Зеркальное время

Юлиан некоторое время молчал, потом произнес:

— Ты бы мне все равно не поверил.

— Значит, ты все-таки что-то знаешь!

— Нет! Или да, конечно. Может быть.

— Так что же все-таки? Да, нет или может быть?

— Всего понемногу, — уклончиво ответил Юлиан, — Я знаю, это звучит странно, но если бы я тебе рассказал, это звучало бы еще более странно. Можешь мне поверить.

— Я привык к самым безумным историям, — сказал Франк.

— Но не к таким, — уверял Юлиан. — Знаешь что: давай я сперва поговорю с отцом, а потом уже решу окончательно. Я обещаю, что расскажу все тебе первому — если только будет что рассказать.

— Первому и единственному, — потребовал Франк. — Мне нужна эксклюзивная история.

— Первому и единственному, — согласился Юлиан.

— Вот это честное предложение, — сказал Франк.

Двадцать минут спустя они остановились около варьете. Юлиан потянулся за троллем на заднее сиденье, но потом представил, как глупо он будет выглядеть в варьете с этой раскисшей куклой в руках. Отцу и без того будет неприятно, что он притащил с собой репортера.

Темным длинным коридором они прошли в зритель­ный зал. На сцене был выставлен реквизит отца, отно­сящийся к его главному номеру. В свете софитов Юлиан увидел не только отца, Гордона и директора варьете, но и обоих вчерашних полицейских и еще одного незнакомого человека в сером костюме. Возможно, это был адвокат, о котором вчера упоминал Гордон.

Отец, увидев репортера, растерялся, но ничего не сказал. Гордон же отреагировал более нервно.

— Что вам здесь нужно? — накинулся он на Рефель­са. — Здесь неофициальная беседа. Пресса не допускается!

— Ладно, Мартин, — примирительно сказал Юлиан. — Он со мной.

Франк взглянул на него благодарным взглядом, хотя в этот момент ему вовсе не требовалось покровительство Юлиана. Он даже не попытался вступить с Гордоном в дебаты, а только пожал плечами и повернулся, чтобы уйти, — правда, окинув все происходящее быстрым, но очень внимательным взглядом, от которого не ускользнула ни одна подробность.

— Увидимся после, — сказал он Юлиану.

Гордон хмуро посмотрел ему вслед:

— Ну и наглый тип! Как ему удалось тебя уломать?

— Франк — нормальный парень! — резко ответил Юлиан.

— Франк? — удивился Гордон. — Вы уже на «ты»?

— Да. — Юлиан и сам немного удивлялся, что взял Рефельса под защиту. — Он не такой, как другие!

— Они все не такие, — пренебрежительно ответил Гор­дон. — Пока не разнюхают все, что им надо.

— А вы прислушайтесь к тому, что говорит маль­чик, — вмешался старший из двух криминалистов. — Я знаю этого молодого человека. Он, может быть, не самый талантливый в городе репортер, но хоть, честный. Его сообщение в сегодняшней «Вечерней почте» было един­ственным объективным.

— А в вашей ситуации, — вмешался его младший коллега, — надо ценить сочувствующего в прессе.

— Господа, прошу вас! — взмолился седой господин, предположительно адвокат. — Давайте держаться ближе к делу!

— С удовольствием, — сказал старший полицейский с заметным холодком. — Вам известно, чего мы от вас ждем.

— Но мой клиент уже ответил на все ваши вопросы.

— Кроме одного. — Полицейский указал на зеркало: — Объясните нам, как эта штука функционирует.

— Но это невозможно! — сказал отец Юлиана. — Пой­мите же наконец, я не могу этого объяснить! Даже при всем желании!

— Или, может, это вообще не фокус? — добавил млад­ший полицейский в шутку. — Может, вы чародей?

Он засмеялся, но тут же смолк, наткнувшись на ле­дяной взгляд адвоката.

Юлиан в ожидании поднялся на сцену и стал раз­глядывать атрибуты волшебства. То есть иллюзии. Что же касается зеркала... Может быть, полицейский со своим шутливым замечанием был гораздо ближе к истине, чем сам предполагал.

Отец никогда не объяснял этого фокуса, и теперь Юлиан знал почему. Однако отец никогда не разрешал самому Юлиану шагнуть сквозь зеркало, хотя чужие люди делали это из вечера в вечер. Юлиан впервые подумал, что за этим может скрываться нечто большее, чем страх отца, что кто-нибудь разгадает его великую тайну...

