Благословенное дитя

Лаура завела двигатель.

— Некоторые реплики я до сих пор помню, с того лета, — сказала Молли.

Она посмотрела на дорогу.

— И какие же? — спросила Лаура. — Я свои все позабыла.

— И даже если наступит ночь, — медленно произнесла Молли, — то будет светить луна.

— Так, а еще какие?

— Больше никаких — только это и помню.

Лаура выехала на трассу Е-шесть и двинулась в сторону Стокгольма.

— Мы можем остановиться в Эребру, — сказала она. — Поужинаем там как следует и переночуем в какой-нибудь шикарной гостинице, а завтра поедем дальше.

— Ладно, — сказала Молли.

Не отрывая взгляда от дороги, Лаура вытащила мобильник. Водит она хорошо. Она набрала номер Эрики.

— Привет, — тихо сказала она, — мы уже выехали. Можешь позвонить папе и сказать, что мы приедем на Хаммарсё все вместе? — Улыбнувшись, она посмотрела на Молли. — Скажи ему, мы приедем втроем.

III

Театр на Хаммарсё

Молли в лесу — она вприпрыжку бежит по незнакомой тропинке. Вообще, это и не тропинка вовсе, а просто тоненькая полоска земли среди травы, ведущая к небольшой зеленой полянке, на которой стоит покосившийся деревянный домик. Молли знает, что если она притаится в высокой траве и ляжет чуть поодаль, в кустах, то ее никто не увидит. Тогда она станет невидимкой. Она может лежать тут под лучами солнца и есть землянику, пока ее кожа не покроется красными пятнами. Так она и сделает.

Если бы Бог решил открыть свой огромный черный глаз и посмотреть на крошечный остров Хаммарсё, то, наверное, удивился бы, что когда-то создал настолько красивое и уютное местечко, а потом забросил и позабыл его. Ясное дело, Бог создавал места получше и красивее Хаммарсё, а Хаммарсё — не единственный позабытый Им остров на земле. Суть в том, что, когда Господь оглядел созданное, дал каждому предмету, животному или человеку имя и определил долю добра и зла, на Хаммарсё осталось все то, чего Господь не назвал. Когда тебя забывают люди — это мучительно, но когда тебя забывает Бог — это все равно что лишиться надежды, все равно что посмотреть в пропасть. Однако же для жителей Хаммарсё Божья забывчивость не стала трагедией. Год за годом они обрабатывали землю и собирали камни, боронили, вскапывали и пололи, и так, вопреки всему, они могли прожить. Мужчины и женщины выходили в море охотиться на тюленей. Иногда они возвращались, а иногда нет, поэтому история Хаммарсё стала похожа на историю любого маленького островка. Голод, усталость, ветры, крики младенцев, смерть и утопшие — да, все это было, но ничего такого уж необычного для каменистого клочка земли посреди моря. Местные жители, которых становилось все меньше и меньше по мере того, как молодежь переезжала на материк, жили, смирившись с долгими зимами, негостеприимными полями, похожими на африканские саванны, невзрачными озерами, белыми молчаливыми коровами с большими черными глазами, летящей над морем песней — одновременно прекрасной и невыносимой, рассказами о мертвых, которые так и не смогли упокоиться и пугали детей и собак, появляясь внезапно на старых кухнях, в загоне для свиней, в кустах сирени или под винтовой лестницей. Они жили не ропща (или почти не ропща) на Бога, забывшего их. В вечерней молитве говорилось: «Господь, властитель Швеции, Норвегии, Дании и Хаммарсё, благослови наших детей и сделай так, чтобы к нашим берегам пристали корабли, груженные золотом, и чтобы жизнь наша стала счастливой». У жителей Хаммарсё были друзья и враги — и так было испокон веку. На острове даже случались убийства, и старожилы долго еще расписывали их во всех подробностях. Там всегда находились свои местные дурачки: кто-нибудь непременно поджигал сарай или даже парочку сараев, или пытался осеменить овцу, или распускал сплетни, и вечно кто-то, поставив все на кон, бросался в погоню за счастьем. Да-да, вспомните Большого Члена — у него и сын в него пошел, и внук, это передается по наследству Так поговаривали на Хаммарсё. Однако, несмотря на мелочи, жители Хаммарсё ладили друг с другом, становясь друзьями или врагами. Лишь к туристам они относились настороженно. Нет, не то чтобы местные жители жаловались. Туристы, расползавшиеся по острову, словно сорняки или ядовитые водоросли, начали приезжать в конце пятидесятых и оказались неплохим источником дохода: в магазине они покупали еду, в киоске — сосиски и газеты, а на летнем рынке у хутора Хембюгд — тапочки из овчины и акварельные пейзажи. Но вот подружиться с ними или даже видеть в них достойных врагов? Да ни за что!

