Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 52 из 87

Мы уже подошли к ее дому. Через улицу, под старомодными фонарями стоял в своей обычной задумчивой позе Александр Сергеевич…

Наташа посмотрела на меня каким-то просветленным взором, взяла меня своими ладонями за щеки и поцеловала в губы. Потом, сказала:

— Прощай, мой единственный на всю жизнь… Дай Бог тебе счастья! Может, еще и перекрестятся наши дороги… Но помни меня, Миша! Я всегда любила только тебя да и сейчас люблю!

С этими последними словами она юркнула в свой подъезд. Я постоял немного, а потом пошел в сторону Маяковки, чтобы там сесть на метро и поехать домой.

На душе у меня скребли кошки. Я страшно жалел, что не сказал Наташе чего-то важного. Но чего? Я почти с ужасом думал, что я могу больше никогда в жизни ее не увидеть. Это приводило меня почти в паническое состояние… Ощущение почти смерти близкого человека.

Но что я мог сделать? Принять ее предложение и умчаться с ней на край света? Даже если бы я смог сделать невозможное — а я ведь не могу предать ни Сережку, ни Елену Степановну, ни, в конце концов, Катерину — даже если бы я смог это сделать, что бы это была за жизнь с Наташей? Каждый из нас жил бы не чувством, а воспоминанием о чувстве. А потом, как могут жить вместе тот, кто предал, и тот, кого предали?..

Я дошел до Маяковской, но не вошел в метро, а пошел дальше, до Белорусской. Мне нужно было побыть одному…

По пути зашел в магазин, купил бутылку массандровского портвейна. Перед самым домом сел на скамейку, где обычно вечерком сидят кумушки-старушки и перемывают косточки, и прямо из горлышка выпил всю бутылку. Домой пошел побыстрее, чтобы не опьянеть и не свалиться на улице… Я ведь совершенно не умею пить — а тут, как-никак, целая бутылка крепленого…

На душе кошки скребут. И правда, уже почти сорок… Лучшая половина прошла… И любовь моя единственная, заслонившая все в моей жизни, оказалась несостоявшейся… Катерине я не нужен. Но вот я приду и скажу ей все, что я о ней думаю! Все, что происходит между ней и Павлом — это ее штучки! Она его окрутила, а он, щенок зассанный, не удержался! Как это у Шолохова? Ах, да: "Сучка не захочет, кобель не вскочит"! Нет, сейчас же, сейчас же все ей в глаза скажу!.. Вот только в пьяном виде не стоит, пожалуй: потеряется смысл, будет вроде пьяного бреда… Нет до этого опускаться не стоит.

Эх, Наташа, Наташа!.. Может, упустил я с тобой настоящую жизнь?

Закатное небо рубили домов топоры.

Венера уже свой фонарь на небе зажгла.

И в это время внезапно, как ветра порыв,

навстречу женщина шла…

Какое-то странное всколыхнулось чувство,

будто под ногами стало пусто,

будто наткнулся на риф…

И стало уже не до рифм!

Идет женщина,

а я вижу ее такой же девчонкой,

какой знал много-много лет назад.

Нет, не такая немного —

в глазах появились грустинки, и лучики около глаз поблекли, стали морщинками.

Но я вижу девочку,

как тогда,

такую же близкую и одновременно далекую.



И сам почувствовал себя мальчишкой…

Но все же, зачем это воспоминание,

Ожившее и разбудившее какие-то утихшие чувства?

А может, это так и нужно, чтобы проверить и оценить настоящее,

прошедшее и будущее?..

Ксения. 1947, 14 мая

Что же мне делать? Что же мне делать?.. Виктор или

Константин? Один привлекает меня своей мужской силой, а второй — силой первой моей девичьей любви…

Я пыталась говорить с мамой. Она сказала мне;

"Ксеничка, в таких вопросах не советуют! Следуй велению своего сердца!"

