Преступница

К утру озноб прошел. Ночное решение было правильным и окончательным. Деталей Валя не обдумывала. Она желала единственно правды, а значит, Бог, который надзирает за всеми, должен сам обо всем позаботиться.

О том, что в институте работает московская комиссия, Нурбек сообщил, не полагаясь на услужливую молву. Они едва не столкнулись на лестнице: он поднимался, Маша сбегала вниз. Нурбек окликнул. Маша остановилась, глядя невнимательно: его улыбку она выносила с трудом. На этот раз Нурбек хранил серьезность. Деловито, как подобает декану, он обрисовал ситуацию: комиссия приехала с проверкой, вопросов много, один из них - личное дело Успенского. Надменно поведя глазами, Маша поинтересовалась, что именно озаботило московских гостей. "Могу только догадываться, - он глядел укоризненно, - но если догадываюсь правильно, вас могут вызвать. В качестве свидетеля. Поверьте, - Нурбек продолжил тихо, - лично к вам я отношусь по-хорошему, поэтому и предупреждаю".

Донос написал Нурбек, сомнений не было. Давным-давно зарился на место. Маша переходила канал. Грифоны, стерегущие мостик, хранили холодное безразличие: на своем ленинградском веку они навидались всякого. Солнце, залившее город, било в глаза. Разгораясь напоследок, оно уходило за маковки Спаса, забранные строительными лесами. "Пьянство, я, тот семинар", - незаметно загибая пальцы, она перечислила по пунктам. Свидетелем могли вызвать по-любому. Только теперь Маша поняла. Трусливая слабость ударила в ноги. Остановившись, она взялась за ограду.

Снизу тянуло гнилью. Крупные солнечные блики бились в протухшей воде. Они играли, как рыбы, сверкали бронзовыми плавниками. Бензиновые круги, стянувшие поверхность, рябили цветами радуги.

В воде, над которой она склонялась, стоял длинный стол. Тех, кто сидел по другую строну, отгораживали графины. Члены комиссии вели себя оживленно: то склоняясь друг к другу, то откидываясь на спинки стульев, они ставили вопросы. В гранях, преломлявших отражения, двигались кривые рты. Голоса отвечавших жужжали предсмертной мукой. "Так, - она подумала, - если Нурбек написал сам, его он не станет предупреждать".

Круто развернувшись, Маша кинулась назад. На кафедре Успенского не было. Торопливо спросив разрешения, Маша набрала номер: профессорская квартира молчала. Девочка-лаборантка отводила глаза: "Нету, нету, третий день". Он знает, Маша поняла, знают все. Конечно, напился. Она подавила отвращение.

Солнце, скользнувшее за маковки, не золотило воду. Вода была стылой, как студень. Катер, ревущий под мостом, резал ее с трудом. Ускоряя шаг, Маша убеждала себя в том, что ей нет никакого дела. Она вспомнила серую кофту, вывернутую наизнанку. На столе, в грязном стакане, стояло огненное питье. Согнав волчий оскал, он облизнулся и сглотнул. Байковый начес впитал водочную вонь. "Если уже работают, могут вызвать в любой день, даже, - она обмерла, - завтра". Волк, тотем ее племени, улыбался сквозь съеденные зубы. Нурбек принадлежал чужому. Он всегда улыбался иначе. Значит, главное в том, что предупредил не просто так.

Мимо тусклой решетки Михайловского сада она обходила Спас. Беспечные детские голоса лепетали за изгородью. Маша свернула и вышла на пыльную площадь. Красное трамвайное стадо паслось на Конюшенной. Она шла наискось, переступая стыки. Длинный безжизненный состав дернул хвостом. "Осторожно! Заносит на поворотах". Она шатнулась. Нурбек предупредил затем, чтобы успела обдумать.

Разъезжаясь на стыке, рельсы хрустнули хищно. Вожатый лет двадцати обходил вагон. В руке он держал короткий ломик. Маша оглянулась - на трамвайном кольце она стояла одна. "Прыгай. Один, что ли, поеду?" - забираясь в кабину, паренек приглашал весело. Механизм, сводящий створки, зашипел по-змеиному. "Куда едешь?" - "Едем в Гавань, по шестому маршруту", - вожатый отвечал охотно. Успенский жил в Гавани - все решалось само собой. Маша вскочила на подножку. Дверная гармошка сошлась за спиной.

