Страница 3 из 9
Странно было возвращаться сюда после Пьеллы, после дворца, после зала заседаний, после своей резиденции в Посольском квартале. Там он занимался любимым делом — межзвездными контактами аппиров. Пьелла установила дипломатические отношения со многими цивилизациями, даже с ненавистными ему тевергами. За двадцать лет он так привык общаться с инопланетными гостями, что сам забыл, какой он расы.
И вот он был дома, словно перенесся во времени в далекое детство и вспомнил, что он человек, землянин Эдгар Оорл, что где-то здесь его школьные друзья и подружки, доктор Ясон, который ему каким-то боком все-таки отец, театр, в котором он пробовал свои таланты, озеро, в котором он купался, и песчаный берег, на котором он строил свои недолговечные замки.
— Сентиментальный бред, — подумал Эдгар, когда понял, что дом уже утонул в сумерках, а он всё стоит у окна и смотрит на свои детские качели.
Он включил свет, включил записную книжку, просмотрел список всех своих женщин, выбирая, какую из них он хочет видеть на этот раз, и выбрал знакомую актрису Эжени Ланц. Он знал ее еще с тех пор, когда наивным щенком выходил на сцену, чтобы произнести свою единственную фразу: «Ребята, пошли на пляж!» У Эжени тогда роли были побольше.
— Ты здесь? — удивилась она, — а у меня репетиция.
— Отпросись, — посоветовал он, — я всего на пару дней.
— Не воображай, что это самое важное событие в моей жизни, — усмехнулась она.
Но отпросилась. И через час была у него. За это время Эдгар вместе с роботом состряпал ужин и накрыл на стол, с пристрастием эстета расставив на белоснежной скатерти самую лучшую посуду. Но ужином они занялись после. Почему-то сразу оказались в спальне. Наверно, по причине какой-то нервной спешки. Он вечно торопился, Эжени тоже, и оба к этому уже привыкли.
Он не хотел входить в ее состояние, всё и так было нормально. К тому же он прекрасно знал, что Эжени его не любит, просто ей нравится иметь любовника Прыгуна. Он и сам любил ее не больше, чем остальных. Она появилась у него в ту пору, когда ему было совсем всё равно. Сейчас мало что изменилось, просто поиск нового и настоящего временно прекратился.
— Хочешь, скажу тебе приятную новость? — спросила она, причесывая свои рыжие мягкие волосы бабулиной расческой.
— Жажду, — улыбнулся он.
— Скоро мы будем видеться чаще.
— В каком смысле?
— В смысле культурного обмена. Наш театр отправляется к вам на гастроли. Кесарес обещал меня взять. Я, конечно, не прима, но тоже кое-чего стою… Между прочим, она меня терпеть не может: боится конкуренции…
Встречаться с Эжени Ланц чаще, чем раз в год, ему почему-то не хотелось. Сказать ей об этом он, понятное дело, не мог.
— Пойдем чего-нибудь перекусим, — предложил он.
Ужин остыл. Эжени не обратила на это внимания, так же как и на то, что стол изысканно сервирован. Что ей было до таких мелочей? Ее волновали только сценические дела.
— А что у вас сейчас идет в театрах?
Малонаселенная Пьелла большим разнообразием в искусстве похвастаться не могла, да и задачи у нее стояли совсем другие.
— В Классическом — «Вторжение», — припомнил Эдгар, — в Авангарде — «Три желания», в Музыкальном — «Сладкие ручьи любви», — он невольно усмехнулся и уточнил, — это из виалийской классики.
— И что? — удивленно посмотрела Эжени, — наши изображают лисвисов?
— Не просто лисвисов, — выразительно посмотрел он, — а влюбленных лисвисов, просто-таки канонически влюбленных. Больше двух действий высидеть невозможно.
— Тогда зачем вам эта муть?
— Не понимаешь? Чтобы было о чем поговорить с послом.
Она, конечно, не понимала. Она не знала, что с культурным, уважающим себя лисвисом нужно было минут сорок побеседовать об искусстве, прежде чем переходить к делу. И уж тем более она понятия не имела, что есть во вселенной типы еще более нудные и щепетильные, чем лисвисы, с которыми ему по долгу службы приходится общаться — рыбоглазые теверги, и они по иронии судьбы обожают виалийскую классику.
— А что Зела? — спросила Эжени с любопытством, — играет во «Вторжении»?
— Сейчас — нет, — ответил Эдгар, — для нее написали какую-то новую пьесу, она занята ею.
Молодая актриса только вздохнула, изящно и несколько манерно орудуя ножом и вилкой.
— Везет же некоторым: для нее построили театр, ее снимают, для нее пишут пьесы…
Ее зависть была столь откровенной, что он засмеялся.
— Выйди замуж за полпреда — у тебя будет то же самое.
— Всё течет — ничего не меняется, — вздохнула Эжени, — талантливых много, а пробиваются единицы. И по-прежнему для женщины самое главное — удачно выйти замуж… Послушай, Эд, женись на мне. А?.. Я буду второй примой у вас на Пьелле. Не первой, нет, мне хватит и второго места… — она помотала головой, посмотрела на него заранее разочарованно, — нет. Ведь не женишься. Зачем тебе это…
— Я не такой злодей, как кажется, — усмехнулся Эдгар, говорить серьезно на эту тему он не собирался, — если я женюсь на одной, представляешь, как расстроятся другие?
— Знаешь, если ты все-таки женишься, — парировала собеседница, — то это будет самая несчастная женщина на свете. Влюбиться ты органически неспособен, избалован, отказывать себе не привык, будешь ей изменять, в душу к себе не пустишь… я бы и сама за тебя не пошла ни за какие привилегии.
У него были три любимые женщины: бабуля, мать и сестра Риция, но даже их он не пускал себе в душу. Чем больше он проникал в других, тем сильнее было желание закупориться самому. Иногда это было просто ужасно — видеть других насквозь.
Эдгару нравилось, что Эжени, в общем-то, не скрывала своего желания выйти за него по расчету, за эту прямоту, актрисам обычно несвойственную, он ее и ценил.
— Ты прелесть, — ответил он на ее выпад.
— Ты тоже ничего, — примирительно сказала она, — особенно в одном качестве…
Утро было обычным, апрельским, синевато-прохладным и акварельно-размытым. Эдгар облился ледяным душем чтобы взбодриться. Что-то тревожило. Что? Эжени не имела никакого значения, ее слова тоже. Тогда в чем дело?
Скоро он понял, что его почему-то беспокоят эти дети — Оливия и Льюис. Мнительный Антонио России все же внушил ему свою тревогу. А вдруг что-то действительно не так? Вдруг он чего-то не разглядел в этой парочке? Уже за завтраком Эдгар решил, что не мешало бы еще раз побеседовать с обоими, но не в деловой обстановке, где они сами не свои от волнения, а на их территории. И заодно и посмотреть, как они живут.
В сосновом бору под Триром, где располагались корпуса общежития Университета, еще не растаял снег. Он был серый и грязный, из под просевших сугробов вытекали узкие ручейки. От стоянки модулей в главный корпус вела прямая дорожка, по которой шустро пробегали молодые, энергичные ребята, веселые, шумные, разодетые пестро и немыслимо разнообразно.