Магический взгляд

Стоял теплый солнечный день бабьего лета с его особой свежестью и пьянящими ароматами. Тори распахнула двери французского балкона, ведущие из гостиной во внутренний дворик, и вышла в него, любуясь открывавшимся перед ней пейзажем с его плавными очертаниями гор и долин, из-за которого она, собственно, и купила этот дом. Усевшись в удобное кресло — эти кресла из красного дерева остались в доме от Анжелы, — Тори взяла альбом в руки. Потом, по своей излюбленной привычке заложив за ухо угольный карандаш, другим стала делать набросок одной из наиболее величественных гор.

Через несколько минут она остановилась и поглядела на эскиз. Что-то ей не нравилось в нем, раздражало. Она снова взглянула на рисунок, ее одолевали сомнения и, наконец, вздохнув, она приняла решение.

Я только попробую, уверяла она себя. Здесь нет никакой опасности: какая может быть опасность в том, что она попытается его нарисовать? На первой стадии всегда передается лишь внешнее сходство, ну в какой-то степени выражение лица, но более глубокое проникновение в образ невозможно.

Только попробую…

Тори перевернула плотный лист бумаги на другую сторону, но теперь она рисовала не пейзаж. На пустое пространство листа она наносила иные очертания, штрихи, изгибы. Сначала работа подвигалась медленно, словно ей приходилось преодолевать самое себя, но затем движения ее руки стали более уверенными и быстрыми. Тори то и дело задумывалась, обращаясь к своей памяти и напряженно вглядывалась в возникающий на бумаге портрет.

Это был портрет мужчины — широкоплечего, с гордо посаженной на сильной шее головой. Его густые волосы слегка разметал ветер. Он смотрел в сторону. Улыбка чуть тронула его твердый рот, выражая природную веселость, но и еще кое-что, что таилось от постороннего взгляда, нечто ей непонятное. Тори заставила себя не думать о том, что скрывалось за этой несколько насмешливой и уклончивой улыбкой, и продолжала рисовать.

Удлиненный овал лица, высокие, хорошей формы скулы. Нос с небольшой горбинкой, упрямый подбородок. Широкий разлет бровей. Глаза… Необыкновенные глаза, удивительно живые и ясные, и очень прямой взгляд.

Тори долго всматривалась в рождавшийся под ее руками портрет Девона, потом медленно закрыла альбом. Прижав его к груди, она снова посмотрела на горы.

— Какой прекрасный вид, — прошептала художница, стараясь не думать о том, что занимало ее мысли. — А кроме него здесь столько всего, что можно рисовать… Ну, хотя бы старинные предметы, словно предназначенные для натюрмортов. Еще можно рисовать Виски. Не стану я писать твой портрет, Девон! Просто буду наслаждаться твоим присутствием, пока ты со мной. Если же ты уйдешь — точнее, когда ты уйдешь, — я все же сделаю твой портрет. Но тогда боль не будет уже такой острой.

Ей вспомнились его слова: «Может быть, мне придется потратить на это всю оставшуюся жизнь», но тут же одернула себя: это просто слова, и потом он ведь мог иметь в виду что-то другое.

Шум подъехавшего к дому грузовика отвлек ее от размышлений, она быстро встала и вошла в дом, плотно прикрыв за собой двери балкона. Потом положила блокнот с набросками и карандаши в ящик стоявшего в углу столика и быстро отошла от него как раз в тот момент, когда Девон появился в комнате.

— Твой кот, — сердито сообщил он, — сейчас чуть не стал причиной серьезного дорожного происшествия. Когда я вел машину, ему, видите ли, непременно понадобилось взобраться на мое плечо. — С этими словами он вручил ей сопротивляющегося виновника беспокойства, решительно добавив: — Я буду его водить на поводке.

— Оставь-ка лучше себе это приспособление, — кинулась Тори на защиту своего любимца. Она нежно взяла котенка на руки, вместо приветствия почесала его за ушами, поставила на пол и посмотрела ему вслед, когда Виски во всю прыть понесся на кухню.

— Я не кот, — заявил Девон, не найдя ничего лучшего для ответа.

Тори хотела было возразить ему, сказав, что в его походке явно есть что-то кошачье, но вовремя прикусила язык, сердито приказав себе ко всему относиться проще. Она хотела пойти на кухню, но Девон неожиданно преградил ей путь и крепко обнял ее.

