Страница 19 из 66
— Как странно все получается! Дядя пишет, что он со всем экипажем эсминца перешел на сторону большевиков…
— Вот и хорошо! Большевики в Москве удерживают власть, в Петербурге тоже, теснят белых в Сибири. Это власть народа! Дядя предлагал мне свою помощь: я смогу учиться на курсах морских офицеров!.. Подумать только, сколько раз я бывал в Новороссийске, а мысли не возникало, что дядя Сева может быть где-то рядом!
Флинт в упоении говорил и говорил.
— Наконец-то судьба решила мне улыбнуться! И я смогу рассчитывать на чью-то помощь! Сколько лет — все один!
— Поздравляю, теперь ты сможешь быть вместе с дядей! — обидчиво проговорила Ольга.
— Но я имею в виду нас с тобой, — опомнился Флинт, — ты же согласилась повсюду следовать за мной!
— Ничего не получится! Разве ты не знаешь, я — недорезанная буржуйка!
— Кто тебе это сказал?
— Друзья-анархисты… Наверняка с княжной они не стали бы и разговаривать, а с бедной циркачкой, детдомовкой, они откровенничали вовсю: "Всех этих князей, графов, баронов, всех недорезанных буржуев, что пили кровь трудового народа, мы вырубим под самый корень! А понадобится, и корни выкорчуем!" Не понимаю, что во мне изменилось от того, что в моем документе стояло другое происхождение? Почему меня, но Соловьеву, могли все любить, а меня — Лиговскую — только поставить к стенке?!
Флинт обнял её.
— Успокойся, родная! Видимо, все революции по своей сути кровавые. Вспомни французскую: Робеспьер, Сен-Жюст — народные герои, а у них руки по локоть в крови! Разве можно обижаться на народ? Хочешь, чтобы бедные любили богатых?.. Ничего, может, мы с тобой ещё доживем до того времени, когда будут смотреть на самого человека, а не на его происхождение. А пока… раз ты решила остаться на родине, придется приспосабливаться к новой жизни. Побудешь бедной детдомовкой, а потом опять поменяешь фамилию…. И не просто на аристократическую — на царскую!
Ольга неуверенно улыбнулась и тут же спохватилась.
— Ой, Саша, что же это мы все о себе? Ты не сказал, как там Катерина, Алька… Что ты узнал о них?
— Увы, тут я тебя обрадоваться не смогу… Ушли они. Куда — никто не знает. Вроде какие-то сокровища искать. Катерину и мальчишку с собой взяли… Подруга твоя теперь все время при Черном Паше. Как жена. Он её от себя никуда не отпускает.
— А ты говорил, будто Черный Паша…
— Говорил! — досадливо кивнул Флинт и примиряюще поднял руки. — Я и о себе всякого наговорил. Каких обетов только не давал: ни за что! Никогда! А тебя увидел и все забыл. Видно, женщины — это такая сила, которая мужчинами по достоинству не оценена. И мы, думаю, ещё поплатимся за свое легкомыслие!
Он хмыкнул и заговорил о другом.
— Друзья-приятели меня уже похоронили. Кое-кого пришлось даже убеждать, что я не призрак… Вот и твоя Катя, видимо, не знает, что ты жива, и отыскать её вряд ли теперь возможно…
— Все равно нужно попытаться! — заупрямилась Ольга. — Неужели она с твоим Черным Пашой по доброй воле пошла? Она Герасима любила.
— Каждый из нас кого-то когда-то любил, — безжалостно напомнил Флинт. — Война!.. Давай начнем с того, что попытаемся проложить свой собственный курс.
Ольга с трудом скрывала разочарование. Ей казалось, что Флинт, признавшись в любви, сразу станет другим человеком: нежным, ласковым, будет стоять перед нею на коленях, исполнять любое желание… Ей приходилось порой видеть, как глупели от любви и мужественные воины, и государственные люди… Флинт же так и остался собранным, жестким, сухим реалистом. Кажется, он способен прикрикнуть на неё и даже отвесить затрещину! Впрочем, последнее она домыслила явно сгоряча.
Девушка и не подозревала, насколько она ошибается в отношении своего любимого. Он просто привык с самоограничению и дисциплине. В глубине души оставшись романтиком, он много лет старательно соскабливал с себя все внешние проявления идеализма и сентиментальности. Он с четырнадцати лет приучал себя рассчитывать только на собственные силы, а иначе бы пропал; его первая работа — юнгой на барже — чуть было не окончилась для мальчишки печально.
Команда баржи как на подбор состояла из горьких пьяниц, которых на другие корабли попросту не брали. Им доставляло удовольствие издеваться над беззащитным юнгой, заставляя его пить вместе с ними. Он сопротивлялся как мог, и когда им все-таки удавалось залить водку в его горло, вырывался от мучителей и, сопровождаемый их гнусным хохотом, бежал на корму, чтобы там потихоньку стравить все за борт. В конце концов его организм привык опустошать желудок по первому сигналу хозяина.
Его первый опыт общения с женщинами тоже пришелся на четырнадцать лет и тоже был произведен с ним насильно. К сожалению, от отравления души он не мог избавляться так же легко, как от алкоголя, и долго жил презрением ко всем женщинам вообще.
Другой подросток на его месте давно бы сломался, но он, точно волчонок, рычал и огрызался, пытаясь под общий смех укусить обидчика. Держал себя в руках. Учился "властвовать собою", как сказал один поэт. И упорно лепил свой характер.
Ольгу он полюбил. Сразу. Навсегда. Саша Романов был из семьи однолюбов. Но по привычке самое святое спрятал глубоко внутри, и только сияние его глаз выдавало отблеск этого огня, а княжна, занятая своим переживаниями, не могла — или не хотела! — его увидеть.
В общем, Ольга была занята собой: она чувствовала себя глубоко несчастной. Друзей, к которым она спешила, забыв об опасности, на месте не оказалось; человек, которого любила, был от неё далек, как звезда; родина в ней не нуждалась! Что могло быть хуже?.. Прежде в такие минуты она валялась на диване, уставившись в одну точку, и ни с кем не хотела разговаривать. Агнесса старалась ходить мимо неё на цыпочках, а рациональный и деятельный дядя Николя, сам таким приступам не подверженный, тихо злился на неё и бурчал себе под нос:
— Княжна в прострации, унихмерихлюндия!
Флинт отнес её меланхолию к разряду обычных женских штучек и потакать ей не стал. Он ткнул пальцем в принесенный мешок и сказал приказным тоном:
— Матросу разобрать продукты и приготовить завтрак. Отход назначаю через час!
Посмеявшись про себя над её округлившимися от возмущения глазами, он строго спросил:
— Хочешь остаться на берегу?
— Нет, — растерянно протянула девушка, в момент позабыв свою хандру.
— Тогда в чем дело?
"Все-таки Флинту подходит его кличка, — ожесточенно думала Ольга, нарезая кусками хлеб. — Он — настоящий пират! Грубый и неотесанный…"
К вечеру они добрались до места без каких-либо приключений, лишь однажды где-то на горизонте увидели эскадру явно военных кораблей, идущих куда-то на запад. Вряд ли на этих судах обратили внимание на лодку Флинта.
Моряк, видимо, вовремя прикрикнул на Ольгу. Теперь она больше не размышляла о собственном несчастье, а занималась укладыванием вещей в узлы, чему её научили Аренские. Флинт, впрочем, время от времени помогал ей увязать потуже тот или иной тюк, а то и отбросить его в сторону.
Тамань оказалась просто степью без конца и края; вместо обычной на Кубани пшеницы здесь выращивали в основном виноград. Начинаясь у моря, ряды виноградников убегали куда-то в безбрежную даль.
Покупатель уже ждал их на берегу, добравшись, как объяснил Флинт, на небольшом пароходике, принадлежащем рыбацкой артели. Он оказался совсем молодым загорелым парнем, одетым в тельняшку и парусиновые брюки. Эта нехитрая одежонка придавала ему неожиданный шарм, который княжна каждый раз с удивлением отмечала в простых людях.
— Тимоха! — обменявшись с Флинтом рукопожатием, представился он Ольге и одобрительно, но совсем не обидно оглядел её с головы до ног. — Завидую!
Правда, он тут же отвернулся от неё и забегал по фелюге, заглядывая в каждый её уголок.
— Пойдет! — сказал он наконец, ни к кому не обращаясь и выжидающе поглядывая на Флинта с Ольгой: мол, когда же наконец они уберутся с его лодки?
— Постой, Тимоха, — возмутился Флинт. — Мы договаривались, что с трапа перейдем только на телегу!