Пурпурное Древо Порфирия

- Ты князь только пока княжишь, да сам в стольном городе сидишь. Пойдешь, сбежишь с дружиною неизвестно куда, кто город и людишек защищать станет? Тут же разговоры пойдут, что, мол, нам такой князь и вовсе не надобен, другого хотим. Ты об этом подумал?

- А я устал думать и рассчитывать, - орал, распаляясь, Ольгерд. - Устал я решения принимать, жить как нужно и как должно. Живой я человек, живой, понимаешь?

Так и не пришли они к согласию. Порфирий в гневе заперся у себя в монастыре, а Ольгерд стал спешно собираться в дорогу. Корабли осматривали, где надо- починяли, где надо- смолили. Запасали в дорогу харч-провизию. Всю дружину, все же, порешил князь с собою не брать. Видно, что-то из сказанного отцом-настоятелем все же дошло до его упрямой головы. В поход рвались молодые воины, безусые, еще не побывавшие в боях. Их и собрал Ольгерд с собою идти туда, не знаю куда. Серый радостно ждал приключений и торопил минуты, ждал отъезда. Шиш совсем не разделял его чувств.

- Ох, чует мое сердце, не к добру этот стервец у нас вынырнул, не к добру, - причитал он, ругая Гардраду. - Вот, помяни мое слово, Серый, впутает он нас в историю, а сам, как всегда, выкрутится. Смолоду он таким паскудником был, а с возрастом люди только хуже становятся, уж поверь.

Со временем, когда прошла уже половина седмицы, и стало ясно, что с приготовлениями в дорогу успевают в срок, Ольгерд стал задумываться, кого же он оставит в стольном граде вместо себя. Посоветоваться с Порфирием он не мог, старец по-прежнему сидел у себя в монастыре, а гордость не позволяла князю первому идти на поклон. Он уж совсем надумал оставлять наместничать Шиша, своего старого дядьку, да тут подвернулась иная кандидатура.

Когда в очередной раз князь прохаживался по пристани, проверяя, все ли делается как должно, в ноги ему бросился боярин Шкирняк.

- Не погуби, светлый князь, не отнимай мое дитя. Дитятко мое малое, неразумное, сам не ведает, что творит...

- Хорош плакать, боярин, - оторопелый князь бросился поднимать валяющегося в грязи Шкирняка. - Какое-такое дитятко я у тебя отнял?

Около них уже начала собираться толпа, заинтересованно ловящая каждое сказанное слово. Что там такое еще учудил их князюшка, что не самый бедный горожанин бороденкой обметает носки его яловых красных сапожек?

- Одно у меня дитятко роженое, сынок мой богоданный, Бориславушка! - рыдал в голос боярин. - Не губи, господин!

Ольгерд начал догадываться, в чем собственно дело. Рыжий Борислав истовее многих просился в поход с нурманами. Князь подтрунивал: "Как же женку свою молодую одну дома оставишь? А ну как заскучает без тебя? " Детина, краснел, но держался стойко: "Ништо, не успеет чай, быстро туда-сюда обернемся. Зато подарков навезу- радоваться будет, любить меня станет!" Ольгерд с легкой душой брал парня с собой. И ратник он был добрый, и корабельному делу обучался. Вот только совсем не ожидал князь такой реакции отца Борислава.

Шкирняк был местным, своим полянским словенином. По-пьяному делу частенько случалось боярину похваляться, что род его на здешней земле сидел, когда люди еще и железа не знали, костяными гарпунами дичь били. Сам он истово поклонялся Сварогу и другим старым богам. Удивлялся Ольгерд, почему отец дозволил своему единственному сыну-наследнику покреститься, принять веру Христову и сменить свое языческое прозвище на новое христианское имя. Как-то раз даже спросил об этом Шкирняка, на что тот довольно уклончиво сказал, что времена, мол, новые, парень в дружине, где почитай все христиане, пусть уж так и будет. А теперь такое! Конечно, жаль, но придется Бориславу остаться дома.

Обнадеженный в отношении сынка, Шкирняк опять принялся валиться князю в ноги. У Ольгерда уже начала ломить поясница от непрестанных попыток поднять неожиданно тяжелого боярина.

