Норки!

Рамсес замолчал и насторожился, поскольку ему послышалось недоверчивое фырканье, однако норки внимали ему в полном молчании, и он продолжил свою речь в соответствии с установившейся традицией.

— Если у кого-либо из присутствующих есть вопросы или сомнения относительно нашего права называться Старейшинами и нашей способности следить за порядком и гармонией в колонии, пусть он выйдет сюда сейчас и скажет обо всем открыто, а если не хватает духу — пусть молчит об этом в интересах большинства.

— Я хочу знать, куда унесли мою мать! — раздался крик из задних рядов.

Будущие Старейшины беспокойно завозились, переглядываясь. Этот голос они знали слишком хорошо.

— Ты сам хорошо это знаешь, юный Мега! Твоя мать отправилась в Счастливую Страну вместе с остальными, — ответил Рамсес и фальшиво ухмыльнулся, стараясь изобразить радость. — Мы как раз и собрались здесь для того, чтобы порадоваться за нашу Шебу.

Остальные будущие Старейшины утвердительно закивали.

— Вот и нет! Мою мать убили, и не ее одну! Хранитель забрал всех норок, чтобы убить их!

Собравшиеся беспокойно загудели.

— Заткнись ты, сопляк! — прошипел рядом с ним взрослый самец.

— Что значит — убить, ты, недоносок? — Прекрати говорить чушь!

Жарко вспыхнувшие гнев и возмущение старших норок немедленно обратились на Мегу. Как он осмелился на столь возмутительный поступок? Как он посмел

нарушить священную традицию? Где его уважение к Старейшинам и просто к старшим, не говоря уже об их общем благодетеле — человеке?

— Хранитель — лучший друг всех норок! — крикнул кто-то.

Прежде чем заговорить, Мега так отчаянно нервничал, что у него дрожали лапы, и он боялся, что Макси это заметит. Но теперь, когда роковые слова были произнесены, он чувствовал лишь облегчение и азартный восторг.

— Наш Хранитель вовсе не друг нам — он наш враг! — прокричал он в ответ. — Он знает, что мы, норки, дикие животные и должны жить свободной жизнью. Он держит нас в клетках, чтобы помешать нам бежать, а потом убивает, чтобы содрать с нас шкурки. Вот для чего мы здесь — чтобы обеспечивать людей сменными шкурами, которые они могли бы носить в холода.

— Да как ты смеешь, наглец!..— раздалось еще несколько возмущенных голосов, однако Рамсес и остальные Старейшины молчали. Очевидно, они хотели, чтобы собрание само исполнило их работу. Норки с ненавистью скалили зубы, шипели и плевались, но Мега не был этим удивлен. Шеба предупреждала его, и он был готов к столь бурному проявлению эмоций.

«Не только новые Старейшины присягают в верности официальной доктрине, — объясняла она. — Остальные норки, принадлежащие к тому же поколению, точно так же пойманы своим прошлым в капкан. („Что такое капкан?" — спросил Мега. „Это так говорится, когда тебе прищемит хвост или лапу", — пояснила Шеба.) И их нельзя в этом винить. Самые невежественные и глупые верят любой выдумке и гибнут. Норки поумнее иногда начинают сомневаться, но поверь мне, именно они больше других боятся правды. Ты будешь задавать вопросы, на которые они не могут и не хотят давать ответы, и они будут тебя за это ненавидеть. Единственные норки, которые еще способны мыслить свободно, — это твои ровесники, да и то до тех пор, пока Габбла или родители не сломят их дух».

Памятуя о ее словах, Мега предпочел не заходить слишком далеко и замолчал. Каким бы жалким ни казался его первый протест, результат был налицо: Макси не только не покинул его, а, напротив, встопорщил шерсть на хребте и время от времени издавал глухое рычание, присоединившись, таким образом, к вызову, который Мега бросил остальным. Он был готов сражаться с каждым, кто отважится напасть на Мегу, однако ничего страшного так и не произошло, и постепенно на игровой площадке восстановилось некое подобие порядка. Старейшины торопливо произнесли слова клятвы, и на этом собрание закончилось.

Кивнув Макси в знак благодарности за поддержку, Мега шагнул было в свою клетку, как тут же следом за ним ворвался Психо.

— Старейшины желают побеседовать с тобой один на один! — заикаясь от волнения, пропищал он.

