Адепт

Дэвид взялся за свой стакан.

— Вижу, все эти знаменитости уже сидят у тебя в печенках, — заметил он.

— Знаешь, если бы они просто попались мне на улице, я бы ничего не имел против. Ко мне. скажем, приходит почтальон — отличный парень, весельчак и балагур, к тому же он приносит мне почту, что довольно мило. Но если он вздумает устроить свое ток-шоу, это сразу начнет меня бесить. Или представь, что ты пошел в галерею Тейт, а там на стенах в рамочках висят каракули моей племянницы Сайобхан, которая обожает рисовать свою собачку Поки. — Банджо покачал головой. — Поверь, люди не становятся лучше или интересней из-за того, что на них наводят камеру. Чтобы не сомневаться, будто вся нация захочет смотреть, как ты пожираешь завтраки или торчишь в кресле, надо иметь «эго» размером с гренландского кита. Трудно относиться с симпатией к человеку, который воображает, что сам факт его существования — уже достаточно крупное событие, чтобы совать его в прайм-тайм. Дэвид рассмеялся.

— Сегодня ты в ударе, Банджо. Жаль, что сюда не заглянул какой-нибудь член гольф-клуба, он бы смаковал каждое слово. Кстати, ты уже заготовил на этот случай пару шуток?

Банджо только вяло махнул рукой.

— Заткнись, чертов сноб, — выругался он беззлобно.

—Ладно, дружище, не сердись. Я тебя не высмеиваю, просто меня забавляет твоя эрудиция. Я думал, что люди с таким интеллектуальным багажом остались в Викторианской эпохе. Но скажи на милость, почему знания не делают нас более счастливыми? Я уверен, останься ты в своем Бромли, среди старых друзей, ты бы сейчас был точь-в-точь таким же, как они. И что самое смешное, тебя бы это вполне устраивало. Разве не странно, что образование, такая ценная и замечательная вещь, может оказаться занозой в заднице?

Банджо не возразил ни слова. По его лицу было непонятно, рассержен он или нет, но вид у него стал такой, словно слова Брауна сбили его с толку.

Дэвид поспешил добавить:

— Я сказал «забавляет» не в смысле ха-ха, а в том смысле, что все это очень странно. Если честно, иногда мне кажется что ты чувствуешь себя предателем по отношению к собственным друзьям. И знаешь почему? Потому что, сам того не желая, ты всех их перерос.

Видя, что Банджо продолжает молчать, Дэвид продолжил:

— Дело тут не только в тебе. В конце концов, всем когда-то надо расставаться с прошлым, а это ох как нелегко. Сам знаешь, в любой компании самое страшное преступление — считать себя лучше других. Но, черт побери, как этого избежать, когда ты видишь, что твои прежние приятели сплошь и рядом ничего не замечают дальше собственного носа?

Банджо вздернул брови, поерзал на месте и шумно вздохнул, глядя в полупустой стакан.

— Слушай, старик, это личная тема. Не для дружеских застолий, — пробормотал он, стараясь не смотреть на Дэвида.

Браун понимающе кивнул.

— Извини, что к тебе прицепился, но не одному же тебе проявлять чудеса проницательности. Есть и другие умники.

Банджо усмехнулся:

— Что верно, то верно. Я знаю, о чем ты говоришь. Других поучаю, а сам по уши в дерьме, правильно? Нельзя строить из себя мудреца и в то же время валять дурака, гадая на кофейной гуще. Надо что-то выбирать.

Дэвид улыбнулся:

— Примерно это я и имел в виду. Ты чертовски умный парень, но порой ведешь себя так, словно сам этого стыдишься. Превращаешь все в какой-то балаган.

Он немного помолчал, потирая переносицу.

— Помнишь, как ты говорил, что нам всем приходится приспосабливаться? — сказал он. — Чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что ты прав. Но ведь это касается и тебя, верно? Ты тоже далеко не совершенство, хотя это нисколько не роняет тебя в моих глазах.

Банджо фыркнул.

— Ладно, мистер вивисектор. Ты уже совсем выпотрошил старину Банджо или еще что-то осталось?

Дэвид тяжело вздохнул.