Если бы Господь вдруг взглянул на Хаммарсё, то природа и люди, Им самим же созданные и забытые, наверняка удивили бы Его. Может, Он увидел бы маленькую девочку, собирающую землянику. Она нанизывает ягоды на травинку, и сладкие бусинки превращаются в украшения. Положив ожерелье на камни, лежащие в высокой траве возле дома ее отца, она забывает про него. Девочка находит себе другое занятие. Может, она слышит, как кто-то зовет ее, а может, решает выкупаться в море, пока никто не видит. Остается лишь догадываться, как завтра утром, проснувшись, она вспомнит про спрятанное в траве сокровище, которое только и дожидается, чтобы хозяйка вернулась и надела его себе на шею или съела его, перемазавшись соком. Тогда Господь поднял бы огромную тяжелую руку и протер бы Свой большой темный глаз, чтобы рассмотреть все это получше, а затем Он увидел бы не только маленькую девочку с земляникой. Он увидел бы играющих на берегу детей — тех, что строят странные скульптуры из камней и выброшенного морем хлама. Увидел бы старого вдовца, одиноко сидящего за обеденным столом, и двух девочек с бутылками газировки, возвращающихся из магазина домой. Он заметил бы квохчущую курицу посреди дороги — той самой дороги, что ведет с севера, от паромного причала, на юг, к пляжу, — и семейство потных горожан, опускающих окна в «вольво» и кричащих на курицу, пытаясь прогнать ее с дороги. Он увидел бы умирающего ягненка, забившегося под дерево, — мать не приняла его, а хозяйка хутора сказала, что природа сама должна решить, поэтому не стала его выкармливать. Увидел бы луг с ярко-алыми маками и худенького мальчика, бегущего по сосновому лесу. По пятам за ним бегут другие дети — они что-то кричат ему. А еще Он увидел бы покосившийся домик на полянке и мужчину с длинной белой бородой, который усердно декламирует что-то перед собственной супругой, но слова настолько бессмысленны, что даже Богу не понять их значения. Вот что увидит Господь, если посмотрит на эту небольшую пригоршню забытых вещей, Он посмотрит на них и скажет, что все идет своим чередом, Я создал это, у всего есть свое имя, и да будет остров и люди на нем.

Популярное местное развлечение под названием «Театральное представление на Хаммарсё» существовало благодаря стараниям Палле Квиста (среди детей Хаммарсё больше известного как папа Эмили и Яна). Начиная с 1971 и до 1979-го он каждый год писал по большой — на весь вечер — пьесе, которую в конце июля, после напряженных репетиций, ставили в любительском театре на хуторе Хембюгд, а по окончании представления туристы укладывали вещи по машинам и разъезжались. Не будучи профессиональным писателем, Палле Квист тем не менее опубликовал в шести десятых два романа. Один был на девяносто страниц, а другой — на восемьдесят. Как он сказал в 1979 году, давая интервью одной местной газете, «затем мое вдохновение угасло». В шестидесятых он развелся со своей первой женой Магдаленой, от которой у него была двухлетняя дочка Эмили. В семидесятых вновь женился, и у него родился еще один ребенок — сын Ян. Помимо этого он получил должность при правительстве Улофа Пальме. «Когда-то он писал непонятные романы и был активным участником левого крыла коммунистической партии, теперь же стал убежденным социал-демократом — с „вольво“ и при собачке — и вновь возродил свои писательские таланты на Хаммарсё», — было написано в интервью. Журналисту не хватило смелости упомянуть о двух пьесах на политические темы, написанных Палле Квистом в 1976 и 1977 годах. Тогда зрители не обратили особого внимания на осторожное, но злое высмеивание премьер-министра Турбьёрна Фэллдина в пьесе «Швеция, родина моя», однако отвратительная сатира на жизнь королевской семьи многих заставила встать посреди спектакля и уйти. Палле Квист клялся, что у него и в мыслях не было оскорблять Карла-Густава и его невесту Сильвию. Совсем наоборот — он на Сильвию молиться готов!