Ликуя и скорбя

Пока воеводы и князья спорили, Игнат ставил через Дон ниже устья Непрядвы перевозы, а Семен Мелик перевозил стрелков на правый берег Дона защитить перевозы от наскока ордынских передовых отрядов.

На совете одни говорили, что разумно ждать Мамая, загородившись Доном, другие возражали — если оставить Дон за спиной, ратник будет знать, что отступать некуда, драться будет стойко.

Пока спорили, через Дон легли перевозы и вслед за стрелками перевезся сторожевой полк. Боброк пришел на совет, когда сторожевой полк занял Красный холм за Смолкой и Дубиком и начал перевозиться передовой полк. Боброк тяжко спрыгнул с коня и вошел в круг.

— Перевозы лежат, передовой полк идет по перевозам!— объявил Боброк и выдвинул вперед Семена Me лика.

— Говори, Семен!— приказал князь.

— Мамай перешел Быструю Мечу, разъезды у Гусиного брода. Еще один день и одна ночь, и вся Орда станет у Непрядвы.

— Что приговорили?— спросил Боброк.

Дмитрий ответил:

— Есть дума, что, положив меж нами и Ордой Дон и Непрядву, легче будет отразить Мамая. Моя дума, что не затем мы пришли сюда, чтобы на Дон глядеть, пришли мы и не оглядываться на Ягайла и Олега рязанского. Мы пришли поразить Орду, вокруг нет иного поля, кроме Куликова поля, где мы встанем стеной, и о нее разбиться Орде!

Кто-то спросил, а что делать, если со спины ударят Ягайло и Олег?

Думано и об этом Дмитрием. На поле битвы он не считал возможным выводить тех, кто не закован в броню, кто не обучен действовать в пешем строю городовых полков, в конном строю дружин, кто не обучен по сигналу трубы совершать сложные перестроения во время битвы. Однако к Куликову полю пришла вся Русь. Обозы вели и сопровождали не только люди Игната, кормленца московского войска. Шли горожане, посадские, пахари, огородники, бортники, и собралось их со всей земли не меньше, чем воинов в полках. Дмитрий повелел Игнату по древнему обычаю поставить в несколько рядов повозки, загородить ими переправы, выставив всякого и со всяким оружием: с копьями, у кого есть, с рогатинами, с вилами, с топорами, а охотничий лук есть у каждого, и оберегать битву от удара в спину, если вдруг явится Ягайло или ордынский тумен, перебежав Дон, забежит со спины.

Повозки уже выстраивались, обводя излучину напротив впадения Непрядвы. Дмитрий вывел князей и воевод из шатра и показал черное людство, что готовилось к своей участи в грядущей битве.

Приговорили перевозиться через Дон.

К рассвету конные войска перевезлись через Дон. С утра пошли по перевозам пешие.

Дмитрий и Боброк разводили полки на холмах между истоками Смолки и Дубика.

К заболоченным истокам Дубика свели кованые дружины Андрея и Дмитрия Ольгердовичей с псковичами, с полочанами, с брянцами. Каждый всадник в полном доспехе — шлемы со сплошными забралами, длинные тяжелые копья, длинные тяжелые мечи — рубить обеими руками, топор. Кони в железных нагрудниках, головы и шеи то ж прикрыты броней, на нагрудниках острые тарчи, под седлами оленьи шкуры — защита от стрел.

Воеводой полка правой руки Дмитрий повелел быть Андрею Ольгердовичу, памятуя, с каким он искусством действовал на Воже.

Полк правой руки растянулся на половину поприща и еще на сто маховых саженей.

В Большой полк Дмитрий и Боброк свели пешие городовые полки копейщиков. В промежутках между полками расставили большие пороки — метать шереширы, камни и большие стрелы.

К полку правой руки примкнул пеший переяславский полк Андрея Серкизовича. В середине встал полк московский с владимирцами и суздальцами. К полку левой руки примкнул белоозерский пеший полк с воеводой князем Федором белоозерским, а весь Большой полк был отдан   воеводе Тимофею Васильевичу Вельяминову.

Сторожевой и передовой полки Дмитрий свел воедино и определил ему быть полком левой руки.

