Страница 80 из 95
Что общего между типичной приморской жизнью Басаргечара, с его экономикой рыбачьих, у воды расположенных сел и богатым Азизбековским районом, сеющим рис, гордящимся своим горным курортом Джермук, изобилием фруктов, вина, меда! А Басаргечар и Азизбеково — тоже соседи.
Поздней осенью 1950 года я поднялась в Мартуни со стороны Айоц-дзора. Внизу, по течению Арпа, было еще совсем жарко. По-летнему, в одних платьях мы сидели на прибрежных камешках, а нам навстречу бежала речная вода, слепя своим сверканьем под солнцем и вскидывая белые гребешки пены; было так жарко, что хотелось войти в ее прохладные струи, выкупаться, смыть дорожную пыль и усталость, а стояли уже последние числа ноября, когда 25 градусов мороза в Свердловске, 20 градусов мороза в Москве, 15 градусов мороза в Ленинакане. Но вот, разморенные жарой и солнцем, мы опять накинули свои шубы, в которых выехали из Еревана, и уселись в «виллис». Айоц-дзорский перевал, раньше называвшийся Селимским, надвинулся на нас своею широкой зеленой стеной.
Можно любить горные перевалы, как любишь людей. Ни одного схожего, у каждого — свое лицо. Ни один не забудешь в его отличии, в его особенностях. А любишь в каждом из них, как во многих дорогих людях, проходящих через жизнь вашу, в сущности только одно и то же, одно-единственное: как в человеке — проявление его человечности, тот идеал, который он сам себе ставит и к которому тянется в делах и поступках, так в перевале — ту высшую точку единственного мгновения наверху, единственного равновесия между двумя безднами, подъемом и спуском, к которой он тянется всеми своими точками, ради достижения которой он создан.
И вот начался медленный подъем по бесчисленным, очень длинным зигзагам — все выше, выше в такой горный простор, с такою открывающейся за нами широтой горизонта, каких ни на одном армянском перевале нет. Мы поднимались, мир за нашей спиной опускался. А за этим опускавшимся миром, широкой бездной из зелени, вырастала на всю линию огромного горизонта (потому что огромно ущелье, от края до края) величественная панорама горной цепи, покрытой снегом. И было удивительно тихо, ясно, дорога все шире и лучше, масса кудрявой зелени, навстречу шли стада и шедшие пешком через перевал колхозники, с мешком за плечами, с груженым осликом.
Чем выше, тем тише, яснее, величественнее. На самом верху, правда, пронзительный ледяной ветер, но вид был так прекрасен и ни с чем не сравним, может быть — с началом мирозданья, такой совершенной, достигнутой тишиной и красотой веяло от него, что мне захотелось дать новое название для этого перевала над необъятным океаном гор: «Великий или Тихий». Но так хорошо было, пока мы оставляли за собою айоц-дзорскую сторону. На верхней точке перевала перед нами открылась другая бездна, севанская. Сперва, правда, блеснуло голубое пламя внизу, — это просиял на минуту Севан, в этом месте очень широкий. Но над ним висело свинцовое, страшное, снежное небо, и не успели мы взглянуть на Севан, как на нас обрушился яростный снежный буран. Ветер тормозил наш «виллис» на скользкой дороге, как заводную игрушку; снег залепил стекло так, что стрелки-метелки застряли в нем, словно воткнутые лопаты. Но навстречу как ни в чем не бывало шли богатыри-пастухи со своими овчарками, а по склону паслись овцы, сотни овец, многосотенное стадо особой здешней породы балбасов. Эти балбасы, белые, жирные, круглые, виляя курдюками, спокойно щипали траву под снегом и только жались боками друг к другу, чтоб теплее было, — тут, на альпийской высоте, раскинуты прекрасные колхозные фермы.
Спустившись ниже, мы пережили еще одну встречу, на этот раз с коровами. Шло большое стадо, и после маленьких, с вогнутыми слабыми спинами, с жалкими маленькими мордами и маленьким выменем, безродных айоц-дзорских коров, виденных нами в Арени, тут вдруг в глаза бросилось бесспорное, явное, убедительное: прямые спины, крупная шея на широкой груди, прямоугольное, большое тело на сильных ногах, одинаковые длинные морды с тупыми красивыми носами, почти одинаковая окраска шерсти, широкие лбы под рогами и круглые, крупные веки — порода!
