Преступница

Мальчиков было существенно меньше, особенно на их факультете, но черпать можно было и с "Промышленного". К исходу зимнего семестра успели сложиться постоянные пары. Первое время дело ограничивалось ежевечерними праздниками: девочки готовили закуску, мальчики приносили вино. Выходя из своего закутка, Валя подсаживалась к общему столу, но чувствовала себя неприкаянно - у нее на глазах парочки обнимались почем зря. Валя ежилась и отводила взгляд. Оно знала твердо, что девочки ведут себя бесстыдно, но что-то мешало ей подняться - уйти в свой закуток. Замирая всем сердцем, Валя надеялась на то, что кто-то, кого она не могла себе представить, вдруг войдет в комнату и сядет рядом с ней...

Однажды, улучив момент, когда в комнате никого не было, миловидная Наташка заглянула к Вале и предложила познакомить: "Нормальный парень... Чего тебе? А то - одна да одна..." Больше всего на свете Вале хотелось кивнуть головой, но, вспыхнув, она отшатнулась испуганно. Наташка протянула: "Ну, смотри..." - и глянула с презрением. С этого дня Валя не дерзала выходить к их общему праздничному столу.

Ее отсутствие развязало руки. Попировав, парочки расползались по закуткам. Затыкая ухо подушкой, Валя мучилась, пытаясь заснуть, но стоны, стоявшие в тупичках лабиринта, не давали покоя. Утром она медлила выйти, боясь застать отвратительную картину: из кроватей, позевывая и почесываясь, как тараканы из щелей, лезли лохматые парни и расползались по своим комнатам. Не стесняясь Вали, словно она была предметом неодушевленным, девочки принимались делиться ночными опытами, и их откровения, перемежаемые хихиканьем, были для Валиных ушей едва ли не мучительнее стонов и вздохов.

Однажды, когда, попив чаю, Валя по обыкновению поднялась из-за стола, девочки неприятно смолкли и проводили ее глазами, в которых - она почувствовала сутулой спиной - полыхнула злоба. Затаившись за фанерной загородкой, она прислушивалась испуганно, но фанера пропускала придушенный шепот и угрожающее хихиканье. На следующий день, когда Валя попыталась подсесть к чайному столу, Наташка поднялась решительно и, состроив презрительную гримаску, вышла из круга, хлопнув за собой стулом. За ней поднялись остальные. Сутулясь и поминутно поправляя очки, Валя пила чай мелкими невкусными глотками, а из щелей змеиным шипением ползли слова, страшнее которых ей никогда не доводилось слышать. Слова наползали, шевеля усами, и Валя, не смевшая двинуться с места, чувствовала, как все внутри нее покрывается следами, похожими на тараканьи. Отшипев, девочки вышли наружу и расселись вокруг стола. Как ни в чем не бывало они принялись разливать чай и обсуждать достоинства варенья из райских яблочек, присланного Верочке в новогодней посылке.

Дрожа какой-то невидимой дрожью, о существовании которой она до этих пор не подозревала, Валя сидела под кругом общего света и чувствовала, как стекла очков запотевают солоноватым, так что лица врагов, обсевших круглый стол, расплывались и подрагивали в такт ее внутренним содроганиям. То поднимая глаза украдкой, то опуская в остывающую чашку, Валя страшилась выдать себя неловким движением, как будто только неподвижность могла спасти ее от дальнейшего. Оно висело в воздухе, давило на Валины плечи, болью сводило позвонки. Крысиная мысль о побеге билась, не находя выхода, но, совладав с собой, Валя вывернулась бочком и уползла. Ближе к ночи, когда комната наполнилась мужскими голосами, она расслышала свое имя и зажала уши. Сквозь ладони долетал то низкий хохоток, то звон стеклянной посуды, и, не дожидаясь отвратительных стонов, Валя принялась стягивать кофту.

Огонь еще не погасили, и в полумраке своей загородки она разглядела светящийся насквозь локоть, готовый прорваться. Мысль о заплате наполнила ее ужасом, и, нащупав под матрасом тряпичный узелок, Валя принялась считать наличность. Мамин перевод пришел неделю назад, так что в тряпочке оставалось порядочно денег - двадцать шесть рублей. На эти деньги, добавив к ним сорок рублей стипендии, она рассчитывала дожить до начала марта.

