Страница 13 из 68
По свидетельству того же Диодора, через неполных тридцать лет после разгрома Новосирийского царства в Сицилии вспыхнуло новое восстание рабов (104—101 гг.). В разных частях острова образовалось несколько очагов движения. Из них наиболее важным оказался восточный, где выступил на сцену энергичный и даровитый вождь рабов Сальвий. Он был избран царем и принял имя Трифона.
Второй крупный очаг движения возник в западной части острова, около города Лилибея. Здесь выдвинулся другой вождь рабов — киликиец Афинион. Оба вождя движения объединили свои силы, и снова почти вся Сицилия оказалась под властью рабов. Их борьба с римскими войсками была долгой и упорной, и только консулу Манию Аквилию, опытному полководцу, коллеге Мария, удалось добиться решительного перелома. Армия восставших была разбита в большом сражении, а Афинион пал (Трифон умер раньше) якобы в единоборстве с самим Аквилием.
Таков был исход и этого второго восстания рабов в Сицилии. Давно уже замечено, что оно чрезвычайно похоже на первое. Это обстоятельство дало основание ряду исследователей предположить, что рассказ о нем лишь искусственно дублирует и варьирует события более раннего восстания. Прием удвоения событий для античной историографии, конечно, не нов, он мог быть применен и в данном случае. Однако если считать, как это принято многими исследователями, что сведения, сообщаемые нам Диодором, восходят к Посидонию (который продолжил исторический труд Полибия), то предположение, что рассказ о втором сицилийском восстании есть лишь литературная реминисценция, представляется маловероятным: Посидоний был современником описываемых им событий.
Все упомянутые выше выступления рабов следует, конечно, рассматривать лишь как некую прелюдию к тому великому восстанию, которое советские историки давно и справедливо считают наиболее ярким проявлением классовой борьбы в древности, — к восстанию рабов под руководством Спартака. Но прежде чем перейти непосредственно к этому сюжету, следует оговориться: в данном случае нас будет интересовать не только самый факт восстания, но не в меньшей, если только не в большей, степени оценка этого исторического факта в современной историографии. Дело в том, что восстание Спартака долгое время — и это вполне закономерно — находилось в центре внимания советских историков древности. Был высказан ряд оценок и выводов. Однако эти выводы в свою очередь находились в прямой зависимости от более общего тезиса о «революции рабов». Поэтому они нуждаются в объективном научном пересмотре. Однако едва ли следует начинать с выводов и итогов — остановимся сначала, хотя бы в общих чертах, на фактической стороне событий.
Восстание Спартака датируется обычно 75 (или 73) — 71 гг. Оно возникло — как и многие движения этого рода — из заговора сравнительно небольшой группы рабов. В городе Капуе, в одной из гладиаторских школ, принадлежавшей некоему Лентулу Батиату, составился заговор, в котором приняло участие до 200 рабов–гладиаторов. Заговор был раскрыт, но небольшой группе из 78 человек удалось бежать из города. Они обосновались на горе Везувий и избрали из своей среды трех вождей: Спартака, Крикса, Эномая.
О последних двух вождях восстания нам ничего не известно, кроме предположения, что они были галло–германцами. О Спартаке кое–какие биографические данные сохранились. Он происходил, видимо, из Фракии, служил когда–то в римских войсках, но затем бежал, был схвачен и отдан в гладиаторы. За свою храбрость он получил свободу, после чего был принят в гладиаторскую школу Батиата преподавателем фехтования.
Спартак, несомненно, был наиболее выдающимся из этих трех вождей восстания. Он обладал блестящими способностями организатора и военачальника. Эти его качества вынуждены были отмечать еще древние авторы. Плутарх говорил, что Спартак отличался не только отвагой и физической силой, но по уму и мягкости характера «более походил на образованного эллина, чем на человека его племени». Саллюстий характеризовал Спартака как человека «выдающегося и физическими силами, и духом». Что касается историков более близкого к нам времени, то известна пользовавшаяся долгое время довольно широким признанием гипотеза Моммзена, согласно которой вождь восстания рабов происходил из царского рода Спартокидов. И наконец, чрезвычайно интересен отзыв о Спартаке К. Маркса (в одном из его писем к Ф. Энгельсу): «Великий генерал…, благородный характер, истинный представитель античного пролетариата».
