Страница 18 из 66
Флинт рассмеялся.
— Постоять — постой, но по сторонам поглядывай… И пистолетик все-таки в руке держи, а не на ноге!
Ольга покраснела, а почувствовав это, смутилась ещё больше: когда она отвыкнет от своей глупой привычки!
Впрочем, Флинт был совсем другого мнения. Румянец так красиво подчеркивал искристую зелень её глаз! Он с сожалением отвел от неё взгляд и уже снизу, из камышей, приглушенным голосом предупредил:
— Будь осторожна! — потом со смешком добавил: — Жизнь в гареме не так романтична, как ты думаешь.
Свое возмущение высказать было уже некому, и Ольга не торопясь огляделась вокруг. Было настоящее летнее утро. Легкий ветерок шевелил камыш, будто кто-то невесомый прогуливался по его верхушкам. Впрочем, никаких романтических эмоций у Ольги это колыхание не вызвало — ей было тревожно и одиноко. Стоять на земле расхотелось. Теперь уже фелюга казалась ей если не крепостью, то домом, за стенами которого можно спрятаться. На всякий случай она втащила трап на борт, а браунинг взяла в руку. Потом, посмеявшись над своими страхами, решила заняться своим туалетом.
Прежде всего, надо было наконец решить, что делать с длинными волосами? Ухаживать за ними в дороге, где о ванной приходилось только мечтать, становилось все труднее и труднее. В ящике с инструментами Флинта она нашла большие ножницы, наточенные достаточно остро. Ими моряк легко резал даже толстую парусину. Ольга взялась за них поудобнее, перекрестилась на восток, за неимением иконы, и одним движением — чтобы не передумать отчекрыжила свои прекрасные вьющиеся волосы под самый корень. Господи! Она взглянула в маленькое кругленькое зеркальце и чуть не заплакала: мальчишка, да и только.
Впрочем, в любом деле можно было найти свои преимущества: теперь ей понадобится совсем немного пресной воды и французского мыла, кусок которого так истончал с того времени, как она покинула крейсер.
Ольга тщательно вымыла волосы холодной водой. Потом ведром вытащила морскую воду, которая оказалась намного теплее и преснее, чем черноморская. Разделась и с удовольствием, не спеша, искупалась. Ощущение удивительной легкости и здоровья пришло к ней: каждая клеточка тела пела и радовалась жизни. Она позволила себе даже немного понежиться под лучами теплого летнего солнца и переоделась в столь дорогое серое платьице. Голове было легко, шею приятно холодил ветерок и — ещё одно преимущество — волосы были почти сухими! Ольга уже привычно простирнула свое бельишко и тельняшку Флинта, которую он небрежно бросил на корме. Она даже украдкой понюхала тельняшку: Сашей пахнет!
С чувством некоторой приятной усталости после домашних забот Ольга прилегла на свое деревянное ложе и задремала.
Во сне она шла по дремучему темному лесу. Где-то вверху, за густым темным шатром ветвей, угадывалось солнце, но здесь было сыро, пахло прелыми листьями и грибами. Тропинка была узенькой и почти скрывалась в траве. Куда она шла, княжна не знала, но во сне чувствовала, что ей непременно нужно туда попасть.
Тропинка привела её к домику на краю болота. Он открылся глазам как-то вдруг: блеснул солнечный свет, и мрак сырого леса остался позади. Домик не был какой-то избушкой на курьих ножках, а выглядел как веселый легкий теремок, будто страшная сказка именно здесь обретала свой счастливый конец.
На невысокое резное крылечко вышла стройная красавица, одетая по старинной моде в платье на кринолине.
— Раз пришла, заходи, — сказала она остановившейся в нерешительности Ольге. — Сказывай, что за нужда привела тебя ко мне?
— Узнать хочу: тот мой избранник или не тот?
— А зачем тебе?
— Чтобы больше не ошибиться.
Красавица звонко расхохоталась.
— Хочешь, значит, жить без ошибок?.. Разве ты — святая?
— Нет, я — обычная женщина.
— Обычная женщина, дорогая внученька, свое сердце спрашивает, а не к гадалке идет.
— Но вы же все знаете!
— Знаю… А ты, выходит, судьбу обмануть хочешь? Увы, простым смертным это не дано… Я сама, слышала, ошибалась, но тем и прекрасна жизнь чувственная, что отличается она от холодного знания…
— Эй, на судне, спустить трап капитану! — разбудил её голос Флинта. — Спишь на вахте, разгильдяй!
