Страница 33 из 66
Да к тому же: если человека прозвали «Медведь», в этом есть что-то почетное. Он может даже гордиться такой репутацией: медведь, а? Сила, добродушие, страх! {150}
А вот «Зайцем» слыть не каждому захочется. И вполне естественно, если «Зайцы» признавали себя Зайцами, своих детей Зайцевыми, свои починки и хуторки Зайцевыми куда менее охотно, нежели «Медведи»...
А, да что там говорить! Я пишу эти строки в дачном месте Комарово, под Ленинградом. Какой-нибудь исследователь будущего времени может решить, что оно так названо по изобилию комаров (их там, и верно, мириады). А на деле оно обязано своим именем никаким не насекомым, а большому ученому, зоологу и географу Владимиру Леонтьевичу Комарову; об этом говорит специальная памятная доска на здании комаровского вокзала.
Очень хорошо. Ну, а Комарово в Новгородской, а Комаровка в Харьковской областях? Как о них думать?
Неверные и шаткие расчеты!
Теперь еще одно, важное для начинающих топонимистов соображение. В литературном языке есть слова «бабочка» и «мотылек». А вот в Псковской области недавнего прошлого эти названия были малоизвестны. Разные породы этого изящного насекомого именовали тут то «мклышем», то «попелýшкой».
Вы собираете зоологические названия в тех местах и не находите ни одного Мотылькóва. А мимо Мклышевых или Попелýшкиных проходите без внимания: вы не знаете ни местных говоров, ни старорусского языка. Знать это все топонимисту необходимо! Иначе, наткнувшись на название Язв или Язвин Норы, он даже не заподозрит, что это значит Барсучьи Норы: в народе барсук именуется язвá.
На той же Псковщине журавль зовется жоров, цапля — гáгра, кулик-чибис — пичигалка, деревенская ласточка — крашнк или крышнк, задорный маленький крапивник — субóрник, от слова «субор» — груда камней на поле: крапивник охотно селится в таких нагромождениях булыги.
Ну, и каков же итог? Может быть, вовсе нет «зоологических» названий ни на земле, ни на карте? Крупный языковед А. Селищев так и считает, что их у нас очень мало: он, например, указывает лишь на два «птичьих» имени: Белая Колпь (река; слово «колпь» значит «дикий гусь») и украинское Грайворон (грач, ворон). {151}
Я думаю, это не так. Их несравненно больше, и иногда их можно сразу различить с отыменными названиями Медведково или Лосево могут быть произведены от человеческих прозвищ; Медвежье или Лосиное — навряд ли.
Вспомним тут начало моей книги, мужественных «назывателей» с острова Линкольн. Ах, уж этот Жюль Верн! Все-то он знал, все предусмотрел, даже «зоологические» топонимы... Лес Жакамара — ведь «жакамар» — тропическая птица. Утиное болото... Все — как в жизни... Превосходный писатель Жюль Верн!
Почему я припомнил сейчас его? Вероятно, потому, что следующую главку мне захотелось начать как раз с французского топонима, имеющего прямое отношение к фамилии великого фантаста.
От зоологии к ботанике
Когда Жюль Верн родился, возможно, никто из французских ономатологов, специалистов по именам и фамилиям, не смог бы растолковать ему, что означает слово «верн»: никаких объяснений ему во французском языке не находилось.
Теперь мы знаем это. Верн происходит от кельто-галльского «вéрно», а «вёрно» по-галльски значило «ольха», известная порода дерева. Верн — Ольхин, хотя по-французски ольха — «ольн». Фамилия Верн — очень древнего корня. И честь выяснения этого принадлежит топонимистам.
Дело в том, что галльских слов дошло до нас очень мало; слово «вéрно» ни в каких документах и записях не встречается. Не удивительно: ольха не такое уж важное дерево, чтобы его часто упоминать. Не гордый священный дуб, не широколиственная липа, не дерево мореплавателей — смолистая сосна! Дрова — и только...
Но во французской топонимике сохранилось много названии кельтского происхождения. Среди них подозрительными были и нередко встречающиеся имена от корня «верн»: городки Вернэ, Вернёй — в Пиренеях и в Нормандии, Верневиль на севере страны... Когда какое-либо звукосочетание упрямо повторяется в целом ряде имен, оно явно что-либо значит. Надо это значение отыскать.