Отвечая на его объятие, Тори, улыбнувшись, все же спросила:

— Чего вдруг?

Словно сам удивленный своим порывом, Девон покачал головой:

— Утром ты выглядела такой несчастной.

— Но сейчас далеко не утро, — возразила она.

— А вид у тебя все такой же растерянный.

— Я всегда так встречаю новый день.

— Как это?

— Я оттягиваю встречу с новым днем как можно дольше. Потом какое-то время чувствую себя не в своей тарелке и передвигаюсь машинально, не соображая, словно зомби. Потом напиваюсь кофе, и это возвращает меня к реальности.

Он насмешливо поднял бровь:

— Что-то я не припомню, чтобы ты сегодня утром действовала машинально.

— Потому что я была с тобой.

— А когда я ушел, ты снова превратилась в сомнамбулу?

— Да, так и было.

— Тебе необходимо, чтобы кто-нибудь тебя опекал.

— Вовсе нет. — Тори выскользнула из его объятий и села на кушетку. — Что мне действительно необходимо — так это задать тебе несколько вопросов.

— И что же это за вопросы? — вежливо осведомился он, присаживаясь рядом.

Тори решила не скрывать своего любопытства и кое-что разузнать.

— Хорошо. Я скажу тебе, что меня интересует. Я знаю, чем занимается археолог, но совершенно не могу себе представить, как можно, будучи археологом, зарабатывать себе на жизнь. Ты преподаешь? Тебе платят какую-нибудь стипендию? Может, ты работаешь для какого-нибудь музея?

— Я занимаюсь и тем, и другим. В настоящее время — консультант одного из музеев Вашингтона. А следующей зимой я, как обычно, буду преподавать в одном из университетов.

— Тоже в Вашингтоне?

— Нет, он расположен совсем неподалеку отсюда.

Она подумала о том, как тяжело будет сознавать, что он совсем неподалеку от нее, когда они расстанутся, а вслух спросила:

— Значит, с пустыней покончено?

— Нет, лишь на какое-то время. Я всегда провожу несколько месяцев в году на раскопках. — Улыбнувшись, он с невинным видом добавил: — Кстати, на раскопках бывает много интересного для художника.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Нет, ты подумай об этом серьезно. Какие там красивые закаты! Ветер, завывающий среди руин, оставшихся от древней цивилизации. А какие интересные предметы мы находим!

— Да, все это, конечно, впечатляет, — быстро проговорила Тори. — Но я еще не все вопросы тебе задала. Расскажи поподробнее о своей работе.

Убедившись, что ей и в самом деле это интересно, Девон стал говорить о раскопках, в которых ему довелось участвовать, дополняя описание работы характеристиками людей, встреченных им, восхищаясь красотой тамошних мест. Он рассказал ей о своих впечатлениях, в частности от Сахары, с ее «прекрасной, незабываемой, умирающей природой», тут же вспоминая и о более забавных вещах:

— Ты обязательно должна поездить на верблюде, это незабываемо. Я никогда в жизни не чувствовал себя таким ничтожным, как под взглядом такого животного, которое как-то раз уставилось на меня. Не сравнить ни с каким гипнозом!

Он говорил ей о песчаных бурях и внезапных половодьях, когда днем вода закипает, а ночью замерзает. О трудной работе археологов, пласт за пластом вгрызающихся в глубь веков, о рабочих, копающих и тщательно просеивающих почву в поисках находок.

Тори слушала его с большим интересом, своими вопросами и вниманием к ответам побуждая его рассказывать еще и еще. Потом они перешли в кухню, потому что наступила пора готовить обед, и постепенно тема их беседы стала более широкой, касаясь проблем, близких и тому, и другому. Когда Тори училась в Париже, она часто путешествовала вместе со своим отцом, ей довелось посетить многие страны мира, и теперь она увлеченно делилась с Девоном своими впечатлениями.

Оба чувствовали себя непринужденно и раскованно, поэтому, когда Девон внезапно изменил ход беседы, это застало ее врасплох. Она стояла спиной к Девону и проворно резала овощи, а он в противоположном конце кухни жарил стейки, когда услышала знакомое: