Мертвые возвращаются?..

— Или ты, — подпустила шпильку Эбби. — Потому что я ничего такого не помню.

— Потому что вы с Джастином танцевали и что-то радостно попискивали, как парочка телепузиков. Дэниел раздраженно посмотрел на меня и сказал: «Не будь таким наивным, Раф. Если бы Мэки говорил правду, неужели ты и впрямь поверил, что он ничего не приврал бы? Тебе не приходило в голову, какие последствия все это может иметь?» — Раф сделал глоток из стакана и спросил: — А теперь, Эбби, скажи мне, неужели это, по-твоему, похоже на радость?

— Боже мой, Раф! — воскликнула Эбби.

Она отложила шитье и теперь сидела ровно. Глаза ее сверкали.

— Ты о чем? Думай, что говоришь! Или совсем рехнулся? Никто из нас не хотел, чтобы Лекси умерла.

— Ты не хотела, я не хотел. Джастин не хотел. Может, и Дэниел тоже не хотел. Я хочу лишь сказать, я не знаю, что он там почувствовал, когда проверял у Лекси пульс. Меня там не было. Чего я точно не знаю, так это как бы Дэниел поступил, пойми он тогда, что она еще жива. А ты знаешь? Можешь ли ты поклясться, положа руку на сердце, что точно знаешь, как он поступил бы?

У меня по загривку пробежал холодок; затем ветерок легонько покачал шторы и шмыгнул куда-то в дальний угол. Купер и его бюро сумели установить, что уже мертвое тело кто-то передвинул. Чего они не могли сказать — сколько конкретно времени прошло с момента смерти. Лекси и Дэниел провели в сторожке вместе около двадцати минут. Мне вспомнились ее руки, крепко сжатые в кулаки. Крайнее эмоциональное возбуждение, сказал тогда Купер. А потом я представила Дэниела — как он спокойно сидит рядом с ней, осторожно стряхивая пепел в сигаретную картонку, и на волосы ему падают капли дождя. И если и было что-то помимо этого — дрогнула ли рука, раздался ли вздох, был ли устремлен в его сторону взгляд карих глаз или прошептали что-то едва слышно губы, — этого нам никогда не узнать.

Ночной ветер овевал холмы, где-то вдали слышалось уханье сов. Врачи еще могли бы спасти ее, сказал нам тогда Купер.

Дэниел, если бы захотел, вполне мог оставить в сторожке Джастина. Кстати, в той ситуации это было бы самое логичное. Потому что, будь Лекси на самом деле мертва, тому, кто остался, было нечего делать — лишь сидеть рядом и ничего не трогать. Тот, кто вернулся домой, чтобы поставить в известность остальных, должен был найти бумажник, ключи и фонарик, сохранять при этом спокойствие и действовать быстро. Дэниел отправил Джастина, который едва держался на ногах.

— До самого последнего дня, пока ты не вернулась домой, — продолжил Раф, — он продолжал твердить, что ты умерла. По его словам, легавые блефовали, утверждая, что ты, мол, жива, чтобы мы подумали, что ты им что-то рассказала. Он сказал, что мы не должны терять голову и рано или поздно легавые пойдут на попятную. Мол, они начнут вешать нам лапшу на уши, что это было временное улучшение состояния, после чего ты скончалась в больнице. Лишь когда Мэки позвонил нам и сказал, что привезет тебя на следующий день, если, конечно, кто-то будет ждать дома, лишь тогда Дэниел был вынужден признать, что, похоже, никакого великого заговора не было, что все гораздо проще, чем нам казалось. Вот и вся история.

Раф сделал очередной — и не хилый — глоток из своего стакана.

— Думаешь, Дэниел обрадовался? Ни хрена собачьего. Он буквально ошалел, но скорее от страха. Никак не мог успокоиться, действительно ли тебе отшибло память. Вдруг ты что-то наговорила легавым, и вообще, чего от тебя ждать, когда ты вернешься домой?

— Ну и что? — сочла нужным вставить свое мнение Эбби. — Можно подумать, мы не волновались по этому поводу. И как тут не волноваться? Потому что если ты что-то помнила, у тебя имелись все основания ненавидеть нас. В тот вечер, Лекс, когда ты вернулась домой, мы все сидели как на иголках. Когда стало окончательно ясно, что ты на нас не злишься, мы, конечно, успокоились. Но когда ты только вышла из полицейской машины, Боже, я думала, моя голова лопнет от напряжения!