Приняв серьезный вид, вожатый взял микрофон: "Вошедшие с передней площадки, не задерживайтесь, проходите в салон". Маша огляделась: "Ты что, слепой? Я одна", - пустое пространство выглядело мертвым. "Одна, значит, одна и проходи", - он отложил микрофон и ответил нормальным голосом.

Маша села. Голос, изувеченный микрофоном, обращался снова: "Вошедших просим оплачивать проезд". Пожав плечом, Маша порылась в кармане и бросила монетку в прорезь. Пальцы повертели колесико: "Эй, слушай, тут билетов нету". Трамвай, скрежеща на повороте, выползал на Марсово поле. Вожатый не слышал. Маша махнула рукой и ушла в хвост.

Завтра, она думала, завтра входят на лекции. Ей представилась статистика. Тетка, стоящая за кафедрой, умолкает послушно. Скорее всего, они пошлют секретаршу: Марию Арго - в деканат, срочно. Нурбек встречает в дверях, подталкивает деликатно. Она - его главный свидетель. Все, что написано, - чистая правда. "Не знаю, нет, ничего подобного", - репетируя, Маша ответила строго по пунктам. Рты, отраженные в графинах, кривятся разочарованно. Нет, она усмехнулась, Нурбек - не дурак. Предупреждая, он предлагает сделку: расчет на то, что, обдумав, она станет сговорчивее. "Как изменятся функции денег?.." - Маша вспомнила тему. Не уподобляясь Рыбнику, трусливо бормотавшему о соли, Нурбек дает безупречный экономический пример: штрих, похожий на тонкую нить, держит ее аспирантуру. "Все-таки - дурак. Судит по-ихнему". Аспирантура, она подумала, тоже мне - гиря...

Трамвай въезжал на Кировский мост. С той стороны Невы, поперек генеральского дома, в котором когда-то, много лет назад она попробовала плод граната, висели - на гигантской распяленной тряпке - три головы. Первый глядел вперед, двое других - в затылок. Друг у друга в головах они искали, как ищут вшей. Под мертвыми черепными коробками копошились червивые мысли...

"Ваш билетик", - вежливый голос раздался над ухом. Очнувшись, Маша подняла голову. Человек с красной повязкой ждал ответа . "Я платила. На кольце. Честно. Там не было билетов". - "В которой кассе?" - контролер осведомился деловито. "Там", - она ткнула пальцем. На глазах у всего вагона, следившего с интересом, он подошел и взялся за колесо. Длинный язык выползал из билетной прорези. Оглядываясь, как фокусник, завершивший эффектный номер, он шел обратно. "Три копейки пожалела, - заполняя графы, фокусник бормотал добродушно, - теперь выходит - рупь". Маша смяла квитанцию и сошла на ближайшей остановке.

За ней пришли на кредите. В лекционный зал, организованный амфитеатром, сунулась секретарская голова: "Ой, извините, там - Арго в деканат, срочно", - взгляд секретарши шарил по рядам. Студенческие головы повернулись, как на шарнирах. На самом верху Маша запихивала вещи. "Да, конечно, пожалуйста..." - преподаватель смолк на полуслове. Головы вернулись на место - пользуясь неожиданным перерывом, народ заговорил о своем.

Сегодня обсуждали заметку в "Советском экономисте". Редакция институтской газетки ходила ни жива ни мертва. Тираж успели изъять, за исключением нескольких копий, но их оказалось довольно: об этом жужжали на каждой кафедре, в каждой аудитории. В заметке, посвященной строительству дамбы, черным по белому значилось: грандиозное сооружение, к строительству которого решено приступить в самое ближайшее время, призвано защитить город от - Генерального Секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева. Тире, затесавшееся перед титулом, ясно указывало на выпадение строки. Технический сбой оборачивался катастрофой. Объяснений принять не пожелали. Начальство, взявшее тайм-аут, обдумывало кару.

Выбравшись из ряда, Маша спускалась по лестнице. Она шла осторожно. Записочка, сложенная самолетиком, спикировала под ноги. На ходу Маша поддела носком сапога. Белый клочок, не нашедший адресата, запрыгал вниз, к арене. Неловко вывернув шею, Валя следила исподлобья. Она сидела у самого прохода, на первой скамье. Сбившись с шага, Маша поймала взгляд. Валины глаза испустили сноп ужаса. Потерянная улыбка дрожала на губах, ходила меркнущим заревом. "Она-то откуда знает?" - сердце вспыхнуло коротким недоумением. Пройдя мимо, Маша выбросила из головы.