Рунная магия

Так или иначе, Лошадь была древней — на этом все сходились, и, хотя никто не сомневался, что именно люди вырезали ее на склоне холма, в самой фигуре было что-то сверхъестественное. Для начала, весной Красная Лошадь никогда не покрывалась травой, а зимний снег никогда не прятал ее очертания. В результате холм фигурировал во множестве слухов и сказок — сказок о фейри и старых богах, и потому большинство людей мудро обходили его стороной.

Конечно, Мэдди любила холм. И к тому же знала его лучше прочих. Всю свою жизнь она жадно внимала байкам путешественников, осколкам знаний, пословицам, кеннингам,[1] историям, сказкам. Из этих сказок она создала картину — все еще раздражающе неясную — времени до Конца Света, когда холм Красной Лошади был зачарованным местом, а старые боги — асы — ходили по земле в человеческом обличье, сыпля историями.

Никто в Мэлбри о них не говорил. Даже Полоумная Нэн не смела; Хорошая Книга запрещала все рассказы об асах, не включенные в Книгу Бедствия. А жители Мэлбри гордились своей преданностью букве Хорошей Книги. Они больше не украшали колодцы во имя Матери Фригг, не танцевали в мае, не оставляли на порогах домов хлебные крошки для Зеленого Джека. Все святыни и храмы асов были снесены много лет назад. Даже их имена в основном забыли, и никто больше не произносил их.

Ну или почти никто. Исключением был лучший друг Мэдди, известный миссис Скаттергуд как «никчемный одноглазый прохвост», а остальным — как чужак или просто Одноглазый.

Они встретились летом на седьмой год жизни Мэдди. Это был день Середины лета, день ярмарки, все играли и плясали на лугу. В палатках продавались ленты, фрукты, пирожные и мороженое для детишек. Мэй третий год подряд выбрали Клубничной королевой, Мэдди наблюдала за этим действом из своего укрытия на краю леса Медвежат, сгорающая от ревности, злая, но полная решимости не присоединяться к празднеству.

Ее приютом был гигантский лесной бук с толстым гладким стволом и множеством веток. На высоте тридцати футов располагалась развилка, на которой Мэдди любила устроиться, подоткнув юбки и уперев ноги в ствол, наблюдая за деревней через кольцо большого и указательного пальцев левой руки.

Несколькими годами ранее Мэдди обнаружила, что если сложить пальцы в такую фигуру и очень сильно сосредоточиться, то можно увидеть то, чего обычно не видно: птичье гнездо под дерном, ежевику в колючей изгороди, Адама Скаттергуда с дружками, которые прячутся за стеной сада с камнями в карманах и проказами на уме.

Иногда Мэдди видела кое-что другое: огни и цвета, которые сияли вокруг людей и выдавали их настроение. Часто эти цвета тянулись шлейфом, точно подпись, которую может прочитать любой обладающий этим умением.

Этот трюк назывался «сьён-хенни», или «истинное зрение», и был одним из изображений руны Берканы, хотя Мэдди, которая никогда не училась грамоте, в жизни не слышала о Беркане, равно как и не подозревала, что в ее трюке есть волшебство.

Всю жизнь ей внушали, что волшебство — будь это чары, жест или даже заговор — не просто неестественно, но и неправильно. Это наследие фейри, источник дурной крови Мэдди, крах всего хорошего и законного.

Именно поэтому она сидела здесь, хотя могла бы играть с другими детьми или поедать пирожки на Ярмарочной лужайке. Именно поэтому отец избегал встречаться с нею глазами, словно каждый взгляд на дочь напоминал ему о жене, которую он утратил. И именно поэтому Мэдди, единственная из всех деревенских, заметила странного типа в шляпе с широкими полями, который шел по дороге в Мэлбри — шел не к деревне, как вы могли бы предположить, а прямо к холму Красной Лошади.

Путники были редкими гостями в Мэлбри, даже на ярмарке Середины лета. Большинство торговцев регулярно приезжали из разных мест — привозили стекло и металлические изделия из Райдингза, хурму с Южных земель, рыбу с Островов, пряности из Чужих земель, кожу и меха с морозного Севера.

