Разрушенное святилище

Бард, — который сам разменял восьмой десяток, — только покачал седой головой и ответил:

— Ты молод, варвар, и тебе не понять, что чувствует человек, когда смотрит перед собой и видит лишь приближение смерти.

С этим поспорить Конан не смог. Слова старого сказителя глубоко запали в душу, и он дал себе слово, что если Кром поможет ему дожить до старости (или хотя бы не помешает, и то будет хорошо) — он, киммериец, никогда не превратится в злобного старика, который только и умеет, что ненавидеть всех вокруг.

Ему показалось странным, что Корделия промолчала.

Вскоре северянин заметил, — слова барда произвели на девушку очень сильное впечатление. Несколько дней после этого она ходила, словно ее обмакнули в воду, и даже не записалась на гладиаторские бои, приуроченные к празднику Осени.

Именно тогда Конан подумал — возможно, сказитель говорил о самом себе. Ну зачем было заканчивать красочную сказку про чудовищ такой печальной моралью?

Наверное, за долгие зимы старик так устал веселить и радовать публику, что теперь не мог отказать себе в подленьком удовольствии, и стремился при каждом удобном случае испортить настроение слушателям.

Разве не это самое страшное оружие, какое старик может использовать против молодых — вечно напоминать им о близости и неизбежности смерти?

Каждый из полухортаров был закован в странного вида кольчугу, — почти у всех серебристую, и только самый крупный карлик сверкал золотой броней. На шее темнело алое бархатное жабо.

Присмотревшись, Конан понял, что именно показалось ему необычным, — доспех состоял не из колец или пластин, но из крохотных изображений черепа, которые соединялись друг с другом через отверстия глазниц и распахнутых ртов.

Сложно было представить, сколько кропотливого труда необходимо для создания такой кольчуги. Только одна причина могла заставить мастера приложить столько усилий, — броня была особым образом зачарована.

Несколько мгновений твари не двигались, не сводя взгляда с Копана и Корделии. У киммерийца возникло неприятное чувство, словно на него смотрят не восемь существ, а одно, которого он сам увидеть не в силах.

— Уши Нергала, — процедила девушка. — И кто потом мне поверит, будто я убила десяток полухортаров? Решат, что вру как сиволапый гоблин.

Монстры начали приближаться к ним. Маленькие ножки чудовищ были обуты в толстые кожаные сапожки, с тяжелыми каблуками. Землю вокруг покрывала густая трава, и затертая змейка тропы только кое-где выглядывала из-под изумрудной поросли. И тем не менее, полухортары при ходьбе издавали резкий, раскатистый звон, — словно конь скачет по каменной мостовой.

«Почему же я не услышал их издали?» — ястребом пронеслась мысль в голове у Конана.

В том, как двигались твари, было нечто пугающее. Ни люди, ни звери так не ходят. Карлики скользили вперед, хаотично меняясь местами, как стая насекомых, и глаз не мог уследить за ними.

Золотая кольчуга вспыхнула на первом из полухортаров. Каждый из крохотных черепов взорвался переливами света, превратившись в крохотное безжалостное солнце. Киммериец поднял руку, чтобы защитить глаза, — и в то же мгновение все восемь тварей ринулись на них разом.

Несколько монстров продолжали шагать по земле, с каждым шагом двигаясь все быстрее. Но те, что остались за их спинами, внезапно поднялись в воздух.

Алые складки, которые киммериец вначале принял за воротник, теперь раскрылись, превратившись в короткие кожистые крылья, увенчанные тонкими извивающимися щупальцами.

Первый полухортар устремился к Конану, словно тяжелое ядро, выпущенное из баллисты. Северянин с размаху ударил его кулаком в голову, стремясь, чтобы пальцы не коснулись оскаленного рта с крупными гнилыми зубами.

Тварь отшвырнуло прочь, закрутило в воздушном потоке. Небольшие крылья судорожно забились, пытаясь удержать над землей вращающееся тело, но их силы для этого оказалось недостаточно. Монстр упал, далеко за своими товарищами.

Двое других оказались у самых ног Конана.

Киммериец не заметил, как в руках каждого из них оказались длинные металлические шесты. Резкий удар обрушился на его живот, и второй монстр подсек его быстрым ударом сзади.