Глава 12. ОТКЛОНЕНИЕ ОТ ГЕНЕРАЛЬНОЙ ЛИНИИ

Когда Филин прилетел на Малую поляну, несколько кроликов уже ждали его возле Большой норы. Их имена он забыл, как только Лопух представил своих товарищей; все кролики были для Филина на одно лицо, он только заметил, что их имена совпадали с названиями разных растений. Это, кстати, особенно веселило Бориса.

— Как это характерно! — орал он. — Назвать себя как какую-то травку-былинку, я бы даже сказал — в честь травки или былинки, а потом пойти и сожрать это растение без зазрения совести!

— Вот почему никого из них не зовут Белладонна Смертоносная! — поддакивал Фредди.

— Или Болиголов Крапчатый! — вставлял свое слово и Филин.

Тем не менее Коровья Петрушка, Бородавник, Вьюнок и другие показали себя исключительно вежливыми созданиями.

— Ты так могуч, — лопотали они и, с трудом преодолевая свою нервозность, застенчиво протягивали лапки, чтобы коснуться его блестящих, гладких перьев. И глядели они на Филина с таким обожанием, как собственная мать не глядела.

— Ты так силен, так красив…

Но Филин не очень-то этому верил. Лично он иногда считал свою внешность не более яркой, чем сумеречная охотничья пора. Однако кролики так успешно справлялись со своей задачей, что он невольно почувствовал Себя польщенным. Быть кому-то нужным, по их словам — «просто необходимым», было весьма приятно хотя бы по контрасту, даже если эти кто-то — всего-навсего кролики.

Появившийся словно из-под земли Лопух неожиданно вклинился в толпу славословящих длинноухих менестрелей и крикнул:

— Будь готов, Филли, сейчас выйдет Дедушка Длинноух!

Прежде чем Филин впервые услышал о существовании какого-то дедушки, он считал Большую Задницу главой всех кроликов — насколько эти животные вообще позволяли голове руководить своими поступками. Среди прочих Маргариток и Травостоев он, во всяком случае, выделялся: кроме задней части необыкновенных размеров Лопух обладал заметным белым пятном на лбу, всегда скакал чуть впереди остальных да и говорил он не в пример больше других. Словом, Лопух выглядел вполне «оторвитетным» кроликом, если о кролике вообще можно так выразиться. Однако сейчас из дыры в эемле выполз еще один кролик, которого Филин никогда раньше не встречал, а если встретил бы, то наверняка бы запомнил. С первого взгляда было видно, что он очень, очень стар. Филин, только недавно увидевший свою третью весну, находился в самом расцвете сил, 1Сак, собственно, и Юла, Рака, Фредди и Борис. По законам леса, возраст был определяющим фактором, от Которого зависели сила, быстрота, ловкость, и Филин ЗДгажды даже объяснял Раке, как тяжела жизнь совсем старых и совсем молодых.

«Любопытно, не правда ли? — говорил он. — В детстве ты слаб и потому практически беззащитен. К старости звери слабеют и снова становятся легко уязвимыми. Это правило справедливо даже для нас, хищников. В общем, Старый Лес — что угодно, но только не райское местечко для стариков и не детские ясли, как ты считаешь?»

«Конечно нет, — соглашалась Рака. — Но ты, Фил, даже не представляешь, как тебе повезло, что ты родился хищником. Для нас, грачей, жизнь — это только работа, тяжелая работа от зари до зари. И каждую минуту каждый из нас — в отличие от тебя — может стать чьей-нибудь жертвой. Взять для примера тех же кроликов. Ты сам приложил когти к тому, чтобы несколько штук этих ушастых прожили на белом свете не слишком долго. Что касается полевок…»

Но кролик, который, ковыляя, приближался к нему, каким-то образом избежал преждевременной кончины и ухитрился дожить до преклонных годов. Филин в жизни не видел существ старше. Морда Дедушки Длинноуха покрылась морщинами, усы поседели, а мех на спине и боках поредел и стал светло-серым. Худое тело походило на мешок с костями, а движения были медленными и неуверенными, словно суставы его плохо сгибались. «Должно быть, его постоянно мучают боли», — подумал Филин, заметив рядом со стариком пухленькую молодую крольчиху, которая, по-видимому, исполняла при нем обязанности сиделки.