Я и к Мише пришла с тем же вопросом, как к своему старшему брату. Он мне сказал: "Ксеничка! Ведь никто не может решить этот вопрос за тебя. Ведь, любой совет другого человека — это "если бы я был на твоем месте, то я бы выбрал"… Но ведь каждый, кто советует, он на своем месте, а на твоем месте — только ты! Только ты сама можешь принять окончательное решение. Так что не спрашивай больше никого: сколько людей, столько и мнений. Положись на свою интуицию, свои чувства, свой рассудок".

"Мудрый он человек! Сказал, по сути, то же, что и мама, но как-то все по полочкам разложил… Но что же мне делать, что же делать?" — Думала я.

Взвесив все, я решилась и поехала на Ярославский вокзал, чтобы поехать в Мытищи, к Рыбаковым и сказать Косте, что я согласна быть его женой.

Я купила билет и села в электричку. Оказалась она со всеми остановками… Я и так-то не решила твердо, что же мне делать, а тут: "Москва-третья"… "Лосиноостровская"…

"Лось"… "Перловская"… "Тайнинская"… Что ни остановка,

то новые сомнения, новые колебания!

"Следующая станция — Мытищи". — Объявил машинист по поездной радиосети. Я сорвалась со скамейки и едва успела выскочить на платформу… Я брякнулась на скамейку, у меня от нервного напряжения тряслись руки и ноги в поджилках. Я сидела на скамейке, и слезы текли по моим щекам. Мне было просто жалко саму себя: что же мне делать? Что же мне делать?..

Я посидела-посидела, а затем перешла железнодорожные пути, купила обратный билет и поехала в Москву… Я выбрала Виктора.

ВРЕМЕНА ГОДА: Зрелость

Вот и отгуляло буйное лето… Отцвели последние осенние цветочки, поморило зноем траву, пожухла она, будто пригорюнилась. Правда лес еще бушует красками: желтое, красно- оранжевое, зеленое. Осень, она как женщина в свои сорок: уже и морщинки у глаз появились, и талия не та, что раньше, и кое-где лишние складочки появились, но нет, полна она жизненной энергии, новой еще не виданной красоты, ума необычайного… А иногда и вовсе, как бес какой- то вселяется в природу: солнце, как в июне, теплынь невероятная, снова пичужки оживают и верещат на радостях. Словом — юный май опять на

дворе! Кратковременны эти вспышки, но тем и притягательны, тем и привораживают. И не зря называют эту пору "бабье лето". И правда, приходит на ум женщина того "осеннего" возраста, в которой вдруг, пусть и не надолго, просыпается задор, блестят глаза, движения ее легки, и она зачаровывает вас так, как не может того сделать юная красна девица.

Осень приносит плоды того, что долго и кропотливо выращивало для нас лето. Все, что цвело — отцвело и созрело, плоды висят сочные, маняще, зовущие к сбору урожая. А все, что даже успело перезреть, — попадало наземь, не дожидаясь ни холодных злых порывов ветра, ни жестоких обжигающих морозов зимы.

Хорошо в это время поехать за город,

побродить по лесу, пособирать случайных грибов, хороших отборных боровичков, не в корзину даже, а просто в пригоршню, или же набросать их в узелок из носового платка. Не для жарки даже и не для сушки, а так, показать домашним, порадовать их глаз. Найти позднюю ягоду, почти уже засохшую, а от того и еще более душистую и желанную…

А если есть дачка, пусть не каменные хоромы, а небольшая развалюшка с терраской и, конечно же, непременно с рассохшейся печкой, сложенной когда-то еще при царе-Горохе, то поехать туда. Сойти с обшарпанной электрички и узкой змейкой-тропинкой пойти от платформы прямиком через редкий осиновый лесок. Отпереть висячий замок на двери — замок не от воров, а от тех варваров, которые войдут, нагадят, перевернут все вверх тормашками да и уйдут, оставив на полу бутылки из-под выпитого… А потом!.. Положишь в печурку бересты, сверху прутиков сухих, а на них пару полешек, подпалишь их да и присядешь на корточки, глядя на разгорающийся огонь… И вот уже затрещали поленья. Сквозь многочисленные щели в печи поползли заметные струйки дыма, идущего не вверх, но вниз. А ты сидишь и вспоминаешь догорающее лето…