Семейная сага

Потом дома как бы невзначай завела разговор с Катериной и, подведя линию к Мише, решила прояснить ситуацию для себя. Сказала ей, что мне Миша Макаров из всех ее ухажеров больше всех нравится, что ты, мол, держись за него. Да, видно, чересчур перегнула палку: она ведь не девочка несмышленая, а уже маленькая женщина. Ведь всеми этими подсказками да вопросами можно навредить больше, чем помочь!

Она выдала мне длинную тираду, что у нее у самой голова на плечах, что Миша хороший парень, но замуж за него она бы не пошла — не от мира сего он, и вообще, мол, сейчас не до гулянок — последний класс, учиться нужно, поэтому не беспокойся, никаких мальчиков у меня в голове нет.

Ну, я ей, ясно, поддакиваю: молодец, так и надо. А сама про себя думаю: поздно уже воспитывать дочку — выросла, займись-ка лучше младшенькой своей!

В целом-то Катерина хорошая девочка, и мне по дому помогает, и с Ксенией хорошо управляется. У меня к ней претензий никаких в этой части нет. Но вот ее отношения с мальчиками меня немного тревожат… Была бы осторожна!

Дай-то ей Бог счастья в жизни…

Катерина. 1929, 18 августа

Вчера Михаил заходил к нам домой после работы, но

меня не застал. Оставил маме записочку для меня в конвертике. Когда я пришла, и мама дала мне его записочку, я даже слегка удивилась: что за новая форма обращения — объяснения еще с одним ухажером да еще в письменной форме? К счастью, оказалось все проще — это было приглашение на его день рождения. А я и позабыла об этом! Ведь, верно, у него же 18 августа день рождения, как раз перед Яблочным Спасом! А завтра как раз Преображение Господне!

Сегодня после работы Миша зашел за мной. Я была уже готова: надела новое платье, которое мне мама сшила для работы, такое простенькое, но элегантное. Молодец у меня мама! Все умеет делать — и готовит блестяще, и шьет, и дом содержит в безукоризненном порядке!

Пошла я к Мише с большим удовольствием. Во- первых, не виделись мы с ним уже давно, и я даже соскучилась, а во-вторых… А что "во-вторых"? Да просто много я о нем думала последние дни. Примеряла, как новое платье — где жмет, где топорщится, где задирается, а где приспущено… Что-то не то, что-то не то… А вот что — не пойму!

Одним словом, это "платье" — не то, что мамино, которое мне тютелька в тютельку! Но если уж продолжать аналогии, то не ходить же мне голой! Какое платье есть, то и наденешь.

Вечер мы провели хорошо. Антонина Егоровна приготовила чудесный яблочный пирог и объяснила мне, что это у них в семье традиция в день рождения Миши устраивать чай с яблочным пирогом. Рассказала мне, что эту традицию придумал ее муж Платон Андреевич: ведь благодаря яблоку с древа познания, говорил он, стал множиться род людской! Она в этот раз много интересного рассказала про своего мужа, как они жили, как он ее любил.

Миша сегодня был в ударе, не млел и не тупился, как всегда, и что-то смешное рассказывал. Братишка его, Павлик, хохотал аж до слёз. Антонина Егоровна тоже заливалась.

Потом, около восьми вечера, Антонина Егоровна сказала, что им с Павликом нужно куда-то на часочек сбегать. Павлик начал канючить, что он не хочет, но его мама настояла, и они пошли.

Я догадалась, что деликатная Антонина Егоровна решила предоставить нам с Мишей возможность побыть вдвоем, без лишних глаз и ушей, поговорить и вообще…

Я подумала, что наши мамы, как сговорились: будто сватают нас с Михаилом. Глупые! Неужели не понимают, что этим можно все только испортить! Да я и без них уже решила, что сейчас лучше Миши у меня никого нет, а может, и вообще больше никого не надо.

