Страница 29 из 68
Всадники и часть сенаторов также облачились в траур. Была выделена специальная депутация к консулам. Однако даже Пизон, на которого Цицерон возлагал большие надежды и который еще совсем на днях предоставлял ему в сенате слово «на третьем месте» (tertio loco), считал, что единственным выходом для Цицерона является добровольный отъезд из Рима. Что же касается Габиния, то он вообще запретил депутации являться в сенат, выслал из Рима особенно активного ходатая за Цицерона всадника Л. Элия Ламию, а сенаторам предписал немедленно снять траур. Когда же ряд сторонников Цицерона и депутация, направлявшаяся к Габинию, подверглись нападению вооруженных людей Клодия и когда сам Катон посоветовал Цицерону добровольно уехать из Рима, дабы избежать бесполезного кровопролития, последнему уже ничего не оставалось делать, как только последовать этому совету.
Клодий собрал в цирке Фламиния, за чертой померия сходку, где выступили оба консула, осуждая расправу над катилинариями, и их поддержал Цезарь. Закон против Цицерона был принят, очевидно, 20 марта. Одновременно с ним утверждался и закон о провинциях, а вскоре после этого и тот, согласно которому Катон должен был ехать на Кипр. Цицерон покинул Рим, как известно, до принятия решения, затем отбыли Катон и Цезарь, который только теперь отправлялся в свою провинцию.
Устранение этих трех лиц окончательно развязывает руки Клодию. Он развивает бурную деятельность. В день принятия закона против Цицерона его дом в Риме был сожжен, виллы разграблены, и Клодий заявил о своем желании на месте разрушенного дома воздвигнуть храм Свободы. Затем, чтобы превратить добровольное изгнание Цицерона в акт, имеющий уже юридическое значение и силу, Клодий проводит новый, открыто направленный против Цицерона закон. Последний гласил, что именно Цицерон подпадает под более ранний закон, сформулированный в общем виде, что решение сената, на основании которого казнили катилинариев, было фальшивкой; под страхом смертной казни запрещалось предоставлять убежище изгнаннику, в том случае если он окажется на расстоянии менее чем 500 миль от Рима, и запрещалось когда–либо в будущем ставить вопрос о пересмотре или отмене закона.
Клодий и его сторонники пользовались в это время безусловной поддержкой широких слоев населения Рима, или, как выражается Плутарх, «разнуздавшегося народа». Но Клодий не собирался, тем более в момент наивысших успехов, ограничивать поле своей деятельности только Римом. Он начинает активно вмешиваться в дела внешнеполитического характера. Еще в 59 г. он интересовался Арменией и собирался отправиться туда в качестве посла, теперь же начинает оказывать покровительство отдельным общинам и династам, например Византию и Галатии, и, наконец, устраивает скандальный побег молодому Тиграну, находившемуся под охраной претора Л. Флавия. Однако последняя акция, как и некоторые другие попытки, сводившиеся по существу к тому, чтобы взять под сомнение распоряжения Помпея на Востоке, послужили началом серьезного и длительного конфликта с Помпеем. Клодий открыто шел на этот конфликт, как несколько позже он открыто выступил и против Цезаря, призывая кассировать его законы. Все это, на наш взгляд, вскрывает истинный характер взаимоотношений между Клодием и триумвирами.
Большинство новейших исследователей считает, что Клодий был в период своего трибуната лишь «орудием» Цезаря или его «агентом–провокатором». Такой точки зрения придерживались Моммзен, Покок и Каркопино. Несколько иначе оценивал Клодия Эд. Мейер: Клодий не собирался быть орудием в руках триумвиров; если они его и использовали в своих интересах, то то же самое делал Клодий в отношении триумвиров. Таким образом, хотя и с определенной оговоркой, Эд. Мейер все же признает Клодия «агентом» или «орудием» триумвиров, и в частности Цезаря.
Однако, на наш взгляд, это общераспространенное мнение совершенно неосновательно. И так как оно действительно не подтверждается всей дальнейшей деятельностью Клодия, то вышеназванные исследователи, включая и Эд. Мейера, считают, что по заданию и в интересах Помпея и Цезаря была проведена операция по удалению из Рима Катона, а также Цицерона.
