Страница 73 из 119
Л. Троцкий:
Старые ошибки на новом этапе
Если бы нынешнее революционное, т. е. рабочее и крестьянское, движение в Китае оказалось даже подавлено реакцией, основные черты его неизбежно возродятся вместе с возрождением революционного подъема — через полгода, через год или хотя бы через несколько лет. Изучение и критическое освещение развертывающихся событий имеют поэтому гигантское практическое значение. Официальные «теоретики» китайской революции только и твердят о чрезвычайном своеобразии китайских условий. Именно поэтому они же запрещают обсуждение вопросов китайской революции. Выходит так, что чем своеобразнее условия, т. е. чем они необычнее и сложнее, тем меньше нужно коллективной работы мысли для того, чтобы разобраться в них и найти дорогу.
Со времени движения войск Е Тина и Хэ Луна злополучные официальные «теоретики» китайской революции замолчали. Телеграммы и заметки нашей печати изо дня в день говорят о том, что революционное движение в Китае разрастается, крестьяне восстают, рабоче-крестьянские войска продвигаются вперед, стачки увеличиваются и пр. и пр. Никакой попытки выяснить действительные размеры движения, хотя бы показать читателю его действительную территорию, не делается. Читателя забрасывают пустопорожней трескотней кричащих заголовков, чтобы затем — в случае наступления похмелья — найти нового «предателя», не оправдавшего чьих-то надежд.
Ввиду молчания официальных теоретиков с объяснением нового этапа китайской революции выступил теоретик полуофициальный — тов. Лозовский. «Своеобразие» тов. Лозовского в том, что он всегда берет чуточку левее официальной линии. Если прибавить к Мартынову процентов пять «левизны», то получится Лозовский. Именно поэтому его последняя статья заслуживает рассмотрения.
1. Тов. Лозовский разъясняет: «Раскол между Нанкином и Уханью не был расколом между пролетариатом и крестьянством, с одной стороны, и буржуазией, с другой. Кто так представлял себе смысл раскола, тот, несомненно, ошибался».
Что верно — то верно. Не сказано только, кто ошибался, не упомянуто, что Сталин объявлял Советы ненужными именно ввиду того, что в Ухани власть принадлежит левому Гоминьдану, призванному вождю аграрной революции. Что кое-кто «несомненно ошибался» — в этом Лозовский прав. Следовало бы только сказать, кто именно.
2. Лозовский признает теперь (в сентябре 1927 г.!), что левогоминьдановская буржуазия испугалась рабочего и крестьянского движения не менее, чем правогоминьдановская. Жаль, что он этого не понял хотя бы в апреле—мае 1927 г. и не предупредил Исполком Коминтерна против позиции Сталина, который, как мы уже знаем, как раз в этом решающем пункте «несомненно ошибался».
3. Для прикрытия своего испуга левогоминьдановская буржуазия создавала, как мы узнаем теперь у Лозовского, особые теории: «Сперва победа, а потом реформы — такова была официальная философия левого Гоминьдана».
Только ли левого Гоминьдана? Вся речь Чен Дусю, вождя китайской компартии, на последнем ее съезде проникнута той же самой философией: «сперва победа — потом реформы». Речь Чен Дусю напечатана была в «Правде». Редакция «Правды» ни словом не отметила антиреволюционного характера этой речи. Наши указания на гибельный курс Чен Дусю назывались тогда возмутительной клеветой на китайскую компартию. Об этом тов. Лозовский позабыл.
4. По поводу объединения Ухани с Нанкином тов. Лозовский пишет: «Что означает восстановление единства Гоминьдана? Оно означает создание единого фронта всей буржуазии против рабоче-крестьянского движения».
Что правда — то правда. Но ведь нас учили, что Гоминьдан есть своеобразная организация, свойственная своеобразным условиям Китая, в своеобразной мировой обстановке. Бухарин еще где-то на Голландских островах нашел некоторое подобие гоминьдановского своеобразия. Но официальные теоретики не замечали главного, т. е. того, что Гоминьдан есть партия китайской буржуазии в эпоху революции; что Гоминьдан — и в этом его главное своеобразие — эксплуатирует угнетенное положение Китая для более полного обмана рабочих и крестьян. А наши официальные теоретики помогали в этом Гоминьдану всеми силами, прикрывая его работу знаменем Коминтерна и обязывая китайскую компартию подчиняться чанкайшистской дисциплине.