— Честно говоря, я не знаю, что мне с этим делать. Когда нам удается продвинуться вперед, это воздвигает стену между нами и нашим старым окружением. А если топчемся на месте… что хорошего в том, чтобы глушить свой потенциал? Возьми хоть меня и моих родителей. Между нами практически не осталось ничего общего. Мы живем словно в разных мирах. Я надеялся, что мои успехи — хороший диплом и все такое — заставят их гордиться, а в результате мы просто перестали друг друга понимать. Такое впечатление, что я превратился для них в какую-то загадку, а они кажутся мне… как бы это выразиться… немного простоватыми.

— Думаешь, у меня та же проблема?

Дэвид утвердительно кивнул.

— Хм, может, ты и недалек от истины, — признался Банджо. — Даже не знаю, как мне теперь вести себя в компании — молчать в тряпочку или резать правду-матку? Скверная дилемма, что и говорить. Приходится или скрывать от своих друзей, какой ты на самом деле, или просто разрывать с ними отношения.

Дэвид скривил губы.

— Это я уже понял. Может, ты подскажешь мне, как решать проблему?

— Ну, раз уж мы говорим начистоту и распахиваем душу настежь… — Банджо заговорщицки понизил голос. — Мне иногда кажется, что ты чувствуешь себя одиноко и вообще недоволен своей жизнью. Я прав?

— М-да, что-то такое, наверно, есть, — натянуто ответил Дэвид. Теперь была его очередь прятать глаза от друга. — Тема довольно скользкая, но если говорить коротко, у меня такое чувство, словно я заключил сделку — не спрашивай меня, с кем, — и не получил то, на что рассчитывал. Мы ведь говорим о выборе: либо тянуться вверх, лезть из кожи вон и пытаться добиться большего, либо болтаться вместе со всеми где-то там внизу. И раз уж я выбрал первый путь — значит, должен получить вознаграждение, верно? Я рискую тем, что в конце концов останусь в изоляции, а взамен… взамен я хотел бы получить небольшую компенсацию, какой-нибудь ценный приз.

— Например? — с интересом спросил Банджо.

— Не знаю. Наверно, все это звучит очень глупо, но я просто подумал, что, работая над собой — обучаясь, совершенствуясь и все такое, — я заслужил чего-то большего.

— Дашь на дашь? — усмехнулся Банджо. — Что-то вроде кармического коммунизма. От каждого по способностям, каждому по потребностям.

— Наверно, так. В общем, я все время жду, когда моя жизнь начнется по-настоящему, — большая, серьезная жизнь. Где-то в глубине души я всегда надеялся, что чем больше я вложу в собственную личность, тем увлекательнее и ярче будет моя судьба. — Дэвид безнадежно покачал головой. — Нет, это звучит как бред.

Но Банджо не согласился.

— Все верят в судьбу, приятель, тут все понятно. Ты когда-нибудь слышал, как девчонки болтают о своих парнях? Главное, что их волнует, — «тот» или «не тот». Если бы все в жизни была одна случайность, о какой «паре» могла бы идти речь? Никто не говорил бы «я поступил правильно» или «это как раз то, что нужно», потому что такие выражения потеряли бы всякий смысл. Одна бессмыслица следовала бы за другой. Даже те, кто не верит в Бога — или в фатум, или в суеверия, — даже они знают, что между прошлым и будущим существует какая-то связь. Не важно, как мы это называем, но в судьбу верят все.

Дэвид кивнул:

— Пусть так. Но я чувствую, что моя судьба меня надула. Я заключил контракт, поставил свою подпись, сделал все, что от меня требовалось, а в ответ — тишина. Господи, наверно, я просто неблагодарная скотина.

Дело тут не в благодарности. — Банджо задумался, нахмурив брови. — Свались к тебе в руки твоя блестящая судьба, ты бы вряд ли чувствовал себя намного лучше. В конце концов, речь идет о вызове, не так ли? О том, на что ты способен. Вроде того, как новобранцев отправляют на войну и каждый думает — а сумеет ли справиться, выдержит ли? Не на пикник же едут, в самом деле.

Дэвид пожал плечами:

— Не могу сказать, что после твоих слов я стал выглядеть умнее, но теперь я по крайней мере буду знать, что на свете есть и другие идиоты, кроме меня.

— Люди любят рассказывать истории, — заметил Банджо. — И каждый хочет, чтобы его личная история вышла как можно лучше. Может быть, даже стала бы легендой, — добавил он с пафосом.