Юлиан видел этот номер бессчетное число раз и даже, случалось, ассистировал отцу. Знал он и большое зеркало, каждую его неровность. Оно было очень старое. Стекло помутнело, а если присмотреться, во многих местах виднелись тончайшие трещинки. Много лет назад зеркало разбили. Отец потратил целое состояние, чтобы его снова собрали из тысячи тысяч осколков. Фирма, которая вы­полняла этот заказ, поистине сотворила чудо. Только при самом пристальном взгляде можно было заметить, что зеркало сделано не из цельного куска, а из множества кусочков разной формы и размеров. И только в одном месте они сработали не безукоризненно: в нижнем правом углу один осколок серповидной формы выступал на какую-то долю миллиметра, будто стекло было чуть толще.

Но самое странное в этом зеркале было то, что оно почему-то... не совсем правильно отражало предметы.

Юлиан увидел в зеркале отражение Гордона и понял, что Гордон тоже наблюдал за ним через зеркало. Может быть, уже довольно долго наблюдал. Он мель­ком улыбнулся Гордону и перевел взгляд на отца, который все еще препирался с полицейскими. Вернее сказать, просто сидел, предоставив своему адвокату препираться с ними.

— Не беспокойся. — Гордон подошел к Юлиану. — Все уладится. Они просто придираются к отцу, потому что не знают, что делать. В худшем случае уедем на несколько лет за границу, пока все быльем порастет. — Он обнял Юлиана и отвел в сторонку: — Идем. Мне надо с тобой поговорить.

Ничего хорошего это не предвещало. Мартин уводил его за пределы слуха полицейских. Или, может быть, отца?

— Собственно, отец собирался поговорить с тобой вчера вечером, — начал Гордон, — но я думаю, момент оказался неблагоприятным. И кроме того, ему и от агентов хватает неприятностей. Зачем еще дополнительные?

— Какие дополнительные? — не понял Юлиан.

Гордон помедлил. Видимо, то, что он собирался сказать, было ему действительно неприятно.

— Итак, мы с твоим отцом того мнения, что сейчас тебе разумнее всего будет уехать.

— То есть? — растерялся Юлиан.

— Мы хотим, чтобы ты вернулся в интернат. — Юлиан чувствовал, что Гордону было тяжело произнести это. — Если мальчишка не отыщется через день-другой, эти люди из прессы заклюют нас, как стервятники.

— Я останусь здесь! — решительно заявил Юлиан.

— И не только нас, — продолжал Гордон, не обращая внимания на его слова. — Тебя тоже. Можешь мне по­верить, они не оставят тебя в покое ни на секунду. Так будет лучше. Мы уже договорились с директором ин­терната. — Он сунул руку в карман и достал узкий про­долговатый конверт. — Вот твой билет. И карманные деньги в возмещение недополученных каникул.

Охотнее всего Юлиан разорвал бы этот конверт на мелкие кусочки. Он чувствовал себя обманутым, и мысль, что отец и Гордон хотят сделать как лучше, не утешала его.

— Я не хочу уезжать! Я останусь здесь!

— Не осложняй жизнь отцу, ему и без того сейчас хватает! — Гордон вздохнул. — Неужели ты думаешь, что ему самому хочется тебя отсылать?

— Это же наверняка твоя идея. Скажешь, нет?

Губы Гордона сжались в ниточку. Юлиан по его глазам понял, что причинил ему боль, и тут же сам пожалел о своих словах.

— Если хочешь, да, — сказал Гордон ледяным тоном. — Поезд уходит через три часа. Мы можем спорить до самого его отхода, а можем обойтись друг с другом как хотя бы полуцивилизованные люди. Выбирай, мне все равно. В любом случае через два часа я отвезу тебя на вокзал и посажу в поезд, подходит тебе это или нет.

Отец все еще был занят с полицейскими, и четверть часа драгоценного времени была потеряна на пустое ожидание, тем более что они переливали из пустого в порожнее. Наконец полицейские поднялись.

— Итак, мы договорились, — сказал старший. — Вы остаетесь в нашем распоряжении до тех пор, пока мы не получим дополнительных сведений.