Ольга поспешно спустила трап. Флинт легко взбежал по нему, сбросил в лодку большой мешок и спрыгнул следом. И замер.
— Тебе не нравится? — дрогнувшим голосом спросила Ольга.
— "Во всех ты, душенька, нарядах хороша!" — успокоил её Флинт, но не сдержал вздоха: — А волосы все-таки жалко!
Она стояла перед ним такая юная, со стрижеными волосами выглядевшая не больше, чем на шестнадцать лет, — у него даже сердце затрепетало от нежности и любви. Он подошел, обнял её за плечи, и она откликнулась на его порыв, подставив губы для поцелуя.
— Оленька!
Он погрустнел.
— Удивительное совпадение: мою маму тоже звали Ольгой. А папа называл Лелькой… Они очень любили друг друга. Наверное, поэтому я всегда тосковал по чувству высокому, чистому, но ни до Агнии, ни после неё я не встречал женщины, которую мог бы полюбить и которой мог отдать свое пылающее сердце. К сожалению, прекрасные женщины любили отважных, честных героев только в книгах… Вот я и почитывал сказочки, как маленький мальчик!.. А сказка, оказывается, рядом была. Так бы и прошел мимо, если бы судьба не взяла за шиворот и не ткнула носом: "Смотри!"
Он опять поцеловал её, но тут же легонько отодвинул от себя.
— Не время расслабляться, моя дорогая!.. Жизнь торопит, требует принимать решение и потому вначале я вынужден спросить тебя: готова ли ты доверить мне свою честь, жизнь, идти за мной, куда бы я ни пошел, быть моим другом, соратником, женой в горе и радости?
Ольга вздрогнула от торжественности его тона, но, не колеблясь более, ответила:
— Согласна.
— Тогда прочитай это, — Флинт протянул ей грязный, помятый конверт.
Княжна осторожно открыла его и тут же протянула обратно.
— Письмо адресовано тебе.
— Читай!
Она пробежала глазами письмо.
— Подписано — твой дядя Всеволод Романов. Ты же говорил, что у тебя нет родственников!
— Я и сам так думал: папа погиб в Новороссийске в 1905 году; дядя командовал кораблем, который не поддержал восставших. С тех пор мама его имени никогда не упоминала, и я решил, что дяди тоже нет в живых… Конечно, наша семейная история не такая романтичная, как у тебя, но тоже дошла до меня в искаженном виде. Романовы всегда были военными моряками. Из двух братьев дядя Всеволод считался самым разумным, и папе — горячей голове! — его всегда ставили в пример… Я только позже понял, что в тот вечер приезжал он…
— О чем ты?
— Однажды поздно вечером, спустя месяц со дня гибели папы, я услышал из гостиной громкие голоса. Моя тихая, спокойная мама в истерике кричала кому-то: "Убирайся прочь, мне от тебя ничего не нужно!" Незнакомый мужской голос пытался успокоить ее: "Оля, ты же не сможешь в одиночку прокормить себя и Сашку!" Но мама продолжала кричать, а когда я попытался выйти из детской, закрыла дверь своим телом и не выпустила меня. Утром я спросил её, кто это был. Она зло отмахнулась: "Так, один дрянной человечишка!"
Флинт задумался, вспоминая.
— Позже я не раз заговаривал с нею о дяде, но мама ничего не хотела слышать, одержимая мыслью, что отец погиб из-за своего брата, который предал его, не поддержал в трудную минуту. Мне моряки потом рассказали, что дядя оказался дальновиднее отца и знал, что Новороссийская республика[11] долго не продержится. Он пытался отговорить и отца, но это ему не удалось…
— А что это за Костадинов, о котором пишет дядя?
— Разбойник с большой дороги… только морской. Когда-то он начинал учиться в училище вместе с дядей, но его выгнали за неспособность к наукам.
— И дядя с ним встречается?
— Не встречается, а встретился… Случайно спросил, не видел ли он на своих путях-дорогах Сашку Романова? А Костадинов — приятель Черного Паши конечно, знал, где меня можно найти… Потом он погиб.
11
Революционно-демократическая диктатура в Новороссийске в 1905 году. Подавлена царскими войсками