Вначале в Риме не придали большого значения заговору и бегству гладиаторов, тем более что в это время шла новая (так называемая третья) война с Митридатом. Но силы Спартака быстро росли. К нему стали присоединяться другие гладиаторы, рабы и разорившиеся крестьяне. В скором времени Спартаку удалось собрать и вооружить довольно большое войско. Тогда против восставших был послан претор Клодий (по другим сведениям, некто Вариний Глабр) с трехтысячным отрядом. Римляне заняли единственный спуск с горы, и путь рабам, казалось, был отрезан. Но тут впервые проявился в полном блеске военный гений Спартака. (По его приказу рабы сплели канаты из виноградных лоз и лестницы из ивовых прутьев и с их помощью спустились ночью в тыл врага. Захваченный врасплох отряд Клодия был разгромлен, а вскоре Спартак разбил войска другого претора — Вариния, взяв в плен его ликторов и захватив его коня. Теперь Спартак, по выражению Плутарха, «стал уже великой и грозной силой». Движение продолжало разрастаться. На сторону восставших начали перебегать даже солдаты. Армия Спартака насчитывала теперь несколько тысяч человек. Вскоре вся Южная Италия была охвачена восстанием.
Однако в это время среди восставших начались разногласия. Причины их нам не известны. Сами древние историки объясняли их тем, что в армии Спартака были рабы из разных племен — фракийцы, греки, галлы, германцы. Моммзен в свое время присоединился к этой точке зрения, хотя считал, что еще опаснее для движения, чем племенная рознь, было отсутствие определенного плана и цели. В советской историографии разногласия между восставшими объяснялись в первую очередь разнородностью социального состава и интересов восставших. Но все это — лишь предположения историков как старых, так и новых. Как бы то ни было, нам известно, что значительная часть восставших во главе со Спартаком направилась к северу Италии, с тем чтобы, перейдя Альпы, вернуться на свою родину — в Галлию и Фракию. Однако от этой основной массы откололись отряды Крикса и Эномая; эти вожди, видимо, хотели остаться в богатой Италии и даже помышляли о походе на Рим.
В 72 г. сенат выслал против восставших армии обоих консулов. Одному из них удалось в Апулии, около горы Гарган, разбить десятитысячный отряд Крикса, причем сам Крикс пал в бою. Судьба Эномая нам точно не известна; вероятно, он погиб при сходных обстоятельствах (причем раньше, чем Крикс). Спартак же продолжал победоносно продвигаться к северу Италии. Около североитальянского города Мутины он одержал блестящую победу над Кассием, бывшим в то время наместником Галлии.
Весьма возможно, что в связи с этими успехами Спартак отказался от первоначального плана. И хотя после победы при Мутине дорога через Альпы лежала открытой, он со своим войском повернул обратно в Италию. Однако и на сей раз причины изменения первоначального плана похода нам в точности не известны.
Это был момент наивысших успехов Спартака. Его армия выросла, как уверяют некоторые древние авторы, до 120 тыс. человек. Внутри нее царила довольно строгая дисциплина: военная добыча делилась поровну, по распоряжению Спартака, в армии запрещалось употребление золота и серебра. Победы над отборными римскими легионами, несомненно, воодушевляли восставших. Тем более, что, когда Спартак после Мутины направился в Среднюю Италию, ему удалось в Пицене поочередно разбить армии обоих консулов.
В Риме началась настоящая паника. Пожалуй, такого страха там не испытывали со времен нашествия Ганнибала. Сенат наделил чрезвычайными полномочиями и направил на борьбу против Спартака известного римского богача Марка Лициния Красса, поставив его во главе шести легионов.