Топономисты Франции проделали огромную, тонкую работу. Сопоставляя приметы пунктов, где названия {152} встречались, роясь в документах, в которых сохранилось их древнее произношение, изучая остальные галльские названия, они установили: было слово «вéрно», и значило оно «ольха».
Они восстановили древнее слово, никогда не слыша его и не видя написанным. Теперь оно введено во все галльские словари. Разве это не чудо? Разве, опять-таки, это достижение не может соперничать с самыми удивительными предсказаниями астрономов, с самыми точными реконструкциями доисторических животных, какие осуществляют палеонтологи!
«Дайте мне ископаемый зуб, и я скажу вам, каким было все животное!» — гордо заявлял Кювье. Открытие значения и формы неизвестного слова вымершего языка по топонимам — подвиг ничуть не меньший.
Знал ли сам Верн об этом подвиге? Не могу вам этого сказать. Но ручаюсь, что от него не отказались бы ни Пальмирен Розетт, ни доктор Клоубонни, ни профессор Пьер Аронакс, ни сам Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель, будь они не естественниками, а языковедами и этимологами-топонимистами.
Во французской топонимике, по свидетельству ученых, представлены все важнейшие породы ее лесов. Это ясно не каждому французу, как и в случае с «вéрно». Надо знать древние языки, чтобы раскрыть, что имя аристократического курорта Биарриц — это «дуб» по-иберски (народ еще древнее галлов), точнее — «дубняк». Не разгадает рядовой житель Франции и множества имен, связанных с галльским «дéрвос» — «дуб» (в родстве с нашим «дерево»), с кельтским «касáнос», из которого в современном французском языке возникло слово «chaîne», тоже «дуб». Но такое же положение наблюдается и во всех странах мира.
Что ни говори, «ботанические» имена, пожалуй, чаще могут указать нам на растительный мир страны, чем «зоологические» на животный. Начать с того, что «древесные» или «травянистые» личные человеческие имена и прозвища, хоть и встречаются, но, конечно, реже. Они есть: такие фамилии, как Дубов, Соснин, Ольхин, доказывают это, но их сравнительно мало.
В то же время никому не могло бы прийти в голову назвать Сосновкой тот район Киева, который носит имя Липки, если там не было сосновых рощ. Никто не {153} окрестил бы Липками и район Ленинграда — Сосновку: она лежит на месте бывших, и сейчас сохранившихся частично, сосновых боров.
Под Ленинградом есть две местности, именуемые Дубками, в Сестрорецке и в Ораниенбауме. И там, и там налицо рощи дубов, по преданию, насаженных Петром I.
Мало шансов встретить на Таймыре имя Баобабовка или в Африканской Гане реку Смородинка [62]1. А вот в странах с одинаковыми климатическими и ботаническими условиями подобные названия — на разных, конечно, языках — повторяют друг друга с примерным постоянством.
Несколько кварталов Киева носят имя Липки, а улица в Берлине — Унтер ден Линден, «Под Липами». В Бухаресте есть предместье Лакуль Тэи — «Липовое Озеро». Латышский город Лиепайа в переводе на русский язык называется «Липовая», можно сказать: «Липецк». Но Липецк есть у нас на реке Воронеже, да и нынешний германский Лейпциг когда-то носил это славянское имя.
Вспомним заодно Линденберг (Липовая Гора) в Баварии... Этот перечень я мог бы развести на несколько страниц: липа была одним из деревьев, которые особенно почитали все европейские народы на заре своей исторической жизни, в своей молодости...
Достаточно и таких имен, в основе которых лежит название «сосна»: ведь в свое время это дерево было основным при строительстве древних кораблей. Римлянин Овидий в уже помянутых мною «Метаморфозах», рассказывая о счастливом «золотом веке», когда еще не было ни торговли, ни войн, так и говорил о нем:
«Срубленных сосен стволы, дабы плавать в далекие страны, с горных вершин в эти дни к влажным водам еще не спускались...»
Соснина, Сосница, Сосновец, Сосновицы, Сосново, Сосновское... Одну «Сосновку» я за пять минут нашел в шести местах карты России. То же самое относится и к названиям, связанным с дру-{154}гими породами деревьев наших лесов: с дубом, с березой, с той же ольхой.
62
1 Исключения бывают. Северный Петербург поэты называли «Пальмирой» — «пальмовым городом».