Под прямым углом, лицом к дубраве, левым боком к Непрядве, спиной к княжьему стягу, Дмитрий поставил устюжский пеший полк с воеводой Иваном Родионовичем Квашней. Быть тому полку наковальней, когда ударит молотом засадный полк.

Полк левой руки не так-то велик, как кованая рать руки правой, но собраны в нем преславные витязи, князья, боярские дети, гридни, искусные в бою. Полку левой руки предстояла самая жестокая страда, проявить надо было и храбрость, и ловкость, и угонливость, и знать, что от его действий зависит успех задуманного.

Левее и сзади полка левой руки, в дубраве, Дмитрий поставил засадный полк. В засадном полку московский кованый полк и конный полк князя Владимира Андреевича. Засадой командовать повелел Боброку.

Солнце склонилось к закату. Семен Мелик отвел стрелков с Красного холма. Угасал летний день, едва тронутый осенним дыханием.

Войско так тихо устраивалось, что даже не вспугнуло из болот пернатую дичь. Звонко перекликались на болотах кулики, в болоте на Дубике крякали матерые утки. Курился туман. Туман и падающая роса ловили лучи заходящего за холмы солнца и настилали радугу. В радуге блистали доспехи. Войско будто бы возносилось ввысь.

Перед войском поставили хоругви, стяги, стал и княжий черный стяг с белым шитьем Нерукотворного Спаса. Священники воздвигли икону Богородицы из Коломенской церкви. Источался день, приспевала праздничная ночь рождества Пречистой Богородицы.

Дмитрий опустился на колени перед стягом и сотворил молитву.

Его друг и товарищ детских игр, его оборонитель Михаил Бренка подвел белого, изящного, как лебедь, коня.

То был конь не боевой, на нем Дмитрий не ходил в походы, взят он был для великого часа, принадлежал к породе фаров, арабских скакунов, что завезли в Москву арабские купцы в подарок князю от иерусалимского патриарха Нифонта. Убран конь соответственно минуте.

К оголовью прикреплена золотая трубка со страусовыми перьями, на уездечке охват из шелковой тесьмы с золотыми узорами, с золотыми кованцами у налобника и у переносья, науз, плетенный из золота и на золотом шнуре, грива из серебра, золотые остроги с бубенчиками, парчовый плат под седлом, на плате тигровая шкура.

Князь начал свое шествие к войску с Большого полка. Нет силы, чтобы разнесла его голос на четыре поприща, он повторялся, дабы каждый воин мог получить последнее его напутствие.

— Братья мои милые, сыны русские от мала до велика! Уже, братья, ночь пришла, приблизился день грозный. В эту ночь бодрствуйте и молитесь, мужайтесь и крепитесь, господь с нами в сильных битвах. Здесь оставайтесь, братья, на местах своих, без смятения, как оставались уже однажды на реке Воже и потом поразили ордынскую рать. Каждый из вас пусть ныне приготовится, ведь утром невозможно будет так приготовиться. Гости наши уже приближаются, наши передовые витязи уже пьют горькую чашу, утром и нам ее пить, чашу между собой поведенную, которую вы, друзья мои, еще на Руси желали. Ждет нас не малая кровь Вожи, а великая страда Куликова поля на берегу Дона! Уповайте, братья, на бога живого, мир вам во Христе! Уже утром поспешат прийти на нас извечные разорители земли нашей!

Войско, что слушало Дмитрия, создано за двадцать лет его княжения. Немного в нем осталось воинов, что пришли с ним, с отроком, на Переяславское поле прогнать Суздальца с владимирского княжения. Есть десятские и сотники в полку стрелков, что пришли когда-то со Степаном Ляпой защитить московского княжича, есть старые воины в московском кованом полку, что вышли тогда оборонить право на княжение Данилова семени, за князем едут по полю Боброк, Пересвет, Ослябя, Мостырь и Капуста. Памятен им ломкий отроческий голос княжича, что просил воинов защитить его княжение, вернуть княжеский стол по отчине и дедине. Защитили, надеясь на что-то большое, что тогда уже связывалось с Москвой, но и думать, но и надеяться но смели на то, что должно было свершиться наутро: мог ли тогда кто-либо предположить, что на Переяславском поле начинается поход к этому вот полю на берегу Дона?

Из-за Красного холма, с Утиного брода, скакали разъезды. Последним прискакал разъезд Василия Тупика, выбирался он с Тихой Сосны.