Семейная сага

преподавателя и нескольких офицеров-слушателей, зам дежурного обязан был сообщить по команде, чтобы прислали запасного дежурного для продолжения несения дежурства.

Потом был офицерский суд чести… Меня не разжаловали совсем только благодаря хорошей в прошлом репутации и участию в боевых действиях на Халхин-Голе… Но и то, что сделали — сильный удар: понизили в звании с полковника до подполковника и перевели из академии служить в авиационное училище в Ригу…

Вот и живу теперь бобылем… Купил кое-какую мебель, жду, когда Катя с Сережей переедут жить ко мне. Правда, почему-то ответов от Кати на свои письма не получаю. Сегодня вызвал Катю на переговорный пункт, поговорили 10 минут, но я вразумительного ответа от нее так и не получил. Говорила она что-то про Сережину школу, про Ксению и Елену Степановну. Я сказал, что места хватит всем: мне же на семью дали трехкомнатную квартиру: такая роскошь никому из нас никогда и не снилась! К тому же, подумал я, и проблема с Павлом будет автоматически решена: с глаз долой

— из сердца вон, как говорится…

А может, Катя из-за этого-то и не хочет ехать в Ригу?

Неужели все так далеко зашло?

Может, дело в Елене Степановне и Ксении? Но ведь все равно они и сейчас живут на моем попечении, а жить вместе, одной семьей — это же для всех лучше. На два дома это разве жизнь? А Ксении здесь будет неплохо: доучится год, а потом — вольная птица! Мединститут и здесь есть, перевестись не трудно. Да она-то могла бы и в Москве остаться на год, а там — все равно замуж.

Хорошо, подожду еще. Ведь им сниматься с места и ехать в полную неизвестность и правда нелегко, их можно понять!

Плохо мне было последнее время… Очень плохо! Но ведь еще хуже было, когда Катя убежала со своим поклонником в Ленинград. А потом я приехал и все наладилось. Может, и теперь приедет, сменит обстановку и можно будет постепенно залечить все эти раны последних лет… Конечно, забыть эту измену я не смогу никогда… Но

нужно попытаться все наладить ради нашего сына, ради

Сережи…

Как мне ни плохо сейчас, я стараюсь совсем не пить. Я понял, что если я дам себе послабление, то опять что-нибудь может произойти, на этот раз непоправимое. К тому же я и не могу нормально пить: меня "развозит" даже от пары кружек пива натощак. А на прошлой неделе собирались кафедрой, выпил вместе со всеми бокала два-три шампанского, так меня под руки довели до дома… Какой позор! Нет, есть только один выход — не пить вообще.

А Катя?.. С ней плохо, а без нее еще хуже. Наверное, я совсем "домашнее животное". Я уже не любви жду, я жду покоя… Да и что такое любовь? Ведь прошли те восемнадцать-девятнадцать лет, когда сердце выскакивало из груди от прикосновения любимой! Да и кто она такая —

"любимая"?

Без тебя в нашем доме Так глухо и пусто мне… Без тебя в нашем доме Такая тосчища!

Как по камере,

Мерю шагами без устали,

Отмеряя унылую

Тыщу за тыщей.

Катерина. 1948, 18июня

Говорила на днях с Михаилом по телефону. Я

понимаю, что ему трудно там одному, что он искренне хочет, чтобы мы с мамой и Сережей переехали жить к нему. Но я не могу! Между нами образовалась пропасть. Пусть по моей вине, но какая разница: ничего исправить нельзя.

Я не хочу ехать и не поеду. Я уже провела некоторую работу с Сережей. Сказала, что мы можем к Михаилу ездить в гости на все праздники и на лето, но переезжать нам нельзя, потому что тогда мы потеряем московскую прописку. Ведь

если мы уедем насовсем, то он навсегда расстанется со своими школьными друзьями. Спросила я, как бы невзначай, о том, есть ли у него девочка, которая ему нравится. Он вспыхнул, смутился, и я поняла, что нашла у него еще одно слабое место!

Нет, я должна сохранить сына любой ценой! Это единственная безусловная ценность в моей жизни. Я знаю, как Сережа любит отца, они с ним настоящие друзья. Но все равно, отец не даст ребенку столько, сколько может дать мать!

Михаил. 1948, 25 августа

Сегодня узнал, что не стало Кати Буслаевой… Трудно

терять друга, тем более так. Рассказывают, что Катя, вроде бы, вешала белье на балконе, не удержала равновесия на табуретке и упала с пятого этажа на асфальт.

Версии рассказывают самые разные и неправдоподобные. Если она вешала белье, то почему самого белья не оказалось на балконе? Зачем было вставать на табуретку, когда веревки эти были на довольно низкой высоте? Я помню, что держался за них полусогнутой рукой, как за кольцо в трамвае, когда бывал у них на балконе. Рассказывают, что Юрий в слезах колотил в запертую дверь. Почему в слезах? Почему колотил в дверь, а не просто звонил или просто не открыл ключом, как всегда? Где он был до того: внутри или снаружи? Говорят, что Юрий шел домой на обед. Если он видел, как Катя упала, то он был бы внизу, около нее. Если же он не видел, то почему плакал перед дверью?

Вопросов много, но у меня почти мгновенно созрела своя ужасная версия: это самоубийство… Просто Катя не выдержала: постоянные измены мужа, невозможность завести ребенка, общий психический надлом. Скорее всего, она в гневе выставила его за дверь, уже через закрытую дверь погрозилась что бросится с балкона, а потом не отвечала на его звонки в дверь. Он поверил в реальность угрозы и стал ломиться в дверь, чтобы предотвратить то, о чем грозила Катя.

Но и я чувствую грех на своей душе: уж лучше бы я согласился тогда с ней, когда она звала меня уехать с ней незнамо куда. С ней, и верно, было бы жить вместе легко. Она человек ласковый, душевный, от нее веет какой-то святостью. То, что у меня к ней было чисто платоническое чувство — это ерунда. Главное, что она все понимала и даже шутила: "Ты не только сам Платоныч, у тебя и любовь ко мне платоническая!" И чего я боялся потерять? Того, что уже безвозвратно потеряно? Ведь Катерины у меня все равно нет. И Сергей, как всякий ребенок, тяготеет больше к матери. Да и меня он почему-то избегает… Сколько я ему не пишу, он мне не

отвечает.

Мог, мог я спасти Катю Буслаеву. И жили бы мы с ней хорошо, дружно, лучше, чем живут многие так называемые

"счастливые" пары.

Но ничего уже не вернешь…

Пустота и усталость — Это все, что осталось. Мне бы самую малость, Только все поломалось… Губ усталая алость,

Глаз печальная жалость — От тебя лишь осталось… Сердце обручем сжалось — Пустота мне досталась…

Пустота и усталость…

* * * * *

Опять нахожу отдохновение в прогулках по рижским окрестностям. Пожалуй, спасают от безысходности только стихи. И лучше всего помогают стихи, обращенные к природе. Наступает некое философское умиротворение. Мысли переключаются с житейской суеты на ощущение вечного, неизбывного… Ведь себя можно жалеть, можно доходить до исступления отчаяния, если представляешь себя центром мироздания… Если же думать о природе, даже не думать, а просто погрузиться в нее, то наступает облегчение.

Не сродни ли это тем чувствам, которые испытывают верующие люди? Возможно…