Страница 82 из 117
Алум плюнул себе под ноги.
— Только собрался написать домой, заштопать дыры на обмундировании, простирнуть носки, а заодно и поесть — я голоден как волк. Нет у меня сегодня времени помирать, нет, понимаете!
Все это было сказано без тени улыбки и без нотки сарказма. Он понимал, в какой ситуации мы оказались.
— Ты готов? — спросил у меня Алум.
Я кивнул, и мы, пробежав в спринтерском темпе метров 15 вдоль улицы, укрылись за грудой обломков. Алум махнул рукой остальным, несколько секунд спустя за нами бросились Дальке и Фляйшер. Со стороны стекольного завода застучал тяжелый пулемет, тут же Дальке с Флейшером, обойдя нас, устремились дальше. Внезапно пулемет замолк, и русские открыли огонь из винтовок, усилив его несколькими залпами из гранатометов.
— Ну, в точности все так, как тогда в Польше! — крикнул Алум. — Черт бы их взял!
На перекресток выехал русский танк «Т-34». Башня медленно повернулась к нам. Из «Петрикса» тут же заорал гауптштурмфюрер:
— Убирайтесь немедленно с этой чертовой улицы! В укрытие! В укрытие!
Впрочем, не было нужды приказывать нам. Пока он призывал нас исчезнуть, мы с Алумом уже успели нырнуть в близлежащее здание. Дальке, Фляйшер, Акерман и Шраубер встретились с нами в помещении бывшей обувной мастерской.
— Ну, и что теперь? — орал Шраубер. Этот боец терял голову при виде «Т-34».
— Занять позиции в домах, — распорядился по рации гауптштурмфюрер. — Мы подтягиваем к вам противотанковое орудие и расчет фаустников.
Вокруг загремели взрывы, причем стреляли явно не наши — ни противотанковые снаряды, ни фаустпатроны не рвались так громко.
— Это еще что такое? — взвизгнул Шраубер.
Здание на противоположной стороне улицы внезапно рухнуло, обдав все вокруг осколками стекла, обломками кирпича и кусками штукатурки.
— Проклятье! — пробормотал Алум. — Оказывается, они все тут кругом заминировали!
У меня упало сердце. Да, задуманный маневр Советам удался — танком и огнем тяжелого пулемета загнать нас в дома. О том, чтобы выйти, не могло быть и речи — это означало бы верную гибель
— Ищите выход во двор! Вперед! Не стойте!
Алум выкрикивал распоряжения, как заправский командир взвода.
Я последовал за ним и Акерманом в соседнее помещение, где увидели люк в полу.
— Наверное, он ведет в подвал, а из подвала должен быть выход, — тяжело дыша, сказал Акерман. Он как раз распахнул крышку люка, и тут рвануло у входа в обувную мастерскую. Нас обволокло пылью и едва не засыпало строительным мусором. Со стороны входа кто-то истошно вопил.
Акерман первым выглянул из-за крышки люка.
— Да... — протянул он, — дела! У нас раненые! Протиснувшись вместе с Алумом через узкую дверь, мы увидели Фляйшера. Острые куски дерева, пронзив тело как копьями, пригвоздили его к стене. Дико вопя, он бился в предсмертных судорогах.
Дальке как изваяние застыл в углу с пронзенной металлическим прутом шеей. Его обмякшее тело, подрагивая, повисло на железной пике. Погиб он мгновенно.
А от Шраубера остались лишь заброшенная на прилавок оторванная нога, рука, которую отшвырнуло к выбитому окну, да еще побрякивавшая, словно упавшая кастрюля, каска у ног Дальке.
Фляйшер скрючился отболи, нечеловечески вопя. Подбежав к нему, Алум попытался вытащить огромные щепки, засевшие в его теле. Раздался треск ломавшегося дерева. Фляйшер тут же взревел по-звериному. Алум от осознания бессилия снял каску и со всей силы метнул ее в стену. Ухватив себя за ляжки, он секунду или две застыл в неподвижности, уставившись в пол. Потом достал пистолет, взвел курок и выстрелом положил конец мукам своего товарища.
Мы с Акерманом переглянулись. Алум спрятал пистолет в кобуру и посмотрел на нас, словно ища поддержки. Я кивнул. Иного выхода не было, да и быть не могло. Разве можно допустить, чтобы обреченный на смерть еще и страдал? Тем более твой товарищ? И Алум поступил в высшей степени гуманно.