5. Таким образом, поскольку Лозовский касается вчерашнего дня, ему приходится — волей-неволей — признать, что линия официального руководства никуда не годится. Сам Лозовский считает, по-видимому, себя не ответственным за эту линию, ввиду того что он на несколько градусов левее Мартынова. Но несамостоятельность позиции самого Лозовского обнаруживается прямо-таки убийственно, как только он переходит к анализу нынешнего революционного движения и к попыткам наметить для него перспективу.
6. Лозовский пишет: «Особенностью нынешнего положения Китая является исключительно быстрая смена периодов, этапов и буквально кинематографическая смена событий».
Эта же мысль повторяется почти дословно и дальше. Встречалась она не раз и раньше в писаниях официальных «теоретиков» китайской революции. Когда иностранных сторонников официальной линии (напр., Крейбиха[293]) припирали к стене, указывая на безвыходные противоречия писаний Бухарина, они в ответ лепетали, что противоречий, собственно, нет, а есть кинематографическая смена событий.
Кинематографическая смена — это смена произвольная, такая, которую нельзя предвидеть и которая поэтому застигает врасплох. Что официальные теоретики китайской революции застигаются каждой сменой событий врасплох -это бесспорно. Но ход событий китайской революции в основе своей вполне закономерен, обусловливается движением многомиллионных масс и взаимоотношением классов и именно поэтому не может быть «кинематографическим». Так, шанхайский переворот Чан Кайши был вполне закономерен, его можно было предвидеть. Оппозиция его предвидела и предсказывала. Не кто иной, как Сталин, за несколько дней до переворота ручался за Чан Кайши и ручался за свою способность использовать Чан Кайши -для того шанхайский переворот должен был явиться кинематографическим событием. Кто, как Сталин, провозглашал левый Гоминьдан призванным вождем аграрной революции, тот должен был для объяснения контрреволюционной роли левого Гоминьдана ссылаться не на исторический материализм, а на кинематографию.
7. Руководство все время шло вразрез с действительным ходом классовой борьбы, игнорировало реальные силы и хваталось за фикции. Если бы это означало только компрометацию московских «теоретиков», беда была бы еще не столь велика. Но ошибки злополучных «теоретиков» означали прямое политическое разоружение китайской компартии, т. е. пролетарского авангарда. Надо прямо сказать: без вмешательства Сталина—Бухарина ход китайской революции, рост самостоятельности и сил китайского пролетариата шли бы несравненно более планомерно и успешно. Китайская компартия никогда не могла бы забрать так далеко вправо, если бы она была предоставлена собственным силам. Нужно было сосредоточить в руках Сталина—Бухарина весь авторитет Коминтерна, Октябрьской революции, большевистской партии, чтобы добиться такого невероятного сдвига молодой революционной партии на путь меньшевизма. Подлинно революционное, т. е. рабочее и крестьянское движение шло, по существу, без руководства, а в наиболее критические моменты — против руководства. Совершенно закономерное в своих классовых основах движение насильственно лишалось сверху правильного политического выражения. Вместо накопления сил и укрепления позиции пролетарского авангарда, получались на деле зигзаги, шатания, «неожиданные» поражения после побед — словом, то, что Лозовский называет «кинематографической сменой событий».
8. На вопрос о перспективе движения Е Тина и Хэ Луна Лозовский разводит руками и опять отвечает ссылкой на кинематографию. Нельзя говорить о китайском 1905 или 1906-м, или 1907-м, или 1917-м годе: «этапы между приливами и отливами китайской революции очень короткие». Как мы, однако, видели и сейчас увидим, беда совсем не в коротких этапах, а в короткой памяти. Не успеет еще пройти «этап», как люди забывают ошибки вчерашнего дня — значит, память короче этапов.