Мартуни — большой, широко разбросанный районный центр — стоял раньше поблизости от озера. Сейчас он изрядно ушел от него вместе со спуском вод Севана и все большим и большим обнажением земли. По этому илистому, неровному дну Севана, топкому под ногами, до озера уже не легко добраться. Профиль района в основном — животноводческий. Здесь был когда-то Яныховский племенной совхоз. Были и швицы и симменталы, их скрещивали с местной породой. Сейчас симменталов в Армении почти нет, швицы больше подходят к местным условиям. Да и швицев уже в сущности нет, — они растворились в новых, выведенных нами породах, и производителями все больше служат лебединцы, костромичи… В 1950 году на базе бывшего Яныховского совхоза было организовано племенное хозяйство, — 200 коров племенных и метисов и 600 белых овец — балбасов (белые жирохвостые).
Кажется, рукой подать от центра Айоц-дзора, Микояна, до Мартуни, а разница между ними огромная. Мартуни отличается от своего соседа сенокосными площадями и совершенно другими природными условиями. Если за перевалом нечем кормить коров и летом сильная жара, то здесь летом прохладно и великолепные пастбища. Поэтому сюда летом гонят стада не только айоц-дзорцы, но и азербайджанцы. Лето здесь длинное, вода в избытке. С кормами тут резко повернули к лучшему. Скоту начали давать зерновой корм (овес, ячмень), заложили в 1950 году 6 тысяч тонн силоса (на весь район); дают хлопковый жмых, корнеплоды; сеют эспарцет, начали сеять вику, имеют опытное поле люцерны (чтоб потом распространить ее на весь район); наконец, тоже опытным порядком, посеяли суданскую траву. Посеяли ее поздно, в июне, и оттого она очень хорошо пошла. А главное — смогли перенести животноводческие фермы наверх, непосредственно на самые пастбища, оттого-то мы и встретили там, в зоне альпийских лугов, и овечьи отары и коровьи стада. Скот там остается круглый год, при фермах организуются посевы кормовых трав.
Овечья порода балбас — замечательная, соединяет и шерсть (более тонкую, чем у обычных овец), и жирность (курдюки — жира до 15 килограммов), и мясо (одно из самых вкусных овечьих мяс — балбасское). Эти овцы сплошь белые, только нос и копытца черные, если где попадается пятнышко — значит метис. В районе в овечьем поголовье 90 процентов овец — балбасы. В Армении эта порода в основном водится именно в Мартуни. Здесь есть и госплемрассадник, выпустивший книгу тов. Айвазяна по балбасу. Айоц-дзорский перевал — на высоте 2470 метров; вот на этой высоте и расположились фермы.
В каждом колхозе по правилу — четыре фермы. На птичьих фермах завели индеек, и они отлично себя чувствуют в горах. Есть село Астхадзор (Звездное ущелье). Там замечательные чабаны Вано Айрапетян и Ованнес Погосян, получающие от каждых 100 маток-овец не меньше 120 ягнят и сохраняющие всех ягнят в живых.
Круглый год идет в районе работа по табаку: осенью надо готовить рассадник, ямы, рамы, удобрения; ранней весной — парники, рассаживать рассаду, в мае посадка в грунт и до самого ноября уход. Искусственной поливки и прополки табак требует на каждом поле до шести раз. В 1950 году за табак район представил к награждению Героями Социалистического труда пятерых колхозников.
В Мартуни своя ГЭС на реке Адиаман, обслуживающая и машинно-тракторную и машинно-животноводческую станции; кроме того, у колхозов есть две микрогэс. В 1951 году в районе появились электропоилки и электродоилки, а фермы строятся с таким расчетом, чтобы можно было ввести электропроцессы. Проекты ферм получают из Москвы.
Большое строительство идет в районе. Построили машинно-дорожную станцию, МТС, МЖС, лесозащитную — даже по одному факту этого строительства, по увеличению числа и характера машинных станций видишь вокруг, как растет механизация в нашей великой стране, как насыщается пространство машинами, как шагают они через поля, через леса, как становятся у рек, у скотных дворов, у полей, у лесных полос, при дорогах (где-то еще станут?) — и руки человеческие освобождаются, освобождаются, становятся гибче, помогают мозгу делать более сложную, более чистую работу, — так входит коммунизм в плоть и кровь на земле.