Утром, дождавшись необитаемой тишины, она натянула ветхую кофточку, решительно спрятала деньги в лифчик и, доехав до Гостиного, отправилась искать галерею. Взобравшись на второй этаж, Валя обходила универмаг по периметру, пока не обнаружила дверь. Эта часть галереи, опоясывающей здание, нависала над Садовой. Вдоль решетки, сколько хватало Валиных глаз, прогуливались люди, время от времени сбиваясь в небольшие кучки. К одной из них Валя подошла и заглянула. Чернявая женщина, кажется, цыганка, держала мягкий сверток, плотной оберткой защищенный от чужих глаз. Рядом стояли две девушки. "Чистый котон, милые, дочери брала, не подошло по размеру",- скороговоркой чернявая говорила непонятные слова. "Я... вот, хочу купить..." - Чернявая повернулась и оглядела с головы до ног. "Халатик, чистый котон, себе брала, размер не подошел", - она заговорила привычной скороговоркой: "Всего сто двадцать, как сама брала..." Таких денег у Вали не было, но, побоявшись спугнуть женщину, она протянула руку: "Можно... посмотреть?" Не отвечая, чернявая раздернула молнию сумки - аккуратно, не больше чем на треть, - и сквозь дырку в прозрачном целлофане Валя разглядела махровую ткань, небесно-голубую по цвету. То, что она увидела, не совмещалось со словом халат, потому что халаты, которые Валя знала, были фланелевыми - в разводах и цветах. Женщина вглядывалась пытливо, но, не заметив в глазах покупательницы решительного задора, рывком задернула молнию, как будто захлопнула окошко в рай.

Силы кончились. Никого не замечая вокруг, Валя двинулась обратно, но райская ткань обволакивала ее воображение, дрожала под стеклами очков. Небесно-голубым цветом она окрашивала Валины мысли, в которых крепла уверенность: только таким, махровым и голубоватым, может стать ее спасение от жестоких комнатных мучителей.

Вернувшись домой, она укрылась за своей загородкой и внимательно пересчитала накопления, как будто, узнав, на что она будет потрачена, денежная сумма должна была вырасти сама собой. Рубли лежали понуро. Расслышав голоса, Валя пихнула тряпочку под матрас. "Ну что, где наша дева Мария?" - Наташкин голос добавил грубое слово, и Верочка засмеялась готовно. Странная мысль пришла в Валину голову: затаившись, она думала о том, что, научись она так смеяться, может быть, они оставили бы ее в покое, отвязались, отпустили. Прислушиваясь к стихшему смеху, словно след его дрожал в воздухе, Валя попробовала потихоньку, но звук вышел убогим и хрипловатым.

"Там она, у себя, сидит, как хорек в клетке. А чего ей еще делать, от нее и воняет, как от хорька". - "Ну, уж, ты, это..." - робкий Верочкин голос попытался вступиться, но Наташкин отрезал: "Прямо, поглядишь, ни дать ни взять - пионерка, а чтобы помыться - так нет". Сжимаясь на кровати, Валя представила, словно увидела со стороны, как девушка, похожая на нее, выходит из-за ее загородки и, запахнув небесно-голубые полы, роняет: "Я - в душ", и все они, сидящие вокруг стола, не верят глазам, а она плывет, как небесное облако, не касаясь зашарканного пола. Видение исчезло, и, испуганно задрав руку, Валя принялась внюхиваться. Кофта, расходящаяся на локте, пахла дурно. Стянув и смяв ее комком, Валя набросила на плечи фланелевый халатик, который мама, прежде чем отправить дочь в далекий город, удачно купила в универмаге, и боком, стараясь не привлекать внимания, пробралась в душевую. Запершись в холодной кабине, она долго мусолила подмышки кофты под ледяной струйкой. Мокрые пятна расползались дальше, так что к концу сухим остался один рукав и правая полочка.

На следующий день выдали стипендию. На перемене она одолела робость и, подойдя к Маше-Марии, попросила сходить с ней вместе на галерею, потому что кофточка, в которой она приехала, совсем расползается на локтях.

Чернявой тетки, торговавшей халатами, на галерее не было. Вместо нее попадались подозрительные личности, торговавшие всякой всячиной. Галерея уже заканчивалась, когда молодая бабенка, услышав вопрос, закивала радостно: "Есть, девочки, есть, милые. Один и остался. Мягонький. Югославия. Чудо!" Шурша оберткой, она рылась в просторной сумке.