Но подобное заключение, если в нем внимательно разобраться, не выдерживает критики. Какую опасность для Цезаря или Помпея таило в себе пребывание Цицерона в Риме? Какую для них опасность представлял сам Цицерон? Более того, нам хорошо известно, что Помпей неоднократно заверял Цицерона в своей поддержке и защите; Цезарь же начал с предложения участвовать в триумвирате, а затем предлагал ряд почетных постов и, наконец, вместе с Помпеем защиту против Клодия. Разумеется, было бы наивно основываться на всех этих акциях как показателях истинно «хорошего отношения», но во всяком случае они являются бесспорным свидетельством отсутствия враждебного отношения триумвиров к Цицерону, а решающим коррективом служит благоприятная реакция как Помпея, так и Цезаря на возвращение Цицерона, как только этот вопрос стал в порядок дня. Очевидно, поскольку Помпей, а в особенности Цезарь были достаточно реальными политиками и умели для «пользы дела» отвлекаться от личных симпатий или антипатий, то совершенно ясно, что в вопросе об изгнании Цицерона они не были, да и не могли быть инициаторами, но им пришлось в силу определенных политических соображений пойти в этом деле на уступку по отношению к Клодию, что сделать им было не так уж трудно (как это, кстати, повторилось через 16 лет в ситуации Антоний — Октавиан), поскольку в их политических расчетах Цицерон не занимал теперь никакого места.
Что касается Катона, то бесспорно, что взаимоотношения между этим рыцарем «без страха и упрека», с одной стороны, и Помпеем или Цезарем, с другой, были гораздо более напряженными. Но тем не менее что мог дать Помпею, а в особенности Цезарю, который покидал Рим минимум на пять лет, отъезд Катона в недолговременную командировку? Как и в чем это могло повлиять на их положение или на их основные политические расчеты? Конечно, никак и ни в чем, зато в данном случае было не только нетрудно, но даже приятно пойти еще на одну уступку.
И это действительно были только уступки (о причине их мы скажем позже), ибо единственным человеком, который по многим причинам мог быть кровно заинтересован в изгнании и диффамации Цицерона, а также хотя бы в недолговременном устранении из Рима Катона — эвентуального и непримиримого оппозиционера первым же его мероприятиям, — был, конечно, сам Клодий. Поэтому он вовсе не «орудие» и не «агент–провокатор» триумвиров, и даже едва ли можно говорить, как Эд. Мейер, о «взаимоиспользовании»; скорее всего, Клодий — вполне самостоятельная и даже враждебная триумвирам сила, как на это намекал сам Цицерон еще до трибуната Клодия и как это показали конфликты с Помпеем и Цезарем уже во время трибуната.
Все это приводит к необходимости дать, хотя бы в самых общих чертах, оценку трибуната или, говоря шире, движения Клодия.
Со времени Моммзена весьма распространен взгляд на Клодия как анархиста и беспринципного демагога. Так, Хитон в своей работе, посвященной римской «черни», говорит, что Клодий опирался на «бандитские элементы».
Примерно такой же точки зрения придерживаются многие из современных исследователей. В отличие от них Эд. Мейер, как уже говорилось, считает, что Клодий, не желая быть только «орудием» в руках триумвиров, имел собственные цели и стремился к достижению власти по образцу Гракхов или Сатурнина, но с той разницей, что за этим стремлением не стояло никакой четкой политической идеи или убеждения. Пожалуй, наиболее интересная попытка дать оценку движения Клодия в социальном аспекте принадлежит советскому исследователю Н. А. Машкину. Он указывает на то, что квалификация движения Клодия как анархического ничего не дает для выяснения его сущности. Н. А. Машкин довольно подробно разбирает вопрос о составе «отрядов» Клодия и об участии рабов в его движении. Вывод Н. А. Машкина состоит в том, что движение не имело «освободительно–демократического характера», но было «движением люмпен–пролетарских слоев городского римского населения в условиях кризиса римского государства». Самого Клодия Н. А. Машкин считает беспринципным политиком.