Страница 44 из 54
— Вот полено несмышленое! Пошел ты в анус к дьяволу!
— Ах, ты так?! — обиделся Лобардемон. — Тогда мы сейчас допросим твоих сообщниц. Сестра Клер де Сазери, в каком образе ты видела кюре Грандье?
— Образ-образ… Образина ты церковная! Целки-скуфейки! — поддразнила сестра Клер де Сазери монахов. — Ничего говорить не стану. Пусть вашим мамам в аду черти обмажут соски дерьмом гибралтарской макаки. А в их пез…х шелковичные черви спрядут нити для савана моего хозяина — сатаны!
Публика в ужасе зажала уши, чтобы не слышать столь изобретательные хулы. Лобардемон понял, что пора и власть употребить! Также пора и о бороде вспомнить…
— Давайте, ребята, — обратился он к монахам, — кропите греховодниц святой водой!
Но ничего путного, кроме ругательств и воплей, извлечь из одержимых не удавалось. Ни вода, ни бичи не помогали. Чувствовалось, что бесы находятся в отличной физической форме, прошли основательную «предсезонку», великолепно готовы тактически. Они старались не нарушать выработанную до процесса установку и поражали отменными морально-волевыми качествами, направленными на противостояние с нерешительными экзорцистами. Бесы не уступали им ни пяди игрового пространства человеческих душ.
Лобардемон понял, что проигрывает в этом тайме, и решил поменять тактику… Незаметным движением он приказал удалить Грандье в повозку.
— Хорошо, вы очень сильные и с вами интересно иметь дело, может, вы представитесь, как вас зовут? Давайте познакомимся поближе, — заискивающе обратился глашатай.
— Меня зовут мать Иоанна от Ангелов, — еле выдохнула изможденная женщина.
— Дура, как тебя звать, я знаю. Меня интересует имя того, кто сидит в тебе.
— Исакаарон — демон похоти, — басом представилось нечто изнутри мамаши Иоанны.
— А я Левиафан. У меня с гордыней полный порядок, поэтому я и не хочу с вами шибко много болтать, — просторечно выступил бес из недр души Клер де Сазери.
— Меня знают чуть хуже — я Грезий, — раздалось из третьей, самой молчаливой монахини.
— Так-так, приятно познакомиться, — льстиво захихикал Лобандемон. — Вы, я вижу, существа ученые — интересно было бы с вами на серьезные темы пообщаться.
— Спрашивай, — соблаговолил Исакаарон изо рта матушки Иоанны.
— Хотелось бы узнать…
Но тут глашатая перебил крик всеми позабытого Грандье:
— А когда умрет кардинал Ришелье?
— Ха! Напугал ежа голой задницей, — откликнулся Грезий. — Посложнее ничего не придумал? В сорок втором году умрет твой Ришелье. Но ты не увидишь этого — на восемь лет раньше сдохнешь. Даже не сдохнешь — сгоришь!
Последняя лягушачья лапка стала у меня в горле колом. Я выиграл!
— Хвича! Слышишь? С тебя сотка!
— Согласен, — откликнулся глупый хачик.
Он пропустил мимо ушей уточнение к ставке. Ведь не исключено, что к сожжению Грандье приговорят не сейчас, а позже. А это уже «расход». Я так и предлагал, когда чернь сдергивала Хвичу со стола. А он не услышал. Сам виноват.
— А кто станет преемником Ришелье? — заинтересовался карьерист Л обардемон.
— Мазарини. Кто ж еще? Не ты же, — насмешливо подколол его Грезий.
И тут меня пробила догадка. К черту кардиналов! Бесов надо про результаты матчей спрашивать. Впрочем, так далеко они могут и не знать. Главное — не спугнуть их. Раз уж они так разохотились.
— Когда во Франции будет первая революция? — решился я перейти к активным действиям.
Все с ужасом вперились в меня, а Грезий громоподобно заржал из миниатюрного тела монахини:
— О! Да тут, как я погляжу, провидцы обнаружились. — Ну так получи… Тысяча семьсот восемьдесят
девятый год… От Рождества Христова, — с некоторым пиететом дополнил Грезий.
— Кто выиграет финал Лиги чемпионов две тысячи шестого года? А? Скажи, пожалуйста. Он у вас тут неподалеку состоится — в Париже. Семнадцатого мая. Ну хоть финалистов назови!..
— Надоел! — Настроение у Грезия переменилось. — Отстань!
— Нет уж, тварь бесовская, ты от меня так просто не отделаешься! — Я выскочил из-за стола и полез на помост. Все опешили, и никто мне не мешал.
