Что-то случилось

Вот так и иными мелкими услугами я стараюсь быть полезным Кейглу. (И Брауну. И Артуру Бэрону.) Что-нибудь присоветую, предостерегу, перескажу услышанные в других отделах сплетни или новости, которые, на мой взгляд, могут ему пригодиться или иметь к нему отношение.

– Ну, что слышно? – спрашивает он.

– О чем?

– Сами знаете.

– Что вы имеете в виду?

– О Господи! – жалобно восклицает он. – Прежде вы были со мной откровенны. А теперь, выходит, я и вам не могу доверять.

– О чем это вы?

– Говорят, меня увольняют, а Браун получает мое место, и будто вы в курсе. Мне шепнули в Денвере.

– Бред собачий.

– Спасибо за откровенность.

– И вам спасибо.

Кейгл по привычке язвительно ухмыляется и, прихрамывая, идет по ковру через весь кабинет и затворяет дверь. Я тоже в ответ улыбаюсь и важно усаживаюсь в коричневое кожаное кресло. Всякий раз, как я сижу у кого-нибудь в кабинете за закрытой дверью, а другие, скажем тот же Кейгл, или Грин, или Браун, видят, что дверь закрыта, и тревожатся, что же это там происходит, я чувствую свою защищенность и превосходство. У Кейгла большой, пышно обставленный угловой кабинет, и сам он здесь как-то не к месту. Он возвращается, садится за стол – он явно нервничает, но через силу улыбается.

– Серьезно, вы же все знаете, – говорит он. – Вы ничего не слыхали?

– О чем?

– Обо мне.

– Нет.

– Ходят слухи, будто мне конец. Грин и Гораций Уайт в конце концов убедили начальство, что меня надо выгнать. Мое место получает Браун.

– Кто вам сказал?

– Называть имена я не могу. Но мне шепнули в Денвере, под строжайшим секретом. Это правда. Можете мне поверить.

– Опять бред собачий.

– Ошибаетесь.

– В нашей конторе в Денвере таких новостей никто знать не может, а если бы кто и знал, вам бы об этом не шепнули.

– Ну, насчет Денвера угадали. Остальное – правда.

– Все вранье, – говорю я. – Во всей Фирме ни от кого не услышишь такого идиотского вранья. Ума не приложу, как вам удавалось выкручиваться, когда вы были агентом.

Кейгл ухмыляется – он оценил шутку, – но тут же снова мрачнеет.

– Браун с вами делится, – говорит он. – Он ни на что такое не намекал?

– Нет. – Я качаю головой. (Все почему-то думают, что мне все известно. «Вам все известно, – говорит мне Браун. – Что у нас происходит?» – «Я и знать не знал, что у нас что-то происходит», – отвечаю я. Джейн спрашивает: «Что происходит? Они правда решили прикрыть всю Группу оформления?» – «Вы останетесь, детка, – отвечаю я. – Даже если бы мне пришлось платить вам из собственного кармана».)

Я опять качаю головой.

– И это не похоже на правду. Брауну не видать вашего места. Он со всеми воюет.

– Ага, значит вам что-то известно! – восклицает Кейгл.

– Ничего подобного.

– Кого же прочат на мое место? – Никого. Выкинули бы вы весь этот собачий бред из головы, Энди, и, если правда беспокоитесь, взялись бы как следует за работу. Если вы вправду беспокоитесь, почему не делаете того, что вам положено?

– А что мне положено?

– То, что положено. Не старайтесь быть добрым малым для всех своих подчиненных, хватит. Не получается у вас это, и никому это не нужно. Вы теперь – администрация. Агенты – ваши враги, а не дружки, и вам положено быть их врагом и не давать им спуску. Браун прав.

– Не люблю Брауна.

– Он знает свое дело. Нажмите на Эда Фелпса, пусть выходит на пенсию.

– Нет.

– Гораций Уайт хочет, чтоб вы его уволили.

– Фелпс уже старик. Он не хочет уходить.

– Потому-то вам и надо его заставить.

– У него в прошлом году сын развелся с женой. Невестка недавно увезла внучку в Сиэтл. Он, может, никогда больше не увидит малышку.

– Все это очень печально.

– Много ли Фирма потеряет, даже если он ничего не будет делать?

– Совсем немного.

– Зачем же тогда его гнать?

