Почему поют русалки

– Насколько я знаю, труп этого юноши был выпотрошен, а внутренние органы удалены. Помимо этого мне мало что известно. Должен сказать, что убийство молодого Торнтона привлекло гораздо меньше внимания, чем недавние происшествия в Лондоне. Эйвери, в конце концов, расположен довольно далеко от столицы.

– И отец юноши всего-навсего сельский священнослужитель, – добавил виконт.

Лицо Лавджоя хранило бесстрастие деревянного идола.

– Совершенно верно.

Впереди показались белые воротца дорожной заставы. Том затрубил в рожок, Девлин осадил лошадей и стал ожидать, пока из своей будки покажется служитель.

– Так вы говорите, что этого юношу убили в апреле нынешнего года? – продолжал свои расспросы Девлин, когда застава осталась позади.

– Убийство произошло во время пасхальных каникул, когда он приехал навестить отца. В тот день он отправился порыбачить.

– Один?

– Кажется, так. Позже его удочка была найдена на берегу ручья, что протекает позади дома священника.

– А тело юноши?

– Его не могли отыскать до следующего утра. На рассвете труп был обнаружен во дворе у самых дверей церкви. Убийца положил его поверх одной из могильных плит.

ГЛАВА 21

Кентский Эйвери оказался сонным рыночным городком в графстве Кент. Широкая центральная улица, Хай-стрит, огибала пологий холм и спускалась к берегам реки Медуэй у его подножия. Над городком царила старая, нормандской постройки, церковь Святого Андрея. Она возвышалась посреди столь же старого, ухоженного двора, среди скошенной травы которого там и сям белели выщербленные временем надгробные плиты. К югу от церкви располагался дом приходского священника – темного кирпича двухэтажное здание с двойными эркерами, изящно выступающими по обеим сторонам невысокого, выкрашенного белой краской крыльца. Дом выстроен был, без сомнения, в конце восемнадцатого столетия.

Преподобный Уильям Торнтон принял их в кабинете, окна которого смотрели на запущенный сад, протянувшийся вдоль задней стены дома. Кабинет явно играл роль покоев ученого схоласта, с кипами рукописных страниц и древними, переплетенными в кожу фолиантами. Они переполняли полки нескольких книжных шкафов, громоздились на столах, возвышались стопками на полу.

Священник сидел в зеленом кожаном кресле у пустого очага. Это был тщедушный старец с редкими седыми волосами и торчащим носом, казавшимся чужим на худом, с запавшими щеками лице. Ноги его были укрыты пледом, и при появлении посетителей он не поднялся.

– Прошу простить, что приветствую вас не вставая, – заговорил он, когда средних лет домоправительница в домашнем чепце ввела к нему гостей, – должен признаться, ноги теперь худо служат мне. Но не подумайте, что я не рад вашему визиту. Не часто меня навещают посетители из самого Лондона. Прошу, садитесь. Миссис Росс, чаю, пожалуйста.

– Примите наши извинения за то, что потревожили вас, – начал Лавджой, садясь на ближайшую старую кушетку. – Но мы хотели бы задать вам несколько вопросов о вашем сыне.

Себастьян отказался сесть и теперь стоял, опершись о низкий подоконник окна, выходившего в сад. Он не отводил глаз от бледного лба священника, ввалившихся щек, на мгновение задрожавших губ. В следующую минуту священник крепко сжал их.

– Думаю, вас привели сюда подозрения по поводу этих лондонских убийств? Вы находите, что между ними есть что-то общее?

– Мы считаем это вполне возможным, – кивнул Лавджой.

Одна из узловатых, испещренных голубыми жилами ладоней судорожно сжала край пледа.

– Миссис Росс рассказала мне о последнем из них, о гибели сына мистера Стентона. Это ужасно, можно сказать – просто ужасно.

– Что вы могли бы рассказать нам о том дне, когда пропал ваш сын, мистер Торнтон?

Священник несколько минут сидел молча. Когда он начал свою речь, старческий голос звучал хрипло и так странно невыразительно, будто говоривший мог произносить слова, только мысленно отделив свои чувства от того, о чем вынужден был рассказывать.

– Николас жил в Кембридже, но той весной он приехал домой на Пасху. Здесь, в Эйвери, он старался проводить каждую минуту в лесу и в тот день тоже отправился туда. Это было во вторник. Через несколько дней ему предстояло возвратиться в университет.

– Он пошел на рыбалку?