Северянин упал на колени.

Его левый кулак обрушился на голову ближайшего полухортара. Череп хрустнул. Осколок сломанной шеи вышел из горла чудовища, пропоров его в нескольких местах. Густая, похожая на смолу, кровь заструилась по серебряным черепам кольчуги.

В правой руке киммерийца уже сверкала тяжелая булава. Ею он ударил по лицу второго противника. Острые шипы палицы, глубоко вошли в морщинистую кожу чудовища.

Кузнец рассказывал, что каждое из жал он создавал отдельно, вымачивая в растворе заговоренных трав, окропляя священным вином и проклятой кровью грешников.

На булаву ушло несколько зим, ибо всякий из ее элементов следовало сработать точно в те мгновения, которые указаны в Гороскопе Драконов, и даже одно лишнее мгновение способно полностью свести на нет все усилия.

Киммериец не знал, боятся ли твари обычного оружия. Но палица, зачарованная кентавром, оказалась для них смертельной. Тяжелое навершие снесло голову полухортара, насадив ее на длинные шипы.

Долю мгновения казалось, будто это уродливое украшение так навсегда и останется на оружии. Но через мгновение оно отвалилось, отброшенное далеко в кусты.

Обезглавленное тело замерло, истекая густой вязкой влагой, словно не желало признать свое поражение. Однако новые твари уже спешили вперед, быстро подмяв его под себя.

Конан понял, что одной палицы будет мало. Поэтому левой рукой снял с пояса короткий боевой топор, с двойным лезвием — правое изображало половину солнечного диска, левое — полумесяц.

К несчастью, этот бой оказался для оружия последним.

Киммериец с ходу вонзил его в летящего к нему монстра. Темные гнилые зубы щелкнули, оказавшись на удивление прочными. Закаленная сталь разлетелась крошечными обломками, и в ладони Конана осталась лишь обгрызенная рукоять.

Корделия сама прыгнула навстречу врагам, эффектно перевернувшись в воздухе через голову.

Конан, честно говоря, сомневался, что от таких приемов есть хоть какой-то толк, и потому на все предложения аквилонки научить его кувыркаться отвечал решительным отказом.

— Если захочу стать циркачом, лучше стану показывать фокусы, — отвечал он обычно.

Девушка сперва сочла шуткой — ну как глупый варвар сможет стать фокусником? Однако Конана не зря называли самым лучшим вором Шадизара — его пальцы были такими ловкими и быстрыми, и это не раз спасало ему жизнь.

Впрочем, он не возражал, чтобы его считали длительным и недалеким увальнем — лучше, если враг недооценивает тебя.

Корделия приземлилась позади устремившихся в атаку полухортаров. Ее меч взвился в воздух, обрушившись на голову одного из них.

Конан много раз говорил девушке, что нападать со спины нечестно, а она всегда отвечала:

— Кто ж ему виноват, если он так растопырился.

Клинок аквилонки когда-то был прозрачным, словно слеза ребенка. Его изготовили из большого куска алмаза, а рукоять создали из волшебного льда.

Впрочем, это оказалось ошибкой.

Мощное заклинание Пламени разрушило чары, наложенные на меч. Лед растаял, опаляя руку воина, и оружие выпало из обугленных пальцев. После гибели хозяина, оно несколько веков хранилось в лавке торговца.

Никто не решался приобрести клинок, который в первом же бою подвел своего владельца.

Корделия купила его, не задумываясь.

За несколько дней перед этим, она убила трехглавого минодрака, и заказала рукоять из одного из черепов твари. Ненависть, которая бурлила в сердце чудовища при жизни, наполнила прозрачный клинок, сделав его иссиня-черным. Кузнец пришел в ужас, справедливо решив, что испортил древнее оружие, и уже собрался бежать из города вместе со всей семьей — к брату, в Аргос.

Его спасло лишь то, что Корделия, будучи столь же аккуратной, сколь и воспитанной, по ошибке пришла к нему на день раньше, чем было условлено. Стоит ли говорить, что в новом обличье меч понравился ей еще больше, и девушка щедро отблагодарила оружейника, — который чуть не сошел с ума от радости и облегчения.