язык действия зловеще: "Никого из этих тварей нельзя оставлять в живых!"
Опять жизнь загоняет Наташу в угол. Казалось бы, кто ей этот бывший студент по кличке Знахарь? А вот поди ж ты! Не только пошла вместе с ним на опаснейшее для жизни предприятие, но и раздумывает, как бы помочь ему убрать… сущую ерунду! Всего-навсего, небольшой заградительный отряд войск НКВД. Кстати, сколько их там может быть? Домик-то сравнительно небольшой.
Наверное, эти слова она произнесла вслух, потому что Петр на них ответил:
— Их там семеро. Остальные стоят на выходе из села. Если точнее, там для них вход, потому что отсюда дорога ведет лишь на маленький железнодорожный полустанок, а оттуда на большой тракт… Как бы они ни называли наше село: мятежным, восставшим, никому и в голову не придет, что крестьяне могут здесь организовать сколь-нибудь серьезное сопротивление. Особенно теперь, когда умирают от голода.
— Значит, в доме их шестеро? — уточнила Наташа, в глубине души удивляясь собственной воинственности.
— Шестеро, — кивнул он.
— А у нас одна винтовка.
— И топор, — добавил он.
— И ты сможешь вот так хладнокровно расстрелять их одного за другим, даже если мы застанем их врасплох?
— А ты помнишь ту яму, полную трупов? Все ещё будешь говорить о людях, на которых у меня не поднимется рука?
Наташа вдруг как наяву услышала далекий голос Катерины: "Иде ты бачыла людыну? Не люды, вовкы, скаженни собакы!"
— Ну, я пошел! — прервал её размышления Петр и шагнул по направлению к дому, где устроили свой пост энкавэдэшники.
— Погоди! — остановила его Наташа, — Все равно одному с шестерыми не справиться. Тут нужна хитрость… Тащи конюха… ну, того, которого ты оглушил.
— И зачем он нам?
— Пусть позовет из дома ещё кого-нибудь, якобы на подмогу.
— Соображаешь! — Алексеев одобрительно посмотрел на нее, и взгляд его будто прояснился. Теперь врач становился уже не смертником, а как бы стратегом.
Оглушенный пришел в себя и, когда Петр приставил к его голове винтовку, задрожал. Глаза его умоляли о пощаде.
— Кто тебе обычно с лошадьми помогает?
— Митька… Некрасов.
— Позовешь своего Митьку, я тебя убивать не стану. Понял?
Алексеев подтащил связанного к крыльцу и вытащил изо рта кляп, не убирая от головы винтовку.
— Зови своего Митьку.
Тот осторожно прокашлялся. Голос его звучал вполне мирно, по-деловому.
— Митька, Некрасов, Гнедок с привязи сорвался, поймать не могу.
Несколько минут спустя в доме громыхнуло что-то вроде пустого ведра. Кто-то матюкнулся, и сонный голос ответил:
— Иду! Ничего без меня сделать не можешь, растяпа!
Петр тут же вернул кляп на место и оттащил связанного в сторону.