На какое-то мгновение перед моим мысленным взором они предстали такими, какими я увидела их в тот первый вечер: вот они стоят на крыльце дома, гордо вскинув головы, словно некое сияющее видение, юные воины из какого-то давно забытого мифа, — слишком ослепительно красивые, чтобы быть настоящими.

— Волновались, да, было дело, — согласился Раф, — но про Дэниела этого не скажешь. Он был на грани истерики, и его нервозность вскоре передалась даже мне. В конце концов я загнал его в угол — до этого момента он прилагал все усилия к тому, чтобы я не застал его где-нибудь одного — и, что называется, взял за жабры. Потребовал, чтобы он признался, что, собственно, происходит. И знаешь, что сказал Дэниел? «Мы должны признать тот факт, что точку в этом деле ставить еще рано. Думаю, у меня есть план, колорый предусматривает любое развитие событий, осталось только прояснить кое-какие детали. А пока можешь спать спокойно. Возможно, он не понадобится». Что, по-твоему, это могло означать?

— Я чужие мысли читать не умею и потому ничего конкретного сказать не могу, — бодро отреагировала Эбби. — Скорее всего он пытался тебя успокоить.

Темная сельская дорога, едва слышный щелчок, и эта нотка в голосе Дэниела, сосредоточенная, спокойная. Я почувствовала, как у меня зашевелились волосы. Мне и в голову не могло прийти, что в тот вечер дуло пистолета могло быть нацелено на меня, а вовсе не на Нейлора.

— А вот этого не надо! — фыркнул Раф. — Да твоему Дэниелу глубоко насрать на нас и наши чувства — в том числе и на Лекси. Его волновало одно — помнит она хотя бы что-нибудь или нет, и какой номер она способна выкинуть. И никакой тонкости, никаких обходных маневров — он при любой возможности пытался выжать из нее информацию. Мол, ты помнишь, какой дорогой шла в тот вечер? Ты берешь с собой куртку или нет? Лекси, не хочешь поговорить про… Черт, тошно было это слушать!

— Он пытался обезопасить тебя, Раф. Пытался нас защитить.

— Можно подумать, я нуждаюсь в защите! Я что, дитя малое? И уж тем более, Боже упаси, я меньше всего нуждаюсь в том, чтобы меня защищал он.

— Тебе везет, — ответила Эбби. — Прими мои поздравления. Нужно тебе или нет, но он делал все, что мог. И если тебе этого мало…

Раф пожал плечами — вернее, дернул одним.

— Может, и делал. Я же сказал, откуда нам знать. А если и так, то для такого головастого чувака, как он, это «все, что мог» — полный отстой. Последние несколько недель были сущим кошмаром, хотя этого в принципе могло и не быть. Если бы Дэниел прислушивался к нам, а не, как ты выражаешься, «делал все, что мог»… Мы хотели сказать тебе, — продолжил он, обернувшись ко мне. — Мы трое. Когда узнали, что ты возвращаешься к нам.

— Это так, Лекси, — подтвердил Джастин, перевесившись ко мне через подлокотник кресла. — Ты даже не представляешь, сколько раз я почти… Боже, мне казалось, если я тебе не скажу, то взорвусь, рассыплюсь, разложусь на молекулы или что-то в этом роде.

— Дэниел нам не позволил, — продолжил Раф. — И чем дело кончилось? Ты только взгляни, как прекрасно сработала буквально каждая из его идей. Взгляни на нас. До чего он нас довел. — Раф размашистым движением обвел комнату и всех присутствующих — такую светлую и такую мрачную. — А ведь ничего этого могло и не быть. Мы могли бы вызвать «скорую», могли бы честно признаться Лекси, что произошло…

— Нет, — возразила Эбби. — Нет. Это ты мог бы вызвать «скорую». Ты мог бы сразу честно признаться Лекси. Я могла бы. Или Джастин. Только не вали все на Дэниела. Ты взрослый человек, Раф. Никто не приставлял к твоему виску пистолет, никто силой не заставлял тебя держать язык за зубами. Все, что ты делал, было твоим собственным выбором.

— Может быть. Но я поступил так, потому что мне велел Дэниел, и ты тоже. Ведь в ту ночь мы с тобой были здесь одни, верно я говорю? Как долго? Час? Если не больше. И все это время ты твердила об одном — что нужно позвать кого-то на помощь. Когда же я сказал тебе: «Ну давай позовем», — ты ответила «нет». Потому что Дэниел велел нам ничего не предпринимать. У Дэниела есть план. Дэниел знает, как поступить дальше.