Тяжело забухали сапоги, в мастерскую кто-то вошел. Алум поднял свою К-98 и выстрелил. Но тут я сквозь не успевшее осесть облако пыли разглядел знакомый серо-зеленый цвет формы — оказывается, это был Дитц.
— Не стрелять! Свои! — крикнул я.
— Кто погиб? — спросил Акерман.
За спиной Дитца стояли Крендл и Губерт.
— О боже! — вырвалось у Акермана. — Он подстрелил обершарфюрера!
— Ерунда, он только задел меня, — ответил обершарфюрер. — Пустяковая царапина.
Тут обершарфюрера шатнуло, и Губерт поддержал его. Плечо, куда угодила пуля Алума, кровоточило. Обершарфюрер, покосившись на рану, добавил:
— Чуть в сторону, и я был бы без головы!
Никто и не подумал ударяться в извинения, когда раненый обершарфюрер стал стаскивать с себя мундир. Дитц, присыпав рану порошком серы, наложил на плечо тугую повязку.
— Ну как, обершарфюрер Годовик? Теперь можно и на передовую? Готовы?
— Так точно, оберштурмфюрер, готов, — ответил тот, натягивая мундир.
Дитц объяснил нам, что мы вошли в город вблизи главной улицы, а теперь нам следует пройти еще около двух километров южнее к большому парку и там соединиться с другими частями. Впрочем, я готов был идти куда угодно, лишь бы не оставаться в этой проклятой обувной мастерской.
Крендл вообще не обратил внимания на указания Дитца. Он продолжал стоять, неотрывно глядя на тела Дальке и Фляйшера и на то, что осталось от Шраубера. Я тоже стал смотреть, невольно зачарованный кошмарным зрелищем. Вот так — в одну секунду не стало почти половины взвода. Я перевел взор на Крендла, потом на Алума, Акермана и Губерта. Теперь нас во 2-м взводе уже пятеро. И куда сейчас? Оставалось вверить судьбу в руки Дитца и Годовика.
Гул двигателя приближался, становясь громче. Акерман, подбежав к оставленному взрывом пролому в стене, выглянул наружу.
— Этот «Т-34» явился по наши души!
Он вопросительно посмотрел на Дитца. Оберштурмфюрер размышлял.
— В подвал! — крикнул Акерман. — Там внизу подвал!
Дитц, Годовик и оставшиеся бойцы нашего взвода, протолкнувшись сквозь узкий коридор, подошли к люку и открыли его. Спустившись по деревянной лестнице, мы зажгли фонари. Губерт обнаружил проход наружу, но он оказался заперт. Пришлось применить силу и, выломав дверь, мы оказались на улице. Даже смрад горящей нефти показался нам струей свежего воздуха. Оглядевшись, мы бросились укрываться среди руин домов.
Дитц приказал мне срочно выйти в эфир и выяснить, кто из подразделений СС и вермахта находится в непосредственной близости. Воспользовавшись открытым каналом, я связался с подразделением мотопехотинцев СС, действовавшим в нескольких кварталах от нас. Они сообщали о том, что сопротивление противника не очень сильное, а также об отсутствии потерь в собственных рядах. Дитц, получив от меня эти сведения, отдал приказ идти на соединение с мотопехотинцами.
Грозный выглядел так, как в моем представлении должен был выглядеть ад. Над руинами зданий поднимались клубы густого черного удушливого дыма. Стрельба не прекращалась, невозможно было понять, откуда ведется огонь. Постоянно визжали рикошетировавшие пули. То и дело раздавался треск обвалившейся кровли очередной сгоревшей дотла деревянной постройки.
И вот посреди этой вакханалии разрушения я вдруг словно абстрагировался от формы, в которую мы были одеты. Оберштурмфюрер Дитц, обершарфюрер Годовик, Алум, Акерман, Губерт, Крендл. Внезапно весь показушный характер, вся псевдоэлитарность наших СС исчезла куда-то. Тогда в руинах Грозного мы просто превратились в семерых обычных штатских немцев, по какому-то недоразумению напяливших на себя военную форму, обуреваемых одним лишь желанием — поскорее оказаться дома. Тогда нам уже не было дела ни до целей этой войны, ни до нее самой. Укрыться, исчезнуть, раствориться, остаться в живых — вот что тогда занимало нас. И это странствие через преисподнюю доказало мне, что я не ошибся. Война измотала нас, прошлась по нам плугом, мы были на грани физического исчезновения вследствие хронического недоедания и болезней, ненависти русских и боев и, самое главное, от постоянного осознания того, что этот день вполне может оказаться твоим последним в жизни. И даже соединение с мотопехотинцами так и не принесло желанного облегчения.