Страница 92 из 97
Благодаря чему виноград, вначале кислый, становится сладким? Как и откуда проникает «горечь», т. е. спирт, в вино?… Винная тематика обманчива: это – вопросы о главных законах Бытия. Завершается четверостишие предостережением от скоропалительных догадок: если кто-то валит топором дерево, чтобы сделать лютню, пусть тебе не кажется, что это срезают камыш на флейту.
Это четверостишие переводилось ранее на русский язык, видимо, только С. Кашеваровым:
«Топор» в последней строке подсказывает, что текст, с которым работал С. Кашеваров, был еще более испорчен: БИШЕ (лес) благодаря простой описке превратился в ТИШЕ (топор), и четверостишие стало на редкость «загадочным»: «В топор, говоришь, кто-то превращает флейту?» – причем С. Кашеваров перевел эту строку с точностью до наоборот. См. также комментарий к № 1298.
1009. Известен перевод В. Державина:
Разница в трактовках, как видите, огромная. Чем же она вызвана? Различным прочтением одного-единственного слова, которое может значить и «подражание», «копирование», и «следование какому-либо учению».
1010. См. № 1095.
1013. Здесь уже «саки» – условное лицо, символ всего земного мира. Многозначен художественный образ в третьей строке. «Вино» оказалось настолько игристым, что постепенно выпенилось из бутыли – все! «Обмахиваемую пену» можно понимать и как звезды, «смахиваемые» с ночного небосвода к утру, и как еженощно исчезающие с лица земли человеческие жизни, и, наконец, как условия жизни, которые в древности, в легендарный золотой век, были якобы заведомо лучше.
1014. В последней строке Хайям говорит, что, хотя его жизнь ХОШ (т. е. хорошо) не протекала, в целом она ХОШ-ХОШ протекла. В Издании 1959 г. переведено так: «хоть и не всегда шла хорошо, но все же иногда проходила приятно». То есть, надо понимать, «хорошо-хорошо». Соответственно звучат и основанные на этом подстрочнике стихотворные переводы.
Между тем ХОШ-ХОШ – понемногу, мало-помалу. Тот случай, когда удвоение слова меняет его смысл на почти противоположный. Здесь переводчик использовал аналогичный пример в русском языке (правда, в негативном отражении).
1015. Последняя строка – пословица, которой Хайям придал парадоксальный смысл, трактуя «путь» как путь от рождения до смерти.
1016. Выражение «моя пола в грязи (или: в крови, в слезах)», помимо прямого смысла, может означать также: «я опозорен».
1023. Здесь это четверостишие прочитано как трагичное; обычно же его переводили как шутливое, вот перевод Гл. Семенова:
1024. См. № 994.
1025. «Сбегу наружу…» не просто из «кабака», но из жизни.
1028. Даже если и существует переселение душ, никакой конкретный человек, увы, не возрождается заново.
1032. По критерию: вес = 579, 38-ое место. Претендент на авторство: Закани.
1033. Здесь я опирался на версию текста, которую нахожу безупречной во всех отношениях. Однако в книгах Никола и Тиртхи приведен иной вариант (ему соответствуют переводы А. Янова и Н. Леонтьева, а потом Р. Грищенкова). Там испорчена рифма. Нелепо звучит окончание первой строки: «Притеснений людских не домогаемся мы по ночам». Значит, днем – домогаемся? Один из возможных вариантов реставрации дал бы такой перевод: «Страданиям сердец людских не ищем мы порицания».
Последние строки четверостишия в тех изданиях также малопонятны, если ДЖАМОЛ переводить как «красоту» (как в избранной мною версии), поскольку отсутствует союз «и» в сочетании «богатство и красота», и получается: «На богатство красоты своей не опирайся, ибо то ночью украдут и это – ночью». Отсутствует предварительное перечисление. Введение союза «и» (по образцу моей версии) не объясняет: почему «красоту» украдут именно «ночью»? Времени, судьбе или «лихорадке» не заказан и день.
Впрочем, арабы «стадо верблюдов» и «нечто прекрасное» обозначают одним и тем же словом ДЖАМОЛ – с обоими этими смыслами оно и проникло в персидский язык. Если здесь понимать его как «верблюды», тогда и предшествующее слово читается уже не как просто «богатство», а как «имущество в виде скота»: «На имущество /в виде/ верблюдов своих не опирайся, ибо того украдут ночью и этого ночью».
Все это далеко от стиля Хайяма; но, возможно, именно таким запомнил кто-то это четверостишие – так и записал, придав ему новый интересный смысл, привлекавший потом многих переписчиков:
1034. В некоторых вариантах не Нишапур, а Багдад.
1037. Когда багрянник, или иудино дерево, сбрасывает кору, обнажившийся ствол приобретает багрово-красный цвет.
1046. По критерию: вес = 473, 88-е место.
1050. Ревностные мусульмане побивают камнями нарушителей шариата.
1052. Небосвод, распластавшийся над землей, здесь похож на пьяного, который не может подняться с четверенек.
1056. По первой строке этого четверостишия мне удалось вычислить дату его написания: 15 марта 1111 года. В переводе эта информация сохранена.
В этот день праздновали бы Навруз – Новый год по солнечному календарю, приходящийся на день весеннего равноденствия. Однако накануне, 13 или 14 марта, начался Рамазан. Такое совпадение, почти день в день, пришлось на жизнь Хайяма лишь единожды, и неудивительно, что свою досаду он излил в едком экспромте.
1060. Иногда хайямовские стихи из разных рукописей образуют цепочку текстов между двумя сходными по форме и по рифмам четверостишиями, по сути же – различными. Когда отпали подозрения, что одно из них – подражание или «ответ», когда соблюдены стиль и уровень Хайяма, допустимо предположить, что оба они – авторские. Например, поэт пытался вспомнить давнее четверостишие, от которого в памяти остались ритмический рисунок, редиф и звучание рифмы. Или – сознательно переделал его… Внешнее сходство двух текстов потом провоцировало переписчиков создавать промежуточные варианты, в которых и образы обеднены, и мысли упрощены, и поэтическая логика нарушена.
Даже на фоне таких не очень редких примеров выделяется куст из одиннадцати вариантов с рифмой на ШАРОБ (вино) и редифом ОВЛИТАР (лучше всего). Сопоставление их показывает: мы имеем здесь дело уже с тремя авторскими текстами. Два из них присутствуют в чистом виде в источниках, в этой книге они помещены под № 440 и 1060, третий легко реставрируется из тяготеющих друг к другу вариантов – № 208.
Первоисходным был, судя по всему, № 208. Его форма – наиболее изощренная, что естественно для стихотворения создаваемого, а не вспоминаемого. В двух других – форма облегченнее, в них присутствуют как бы фрагменты первоначальной конструкции; зато авторская мысль звучит более мудро и ясно, след жизненного опыта – отчетливей.