Риторическая теория числа

Ученый и технологический мир ислама —

фундаментальная структура новой гуманитарной цивилизации

Мы дышим

воздухом прошлого

с каждым годом

все более затхлым

кислород прошлого

насыщает мозг

и рождает мысли

одинокие грустные

романтичные честные

социально опасные

изначально известные —

мысли прошлого…

Пора! раскупорим коробку...

глотнем воздуха будущего

какой чистый и резкий…

Белые мосты и кварталы —

постмодерновые башни

карандашами — в небо

Экраны экраны подъемные краны

Идеальные материалы

материальные идеалы

фундаментальные новости

и новые фундаменталисты…

И все человечество

куда-то ушло во времени

на целых десять лет

за десять минут.

Г. Сапгир, «Воздух будущего»,

(«Тактильные инструменты. Стихи с предметами»)

В начале укажем на то фундаментальное обстоятельство, которое сдерживает практическое воплощение всякого инновационного мышления в самом широком спектре его объективно-исторической необходимости. Здесь и системные препятствия на пути глобализации, а также несостоявшееся пока событие становления новой экономики (интернет-экономики прежде всего) в качестве реальной практики устойчивого развития, и многое другое, результат чего — фундаментальное разочарование, растерянность инновационных элит цивилизации, не получивших ожидаемой поддержки проектам преобразований в целях общемировых прогрессивных изменений. Горькое «удивление» Дж. Сороса, не получившего ожидаемой реакции «массовой» элитной поддержки практическому внедрению идей открытого общества и формированию своего рода нового «плана Маршалла» для «построения» оного открытого общества на территории бывшего СССР; «отшельничество» Б. Гейтса, ушедшего от практического руководства компанией и провозгласившего себя «архитектором систем и сетей»; глобальное эмоционально-политическое поражение поколения «джефферсоновских» (социально-инновационных) демократов — поколения Клинтона—Гора; и, наконец, до сих пор не преодоленная растерянность российских элит, рассчитывавших на западную поддержку действительно масштабных научно-технологических и социально-экономических инноваций (развитие которых тормозилось в рамках СССР), а получивших жесткое прагматическое сотрудничество исключительно в традиционных отраслях — всё это «живые свидетельства» какой-то чудовищной системной ошибки, сбоя, вне выявления которой невозможно реальное инновационное развитие, являющееся фундаментальной структурой устойчивого развития цивилизации.

Суть данной ошибки — недопонимание той объективно-исторической реальности, которая была в том числе обозначена в известной статье Ф. Фукуямы «Конец истории». Рациональный смысл идеи «конца истории», взятой на уровне осмысления, берущего начало от Декарта, Канта и Гегеля, чрезвычайно далек от апокалиптических настроений, или апологии западного либерально-капиталистического общества — он всего лишь выражает истину современного исторического состояния западноевропейской цивилизации в контексте становления общемировой гуманитарно-технотронной цивилизации.

В формирующейся структуре устойчивого развития общемировой цивилизации западноевропейская цивилизация с доминирующей функцией США образует именно первое (но не единственное) основание устойчивого развития — устойчивость (о-стойчивость), остов цивилизации развития. (Российский академик Н. Моисеев неоднократно подчеркивал сложное, системно работающее противоречие, заключенное в самом концепте «устойчивое развитие». Аппелируя к Канту, можно раскрыть концепт «устойчивого развития» как саму сущность «практического разума».) Из подобного подхода следуют два объективно-исторических вывода: во-первых, пределы инноваций западноевропейского общества предопределены, место инноваций там закреплено как строго ограниченная функция, подчиненная задаче воспроизведения статического состояния западноевропейской цивилизации, имеющего общецивилизационный смысл о-стойчивости (поэтому инновации, выходящие за границы «практического разума», имеющие стратегическое общечеловеческое значение, отбраковываются); и, во-вторых, для создания «совершенной», оптимальной модели устойчивого развития необходимо второе основание — инновационное развитие, развитие на базе о-стойчивости. Так, в модели федерализма «остов» образует система местной власти (субсидиарность, делегирование полномочий на места) с тем, чтобы центр мог сосредоточиться на проблеме развития.

Проблемы развития сегодня скурпулезно выявлены и описаны в материалах ООН и других международных организаций — предотвращение военных конфликтов, борьба с бедностью и голодом, необходимость новой экологической политики и другие «беспросветные» проблемы, образующие чуть ли не замкнутый круг, из которого не может «прорваться» человечество. Отсутствует не просто механизм (или механизмы) разрешения этих проблем — отсутствует в целом та естественно-историческая реальность, та цивилизационная реальность инновационного развития (субъект второго основания), которая, наряду с западноевропейской цивилизацией как «остовом» устойчивого развития (субъектом первого основания), образует оптимальную модель устойчивого развития мировой цивилизации.

Для того чтобы раскрыть суть цивилизационной реальности инновационного развития, для выявления базовых характеристик субъекта второго основания устойчивого развития, обратимся к истории западноевропейской цивилизации, к тому ее «месту», где возникает сам феномен развития, к той точке, где формируется сама возможность научного, технологического и промышленного освоения действительности. Марксистский анализ, не допускающий существование капитала в гуманитарной форме («человеческое измерение экономики»), проходит мимо этой точки, рассматривая научно-технологическое и промышленное развитие тотально (сводимо к логической проблеме экономического производства) — как самовоспроизводящийся, бесструктурный, но иерархически организованный прото-акт истории. Марксистский анализ работает с конкретно-исторической действительностью научно-технологического развития, но не с возможностью, способом его возникновения, содержащим потенциал развития во времени. Непредвзятый исторический анализ западноевропейской цивилизации однозначно увязывает, отождествляет даже саму возможность научно-технологического развития с возникновением и последующей историей становления европейского университета как фундаментальной формы организации науки. Лишь сознание, рефлексивная функция которого совершенно подавлена какой-либо из тяжелых форм экономического детерминизма, способно оставаться при мнении, что «первая» европейская наука, сыгравшая определяющую роль в создании предпосылок раннего технологического и промышленного «перевороте», реализуя при этом саму возможность науки как института, — это некие радикальные сообщества атеистов, вдохновляемые поиском истины и преследуемые невежественной церковью.

Ранний европейский университет (вне которого невозможен университет «поздний», современный) был формой изначальной институционализации науки, формой образования христианского Ученого и техно-логического мира. Университет создавался «на поверхности» живого религиозного института активными интеллектуальными представителями состоявшейся в институциональном смысле церкви в качестве института философии («царицы наук», Большой науки, меганауки), в качестве естественнонаучной системы «чистого разума», находящейся в продуктивном диалоге с живым вероучением институциональной церкви. Ранний университет раскрывался как система «практического разума», выражающая универсум чистого разума (тео-логии) как фундаментальная семиотическая система, формирующаяся на базе символической религиозной системы как реализация научно-практического и техно-логического значения опыта «дефинирующего разума» (С. С. Аверинцев), осуществляющего свою деятельность в сфере чистых оснований развития.