Страница 54 из 82
* * *Рукописи не горят.Не подвластно тленью слово.Так недаром говорят.Убеждаюсь в этом снова.И таким порядкам рад.Только вот одно досадно:рукописи не горят;но зачем их жгут нещадно?!13.05.86СТЕПАН ПЕТРОВИЧ ШЕВЫРЕВСтепан Петрович Шевырев, редактор, критик, пере- водчик, профессор… Что же до стихов, он был поэт не хуже прочих. А кое в чем и превзошел архивных юношей; но Боже иную роль ему нашел, иные свойства подытожил. Когда поэт уехал в Рим (какая впечатлений масса!), он стал, как истый пилигрим, переводить Торквато Тассо. Он Данта нового открыл, он стих построил, чтобы фраза была не просто — с парой крыл, но — с зоркой точностью алмаза. Он алгебру хотел связать с гармонией; он бросил вызов сам — Пушкину… Хотелось знать, а кто бывает без сюрпризов?! Отдав науке жаркий мозг, он охладил огонь эмоций; таков душевных связей мост — стеклом вдруг может расколоться. Степан Петрович Шевырев стихи писал не столь уж долго, зато не тратил лишних слов и был певцом к Отчизне долго. Он посетил Париж и Рим, был критики московской зодчим; но мы сегодня говорим об этом все же между прочим. Его гражданские стихи затмил еще при жизни Пушкин: тяжеловесны и сухи, смолой пропитанные стружки. Спор с Пушкиным — вот в чем вопрос! Ах, как его б назвать мы рады (простите мыслей перекос) поэтом пушкинской плеяды. Но он пошел другим путем; жил во Флоренции, в Париже; жестоко заболел потом и, как о том прочтете ниже, безжалостен к поэтам быт; журнальная забылась сеча; он умер, всеми позабыт (собрат Булгарина и Греча), а все же он — и наш предтеча. Едва любитель перечтет в тиши его стихотворенья, "И кровь ключом двойным течет / По жилам Божия творенья,/ И мир удвоенный живет / В едином миге два мгновенья".7.04.86ПУШКИНСКИЙ ПЕТЕРБУРГПушкинский Петербург:Адмиралтейство, соборы;царствует циркуля круг,гулки дворов коридоры.Биржа в высоких лесах,зелен Васильевский остров;не повернуть на часахСтрелки застроенный остов.Где-то вдали Петергоф;и шевелюрою кафравиден над морем головв небе дымок пироскафа.В Александринский театрМостиком через Фонтанкумчаться, рискуя нарядвыпачкать ярью-медянкой…Пушкинский Петербург:Смольный и хмурая Охта;может, предчувствие вьюгстатуи патины мохомвызеленило насквозьи проявило наружуось — вековечную злость,душу — российскую стужу…зря ль возводил Монферранстолп в честь побед неуклонно,выше, чем мыслил Траян,выше Вандомской колонны?Зря ль он исполнил проект,чтоб уже не на бумагев яви — расправился вверхкубом гигант-Исаакий!Лавра и Зимний дворец,людная площадь Сеннаякаждый кирпич и торецлег здесь, творца вспоминая.Где вы, Тома де Томон,Росси, Захаров, Кваренгивстали в опорах колоннзданий бессонных шеренги…Пушкинский Петербург:холод зимою неистов;как продолжение мукпесни и плач декабристов.Вечно на ранней заревстали на памяти папертьэти литые каре;хватит ли слез, чтоб оплакать;хватит ли поздней любви,чтобы продолжить деянья,чтобы в октябрьской новирухнуло старое зданье…Пушкинский Петербург,ветреный город поэта,радость его и недуг,памятлив каждою метой:здесь Он с друзьями кутил,здесь Он стоял в ожиданье,здесь, остроумен и мил,к музам ходил на свиданье…Выдь на Царицын ли луг,в Летний ли сад загляни-ка,пушкинский Петербургвстретит вас всюду столико.Не повернуть на часахСтрелки застроенный остов,Биржа в высоких лесах,Зелен Васильевский остров.Где-то вдали Петергоф,и шевелюрою кафравиден над морем головв небе дымок пироскафа.5.04.86ПЕРСОНАЖВот он — я, смешной и пылкий;книгочей и дуролом;то с шипучею бутылкой;то за письменным столом;то живущий, в ус не дуя;то постриженный под ноль;не сказавший слова всуеи разыгрывавший роль;то в сандальях; то в ботинках;то в кирзовых сапогах;разодетый, как картинка;и в последней из рубах…Перед взором, словно фото,годы, месяцы и дни;прерываться неохота:персонаж-то мне сродни.С бесконечным интересомдлю воскресное кино;только за парадным лесоместь ли дерево одно,то, которое покажет,чем душа моя жива;ведь она одна и та же,как ни разнятся слова.Жизнь свою перелистаю;то-то воли дам руками стихов крылатых стаюразгоню — аж к облакам…22.03.86ВЕРХНЕВОЛЖСКАЯ НОЧЬЧерны деревья вкруг турбазы. Сплошные голые стволы. И ветерки свои рассказы плетут уже из-под полы. Все на виду. Полоска света прижата крепкими дверьми. И только старая газета шуршит в посылке из Перми. Погас фонарь над главным входом; лишь аварийный "светлячок" предупреждает: за народом накинут до утра крючок. Напрасно вызывают к Волге девчат бродяги-сквозняки; ночного эха недомолвки им будет слушать не с руки. Напрасно редкие машины стирают шины на шоссе. Одни сосновые вершины готовы с ними пить глясе. Пусть лунной ложкой смешан кофе из снега, сумрака и льда; лишь главные ворота профиль сумеют повернуть сюда. И только на заре, процежен сквозь марлю редкую оград, напиток будет взбит железом ломов, ободьев и лопат. Когда окрестная обслуга начнет свой утренний бедлам, тот кофе разопьет округа с вином рассвета пополам. И распахнув входные двери навстречу вилкам и ножам, опять не вспомнит о потере толпа приезжих горожан. В столовую за сменой смена влетит; и каждый будет рад светло-коричневой подмене (всегда понятней суррогат). Займут людей поездкой долгой, экскурсионною гульбой… И только Волга, только Волга останется сама собой.25.12.85, турбаза "Верхневолжская"