Монашенка при моем появлении ушла в несознанку и заверещала по-птичьи. Грезий притаился на самом донышке ее души и планировал там отсидеться до конца мероприятия. Глашатай бросился ко мне, но я дернул его за бороденку, и он отстал. В моей натуре проснулась наглость. На кону финал Лиги чемпионов!
— Ты ответишь мне, развратная скотина!
И я дал монашенке приличную оплеуху. Она была самой молоденькой из всех троих, самой беззащитной и испуганной. Даже Грезий, убежден, в своем телесном убежище внутренне содрогался от цинизма моего наскока.
— Лейте ей прямо на лицо! — подстегнул я инквизиторов.
По долгу службы они должны были со стражниками скрутить меня после того, как я нахамил их руководителю. Но, по-видимому, их смутила моя необычная одежда, запах парфюма и огромный золотой перстень на пальце. Решили, что я иностранец и знатного происхождения. Вот и решили не связываться.
В результате монахи во всем мне подчинялись, но толку от их послушания было мало — Грезий, стиснув хищные человеконенавистнические зубы, шел на принцип. И тут меня осенило:
— Воронку! Принесите воронку! — крикнул я своей официантке, ожидавшей приказаний за балюстрадой кафе.
Она примчалась через минуту с нужным. Грезий, предчувствуя недоброе, затих в монашенке и даже перестал рассылать дежурные хуления.
— Кладите ее на спину. Так-так. Воронку в рот… Да по зубам ей, по зубам! Не стесняйтесь! И лейте святую воду прямо в глотку! Ничего, не захлебнется… А-а-а, не нравится? Отвечай, лузер бесовствующий! Чья взяла?
Монашенка сумела легкими покачиваниями головы в разные стороны показать, что ей не по душе водные процедуры. Я приказал ослабить поток. Она собралась с силами и сквозь бульк в воронке крикнула:
— Только один вопрос! Один!
В душе моей наступило облегчение — сейчас я обогащусь на несколько сотен тысяч долларов, и жизнь на некоторое время станет прямой и понятной, беззаботной и счастливой. Но лишь на секундочку меня посетило умиротворение. Вместо лаконичного вопроса про финал следующей Лиги чемпионов зашевелились странные воспоминания, эротические комплексы и тайные мечтания, самые сокровенные переживания, невысказанные и даже толком не сформулированные в период юношеского полового созревания.
Подозреваю… Нет, я даже уверен (за один и шесть уверен), что Грезий вышел через бульк в воронке и сбил меня с толку, проскочив в мой приоткрытый рот. Я забыл про Лигу чемпионов. Наплевал на нее! Наплевал на свой последний жизненный шанс. Совсем другой вопрос стал казаться мне наивысшей консистенцией человеческого опыта в его стремлении к истине. Монашенка даже приподняла голову, чтобы назвать лучший европейский клуб две тысячи шестого года, но тут-то я и выдохнул то, что меня мучило долгие годы:
— Знала ли Мария Медичи позу «69»?.. И пользовалась ли ею?
— Да, знала! — заревел Грезий. — Она знала позу «69», но я не скажу тебе, употребляла ли ее! Потому что я обещал ответ на один вопрос, а ты задал два. Сеанс окончен, дружок!
И тут я ей врезал по уху… За жадность, за хитрость, за обман, за крушение всех надежд, наконец! На! Получи! Еще! Еще! В момент удара стражники отпустили девушку, и она смачно долбанулась затылком о помост. Изо рта, носа и ушей полилась кровь. Инквизитор наклонился, брезгливо потрогал ее, склонил ухо к груди и констатировал:
—- Совсем не дышит. Померла вроде бы…
— Ну и хорошо, — попытался я поддержать дух бодрости в церковном воинстве, — унесите эту падаль, чтобы не воняла. Может, остальные ведьмы расскажут нам о финале Лиги чемпионов в славном Париже?
Остальные находились в замешательстве. Всех выручил Лобардемон. Он очнулся от потрясения и постановил:
— Процесс переносится на неопределенный срок. Церковному суду необходимо уточнить некоторые детали ведьминских шабашей!
Тела одержимых монахинь погрузили в повозку, инквизиторы набились в карету, разочарованный люд запрудил лестницу, ведущую из «Вертепа» на улицу. А я остался один на помосте —- в полном унынии. Из этого состояния меня вывели работяги, пришедшие разбирать конструкцию. Меня без церемоний согнали. Со своей задачей они справились мастерски — всего за десять минут. За это время толпа окончательно освободила букмекерский сектор от своего присутствия. Футбол вместо публичной казни — по-моему, не такая уж плохая замена.