Мы пересели с ним на диван. Я положила голову ему на плечо. Он как-то нерешительно обнял меня за плечи, будто я хрустальная фигурка и могу хрупнуть от малейшего нажима… Потом он притянул меня к себе, я была податлива… И вот он впервые сам первый поцеловал меня. Сначала тихонько, чуть коснувшись губами уголка моего рта. Чувствуя что я не отстраняюсь, он поцеловал меня в губы долгим поцелуем. Я отозвалась тем же… Он учащенно задышал и прижал меня к своей груди. Потом он, совершенно обезумев, целовал мне шею и в конце концов зарылся лицом в мою грудь…

Я чувствовала, что он на грани срыва, но его самоконтроль не позволял ему ничего лишнего. Я тоже подошла к краю невидимой пропасти, но он и мне помог удержаться, не упасть…

Не знаю, сколько прошло времени. За входной дверью раздались неясные звуки. Мы отпрянули друг от друга. Я одёрнула юбку. Он поправил на себе выбившуюся из-под ремня рубашку… Слава Богу, тревога оказалась ложной!

Я встала и взъерошила его волосы. Сказала, что надо привести себя в порядок, пока его мама не вернулась. Мы пошли, умылись холодной водой, которая остудила немного жар наших лиц.

Вернулись в комнату, опять сели за стол. Миша трясущимися от волнения руками разлил нам в чашки уже остывший чай. Но это и хорошо, что остывший: жара нам хватало и своего.

Вскоре вернулись и Антонина Егоровна с Павликом. То ли мы уже пришли в себя, то ли она сделала вид, что ничего не заметила. Я засобиралась домой. Мишина мама предложила еще по чашечке чая, но я отказалась. Миша пошел меня провожать.

Около моего дома мы остановились. Было около половины одиннадцатого вечера. Улица была пустынна. Мы остановились около моей двери. Он взял меня за обе руки, я потянулась к нему и тихонько поцеловала его в губы. Он страстно ответил, и мы оба потеряли голову. Но Миша опять пришел в себя первый. Он на прощанье крепко сжал мои ладони, и я скользнула в свою дверь…

Как с ним хорошо! Чувствуешь себя в полной безопасности. Мне с ним все лучше и лучше. Все-таки мне удалось "растопить" эту льдинку в нем!

Да и у меня внутри уже что-то начинает звенеть, когда

Миша меня обнимает и целует…

Михаил. 1929, 19 августа

Вчера опять отмечали мой день рождения, на который

я опять, как и в прошлом году, позвал Катю. Почему-то боялся, что она откажется пойти — она стала какая-то непредсказуемая. Но она, по-моему, даже с радостью согласилась. Я после работы зашел за ней и мы пошли ко мне.

На ней было скромненькое платьице в обтяжку, с открытой шеей, рукава фонариками.

У нее изумительная фигура! У нее очень красивые ноги, длинные, стройные, налитые силой и упругостью… А когда она идет, я не могу без волнения смотреть на нее, каждое ее движение заставляет бешено колотиться мое сердце.

Когда я гляжу на нее, у меня невольно вспыхивают яркие воспоминания тех моментов, когда я держал ее в своих руках и целовал ее. Это волнующее ощущение не покидает меня, я могу вызвать его почти с физической явственностью. А сколько ночей я провел, не смыкая глаз, представляя ее лежащей рядом с собой…

А сегодня вообще был волшебный день. Мы сидели пили чай. Потом около восьми вечера мама с Павликом куда- то ушли ненадолго. Мы остались с Катей одни. Не помню уж как, оказалось что мы сидим на диване, она прильнула ко мне. Я обнял ее и поцеловал… Она ответила мне, обняла меня, и мы прильнули друг к другу в долгом страстном поцелуе…

Такого я никогда еще не испытывал. То, что было тогда, на скамейке в парке — было совсем другое! Сегодняшний поцелуй был какой-то плотский, зовущий в бездну, отнимающий волю и сознание. Это было такое слияние в одно целое, что трудно было представить, как это можно после этого жить поврозь…

И сегодня мои ночные грезы обуяли меня с невиданной силой. Я почти воочию видел, как Катерина сбрасывает с себя одежду, как мы падаем друг другу в жаркие объятья, как мы вместе погружаемся в сладкое небытиё…