- Брось землю жрать, - рявкнул князь на него как можно грознее. Маневр подействовал- Шкирняк присмирел и только изредка дергал себя за рыжую растительность на остром подбородке. Довольный произведенным эффектом Ольгерд продолжал: - Не просто так я сынка твоего от службы ратной ослобонил, заместо Борислава сам мне отслужишь. - Боярин оторопел и удивленно вылупил на князя свои янтарно-желтые глаза, приобретая необычайное сходство с блудливой козой.

- Не боись, за тридевять земель плыть не придется, - успокоил его Ольгерд, радуясь пришедшей ему в голову удачной идее. - Останешься здесь моим наместником, пока я не возвращусь. Будешь земли мои беречь и богатство приумножать как свое собственное. Смотри, ежели что, спрошу строго!

- А..ва...не изволь сумлеваться....- только и мог выговорить изумленный Шкирняк, снова валясь Ольгерду в ноги. Князю снова пришлось нагнуться, чтобы помешать неуемному боярину облобызать сапог, но тут в пояснице что-то хрустнуло, и дикая боль разлилась по всей спине, словно кипящая смола.

Вечером, натирая мужа едкой и на редкость вонючей мазью, Домогара от души выговаривала ему:

- Куда ж ты собрался? В какие такие северные моря? Хорошо, сейчас твой прострел я вылечу, а потом как? Знаешь ведь, что теперь до первого сквозняка!

- Я сам решаю, что мне делать, - сердито кряхтел Ольгерд. Сильные руки княгини мяли его спину как тесто в кадушке.

- Решаешь? - снова сердилась Домогара. - Хорошо же ты, муженек, нарешал. Сам в моря, а наместником Шкирняка оставил! Да любая собака от Подола до Копырьева конца тебе скажет, что жаднее и пакостнее мужичонки свет не видывал. Только ты с дружиной вон, как боярин твой меня с детьми на все четыре стороны погонит, хорошо, коль до смерти не изведет. На кого ж ты нас оставляешь? - и горячие жгучие слезы закапали князю на спину, смывая лекарство.

Ольгерд перевернулся. Спине полегчало.

- Ну, хочешь, я его заставлю клятву дать страшную? Пусть Роду в святилище кровью своей поклянется, что вовек ни тебя, ни детей не обидит. Успокоишься тогда?

Ничего не ответила Домогара, только махнула рукой и ушла в опочивальню.

- Э нет, боярин, так не пойдет, - звучал скрипучий голос волхва. Он открыл деревянную шкатулку и высыпал на прелую листву ее содержимое. - Мы с тобою сговаривались за три золотых гривны, а что тут?

Мелкие медные и серебряные монетки сиротливо сгрудились в кучку. Оговоренной суммы явно не набиралось.

- Спасибо скажи, Оканя, что это даю, - Гарольд Гардрада вальяжно развалился на мягком седалище из рысих шкур, устроенном услужливым рабом. - Ты и этой малости не заработал. Ольгерд сам захотел со мной идти, и сам лодьи предложил. А про фокусы твои со снами я и знать ничего не знаю.

Глаза старого колдуна полыхнули злыми зелеными искрами:

- Уговор у нас был, боярин, - упрямо бубнил он. - Я на брата твоего старичка-сноедца насылаю, сна его лишаю, да за море плыть налаживаю. А ты по исходу дела расплатиться со мною обещался.

- Слышали, что этот старик бормочет? - поворотился нурманин к своим людям. Они стояли неровным полукругом, закрывая волхву дорогу. За спиною Окани жадно булькало черное болото, отступать ему было некуда. - Он ведь только что сам признался, что хотел своего князя порчей извести. Может, разберемся с ним сами, уж больно хлопотно до стольного града сквернавца тащить!

Викинги согласно загоготали. Они выдвинулись и начали наступать на Оканю. Один из них- пегий и плотный, тот, что давеча удивлялся соленым рыжикам, выскочил вперед, вращая над головой массивной секирой. Перед ним стоял всего лишь тощий кособокий старик. Забава обещала быть знатной. Ратник не учел только одного, сила волхва- не в мышцах.

Худые, желто-древесные пальцы Окани с хрустом вытянулись, на концах их зазмеились фиолетовые молнии. В то же мгновение сивобородый упал в корчах, хватаясь за лицо. Жгучие искры кусали его белую кожу. От нестерпимой боли воин дико выл.

- Ну, что, храбрецы, охота ли кому еще с Оканей сразиться? - волхв удовлетворенно потирал сухонькие руки. Варяги дружно попятились. Гардрада вскочил, хватаясь за меч.