(Тут Кейгл прав, и мне ужасно нравится его решимость оставить Фелпса. Фелпс уже старик и все равно скоро умрет или не сможет больше работать.)

– Затем, что ему по возрасту давно пора на пенсию. И этого хочет Гораций Уайт.

– Не люблю Горация Уайта, – тихонько, совсем некстати замечает Кейгл. – И он меня не любит.

– Он тоже знает свое дело, – подчеркиваю я.

– Как я скажу такое Эду Фелпсу? – говорит Кейгл. – Как я ему объясню? Не могли бы вы сделать это вместо меня? Это ведь нелегко, правда?

– Поручите Брауну, – предлагаю я.

– Нет.

– Это ваша обязанность, не моя.

– Но это ведь нелегко, правда?

– Оттого вам так много и платят.

– Не так уж много, – почти машинально возражает он, – не забудьте налоги и все прочее.

– Нет, много. И хватит без конца разъезжать. Это всех возмущает. Какого черта вы на неделю застряли в Денвере, ведь там ровно ничего не происходит, а здесь вам надо готовить предстоящую конференцию и работать над новыми проектами.

– Конференцию я поручил Эду Фелпсу.

– Много от него толку!

– А мои проекты обычно никуда не годятся.

– Ну и что? Лишь бы они были подготовлены.

– Еще что от меня требуется?

– Больше играйте в гольф. Поговорите с Рэдом Паркером и купите синий блейзер. Заведите костюмы поприличнее. Не сидите на службе в одной рубашке, да смотрите, чтоб воротничок рубашки был застегнут и галстук повязан как следует, а не болтался невесть где. Боже милостивый, ну на кого вы похожи! Вы же занимаете высокий пост, должны держать марку.

– Не поминайте имя Господа всуе, – острит он.

– А сами?!

– Мой отдел работает хоть куда, – не соглашается он.

– Ну, а стильная куртка, по-вашему, ерунда? – требовательно спрашиваю я.

– Господи помилуй, ну что за важность куртка?

– Да куртка поважней работы. Никто не ходит на службу в куртке с кожаными налокотниками, такие носят разве что на отдыхе. Обзаведитесь черными туфлями – для синего и серого костюмов. И перестаньте ездить по городу в своей колымаге.

– Ладно, – сдается он и, тихонько, протяжно присвистнув, словно бы с удивлением и покорностью, печально и виновато улыбается. – Ваша взяла. – Он медленно встает, идет в угол кабинета к вешалке за своей курткой. – Обещаю вам. Я обзаведусь синим блейзером.

Конечно, блейзер будет ему велик, широк в плечах, а на спине и груди мешковат, и купит он себе этот синий блейзер как раз к тому времени, когда мы все уже перейдем на мохер, или чесучу, или вернемся к хлопчатобумажным тканям, шотландке или полоске. Ему, вероятно, уже поздно перестраиваться; вероятно, переделать себя ко всеобщему удовлетворению уже не в его власти (если когда и было в его власти). Правда, в эту самую минуту, пока я еще не ушел, он делает над собой усилие: застегивает воротничок рубашки, туго затягивает галстук и надевает куртку. Куртка чудовищная, под твид, с овальными кожаными налокотниками.

– Так лучше? – интересуется он.

– Не намного.

– Эти коричневые туфли больше надевать не буду.

– Правильно.

– Как сейчас к вам относится Грин? – словно между прочим спрашивает он.

– Недурно, – отвечаю. – А что?

– Работай вы у меня в отделе, – говорит он уже куда уверенней, и на губах у него зарождается лукавая улыбка, – я бы на следующей конференции дал вам ораторствовать сколько угодно. Агентам всегда любопытно, что новенького вы для них готовите и что можете им сказать.

– Пока, – говорю я в ответ. – До скорого.

Мы оба смеемся, каждый знает, о чем мечтает другой, чего опасается и чем мается. Кейгл знает: я хочу остаться на своей работе и выступить на следующей конференции. (Черт возьми, даже если бы мне дали всего три минуты, это было бы для меня честью и означало признание, и я его заслужил и жду его, и все тут!) А я знаю: Кейгл хочет, чтобы я помог ему защититься от Грина. И от Брауна. И от Блэка. И от Уайта. И от Артура Бэрона тоже.

– Вы свистнете мне, если что-нибудь узнаете? – спрашивает он, провожая меня до двери.

– Ну конечно, – заверяю я.