– Он взял с собой удилище, но, думаю, скорее это был предлог. Мальчик хотел казаться занятым делом. – Что-то похожее на огонек усмешки появилось на мгновение в глазах старика, чтобы тут же исчезнуть. – Пообещал вернуться через час-два к полднику.

– И не вернулся?

– Нет. Сначала я не обеспокоился. Знаете, эта молодежь… Но с приближением вечера начал тревожиться. Николас, как правило, не бывал так беспечен. Когда стало темнеть, я решил отправиться на поиски. Удочка была найдена на берегу ручья, на его любимом месте. Там лежали и башмаки. Но больше ничего. Как будто мальчик исчез.

– Вы не заметили, на том месте, на земле, не было видно каких-либо следов борьбы?

– Никаких. Несколько мужчин из городка предложили мне свою помощь в розысках. Мы обшарили и лес, и участок земли за лесом. Осмотрели каждый акр, но ничего не обнаружили. Ровно ничего. До следующего утра.

– Когда тело было найдено на церковном дворе.

Губы преподобного Торнтона задрожали, и едва слышным голосом он ответил:

– Да.

Магистрат заколебался, словно не желая продолжать расспросы, и вопросительно взглянул на Себастьяна. Тот спросил:

– Был ли ваш сын знаком с Домиником Стентоном или Барклеем Кармайклом?

Глаза священника расширились.

– Нет. Насколько мне известно, вовсе не был знаком. Николас не покидал Кембридж, где изучал богословие. Просто не могу себе представить, чтобы он мог повстречаться с кем-нибудь из этих двух юношей.

– Расскажите нам о своем сыне, ваше преподобие, – попросил мистер Лавджой. Голос его звучал непривычно мягко. – Каким сохранила его ваша память?

Грустная улыбка тронула старческие губы и на секунду вдохнула искру жизни в потухшие глаза.

– В детстве Николаса отличало необыкновенное любопытство ко всему на свете. Таких любознательных отроков, как он, наверное, и не бывало. Вечно он приставал ко всем с расспросами, все его интересовало, ему хотелось знать, что как работает.

– А юношей?

– Он мало изменился. Во многом оставался прежним ребенком. Но в умственном плане он был хорошо развит, – быстро продолжал священник. – Николас всегда был очень неглуп. Но интеллект его выражался по-своему и в тех областях, которые его интересовали.

– У вас есть другие дети?

– Нет.

Себастьян перевел взгляд с запущенного сада на небольшой участок церковной земли за ним. Дальше тянулась полоса леса. Того самого, где пропал юноша.

– Можете вы предположить, что какой-то человек затаил обиду на вашего сына? – спросил магистрат. – Она могла быть и воображаемой.

Его преподобие глубоко вздохнул. Тощая грудь на мгновение приподнялась в этом вздохе и снова опала.

– Об этом я ничего не знаю. Николас был очень спокойным мальчиком. Уравновешенным, вдумчивым. Моя супруга даже беспокоилась по этому поводу, бывало, говаривала, что ему веселее с книгами, чем с живыми людьми. – И снова что-то напоминавшее слабую улыбку тронуло его губы и исчезло без следа, оставив лицо даже более грустным. – Я каждый день приношу Господу благодарность за то, что она не дожила до того дня и не узнала, что случилось с нашим мальчиком.

– Ваша жена умерла?

Голова старого священника грустно поникла.

– Моя супруга отдала Богу душу в январе нынешнего года, вскоре после Рождества.

Себастьян тщательно старался не встречаться глазами с Лавджоем. Ему было известно, что когда-то тот был женат, но и жена его, и ребенок давно умерли.

– Примите наши глубокие соболезнования, – пробормотал магистрат.

Девлин снова перевел взгляд за окно. К северу от сада, за его едва видными тропками, выложенными обломками кирпича, и неряшливыми клумбами с ноготками и сантолиной[12], лавандой и розами, виднелась церковь Святого Андрея. Через проплешину в высокой тисовой изгороди виднелись следы средневековых контрфорсов, прямоугольные очертания руин древней башни темнели на фоне голубого сентябрьского неба. Цветник, разбитый на церковном дворе, был тщательно ухожен, он выглядел много опрятнее, чем заброшенный сад возле дома приходского священника. Между цветами темнели разбросанные то тут, то там старые серые надгробия и могильные плиты. Себастьян подумал, что надо бы узнать, кто первым обнаружил тело сына священника, сам он или кто другой. Но ему не хотелось задавать этот вопрос. Вместо него он задал другой:

12

Сантолина – многолетнее травянистое кустарниковое растение семейства сложноцветных, родина – Южная Европа.