Но этот тип не торговец, подумала Мэдди, так как путешествует он налегке. У него нет ни лошади, ни мула, ни телеги. И он идет не в ту сторону. Должно быть, он чужак, решила Мэдди, судя по спутанным волосам и потрепанной одежде. Она слышала, что иногда чужаки ходят по дорогам, где все встречаются и торгуют, но пока не видела ни одного. Эти варвары из Мертвых земель, что за Краем Света, были невежественны и даже не умели говорить на человеческом языке. А может, это дикарь, раскрашенный синилью, или сумасшедший, или прокаженный, или даже разбойник?

Мэдди соскользнула с дерева, когда незнакомец прошел мимо, и на безопасном расстоянии последовала за ним, прячась в кустах по краю дороги и глядя на него через руну Беркана.

Может быть, он солдат, ветеран какой-нибудь чужеземной войны? Он сдвинул шляпу на лоб, но Мэдди все равно видела, что на глазу у него повязка, которая скрывает левую половину лица. Как все чужаки, он был высоким и смуглым, и Мэдди с любопытством отметила, что, хотя его длинные волосы уже начали седеть, движется он как молодой.

Да и цвета его не походили на цвета старика. Мэдди обнаружила, что за стариками тянется слабый след, а дурачки вообще не оставляют следа. Но шлейф этого человека был сильнее всех, которые она видела. Он был сочным, ярко-голубым, как перышки зимородка. Мэдди было сложно согласовать это внутреннее великолепие с неряшливым, измотанным дорогой человеком, идущим перед ней к холму.

Она продолжала тихо красться за ним, хорошо прячась. Достигнув подножия холма, Мэдди укрылась за кочкой травы и смотрела, как незнакомец лежит в тени упавшего камня, как его единственный глаз сверлит Красную Лошадь, а рука сжимает маленький кожаный блокнот.

Шли минуты. Казалось, он задремал, его лицо скрывали поля шляпы. Но Мэдди знала, что незнакомец бодрствует. Время от времени он что-то писал в блокноте или переворачивал страницу, а затем вновь принимался разглядывать Лошадь.

Через какое-то время чужак заговорил. Негромко, но так, чтобы Мэдди услышала. Голос его был низким и приятным, совсем не таким, какой она ожидала услышать от чужака.

— Ну что? — обратился он к девочке. — Нагляделась?

Мэдди изумилась. Она не издала ни звука, и, насколько заметила, он ни разу не посмотрел в ее сторону. Она встала, чувствуя себя довольно глупо, и нахально уставилась на него.

— Я тебя не боюсь, — сообщила Мэдди.

— Неужели? — сказал чужак. — А стоило бы.

Мэдди решила, что в случае необходимости сумеет удрать от него. Она снова села на упругую траву, поближе, но так, чтобы он не мог ее достать.

Теперь Мэдди видела, что его книга — это набор обрывков, связанных между собой полосками кожи. По краям страниц частоколом стояли колючие буквы. Мэдди, конечно, не умела читать — немногие деревенские умели, за исключением пастора и его подмастерья, которые читали Хорошую Книгу и ничего более.

— Ты священник? — наконец спросила она.

Незнакомец невесело засмеялся.

— Тогда, быть может, солдат?

Мужчина молчал.

— Пират? Наемник?

Снова ничего. Чужак продолжал делать пометки в своей маленькой книжице, время от времени останавливаясь, чтобы изучить Лошадь.

Но любопытство Мэдди только разгоралось.

— Что у тебя с лицом? — поинтересовалась она, — Где тебя ранили? На войне?

На этот раз незнакомец посмотрел на нее с некоторым раздражением.

— Вот что случилось, — ответил он и снял повязку.

Мгновение Мэдди таращилась на него. Но ее внимание приковали не рубцы вместо глаза, а синеватая метка, которая начиналась сразу под бровью и уходила вниз, на левую скулу.

Она была не той же формы, что ее собственная руинная метка, но явно состояла из того же самого вещества. Мэдди, несомненно, впервые видела подобную штуку на ком-то, кроме себя.

1

Кеннинг — сложное метафорическое выражение.