Благословенное дитя

Лаура прикрыла за собой дверь террасы. Она решила сбегать короткой дорогой к морю и выкупаться. На плече у нее висела большая синяя сумка, а в ней — то, что нужно для купания. Бикини, полотенце, кассетный магнитофон, журналы, чипсы, шипучка, шоколад, тянучки — все это она покупала на собственные деньги и прятала от Розы. Роза говорит, что в неделю можно съесть лишь полпакетика чипсов и одну-единственную плитку шоколада, и то по пятницам или субботам, и никогда, ни при каких обстоятельствах по средам, к примеру. Прямо перед домом под деревом трепыхалась птица. Она махала крылышками, но взлететь ей не удавалось. Она не пищала, не плакала, не пела — Лаура не знала, какие еще звуки могут издавать птицы, у которых не получается взлететь. Во всяком случае, эта птица молчала. Из ее клюва не вырывалось ни звука. Птица не унималась: отчаянно напрягаясь, она махала крыльями, а потом затихала и вновь собиралась с силами. И так раз за разом. Лаура пожалела, что вообще заметила эту птицу. Она же шла купаться, впереди был целый день — светлый и безоблачный, и вот, пожалуйста: умирающая птица, которой больно и которая мучается. Теперь Лауре придется ей помочь. Конечно, она могла бы просто пройти мимо, оставив птицу махать крыльями и убеждая себя в том, что скоро выкинет ее из головы. Скорей всего, через некоторое время она забудет о птице, но неприятный осадок все равно останется. Что-нибудь да напомнит ей — может, лебеди над морем, камень у кромки воды, песня, льющаяся из магнитофончика. Лаура посмотрела на птицу. Она посмотрела на птицу, которая стала ее головной болью. Мерзкая птица! Проклятая птица! Все так хорошо начиналось, а теперь эта проклятая пичуга требовала, чтобы Лаура каким-то образом положила конец ее страданиям. Нужно убить ее, обычно именно так поступают с птицами, которые не могут взлететь и лежат на земле, судорожно махая крыльями, а потом затихают, чтобы через пару секунд вновь начать трепыхаться! Лаура коснулась птицы ногой, та вздрогнула, а вместе с ней и Лаура. Усевшись на землю, Лаура погладила пальцем маленькое тельце и почувствовала, как к горлу подступает комок. Она словно провела пальцем по кусочку мха. Я должна убить тебя, проклятая птица, должна, ты все равно не взлетишь. Она продолжала гладить птицу. Она может раздавить ее ногой, но тогда нога будет чувствовать птичье тело весь день или даже всю жизнь. Она может встать, закрыть глаза и с размаху ударить сумкой, но тогда на сумке останутся кровь, перья и птичьи внутренности и сумку придется выкинуть. Пока она сидела в раздумьях, к ней подошел Исак. Иногда он выходил прогуляться — просто обходил дом и возвращался в кабинет. У него была роль в спектакле, и, когда он вот так принимался нарезать круги вокруг дома, это означало, что он повторяет про себя реплики. У него никогда не получалось выучить их как следует. Он то и дело подглядывал в текст пьесы, который держал в руках. Исаку все по плечу, у него прекрасная память, он запоминает даже сложные стихотворения про водоворот тьмы, которых никто, кроме него, не понимает, однако реплики пьесы ему не по силам. Увидев Лауру с птицей, Исак остановился.

— Ой, — сказал он, осторожно дотронувшись до птичьего тела ногой, совсем как дочь, — ее нужно убить. Избавить от страданий.

Птица взмахнула крыльями. Сев на землю, Исак вздохнул. Его тело тяжело опустилось на землю, и Лаура подумала, что если бы он взял и уселся на птицу, то ей пришел бы конец, но Исак сел рядом, так что она оказалась между ним и Лаурой. Лаура продолжала поглаживать птицу пальцем. Исак наморщил лоб.

— Может, мне вколоть ей снотворного? — сказал он. — Или я подниму ее и с размаху брошу о землю — тогда она не будет мучиться. Бедняга! — Исак посмотрел на Лауру. — Жалко, правда?

Лаура кивнула.

Никто из них не шевелился. Лаура радовалась, что пришел отец: теперь ей не придется убивать птицу самой. Только вот почему он ничего не делает? Почему сидит на земле и палец о палец ударить не может? Иногда Лауре кажется, что отец хочет поговорить с ней о чем-то важном. Лаура уже взрослая, поэтому ему интересно ее мнение, он словно ждет от нее чего-то, ждет, что она откроет рот и поделится с ним мыслями, планами, идеями и впечатлениями. Однажды он даже спросил, каковы ее представления о будущем, а Лаура не знала, что такое представления, поэтому просто помотала головой и пожала плечами. Отец, похоже, был сильно разочарован. Лаура понимала: это оттого, что он любит ее сильнее, чем других. Эрику и Молли он любит меньше. Нет, она ничего особенного не делала, и ничего замечательного в ней нет, но он очень любит ее мать, ведь Роза вытащила его из пропасти.

— Я замерзал, а твоя мать спасла меня.

— А почему ты замерзал, папа?

— Потому что мне было холодно. Я совсем заледенел.

— Чего же ты не надел свитер?

«Ты — дитя любви, — говорил он Лауре, — ты особенная», и мало-помалу Лаура начала воспринимать его слова как обвинение. Ей не хотелось быть самой любимой. Она не такая, как Молли — изящная, милая и странноватая, и не такая, как Эрика — высокая, красивая и способная. Когда они сидят вот так, возле умирающей птицы, она не может рассказывать о чем-нибудь интересном. И у нее нет никаких представлений о будущем — во всяком случае, тех, с которыми Исак мог бы согласиться и сказать: «Да, Лаура! Верно! Так оно и есть! Какая же ты умная девочка!» Лаура как-то спросила Розу, есть ли у той представления о будущем, на что Роза ответила, что у нее есть лишь одежда, еда и сон, а больше ей ничего не надо и что Лауре лучше не выпендриваться и воздержаться от напыщенной болтовни, которая никому не нужна.

Лаура посмотрела на отца. Он улыбнулся ей.

— Вот и сидим мы тут — я и ты, — сказал он.

— Угу А ты скоро ее убьешь? — нетерпеливо спросила Лаура. — Я хотела пойти позагорать!

Вздохнув, Исак отвел взгляд.

Взяв отца за руку, Лаура пожала ее.

— Но пока мы с тобой сидим тут — я и ты, — повторила она, и он снова улыбнулся.

Лаура с Исаком еще долго сидели под деревом, держась за руки, а птица взмахивала крыльями и дрожала. Лаура понимала, что отец считает эти минуты очень важными, он так и сказал: «Эти минуты ты запомнишь на всю жизнь», но Лауре хотелось размяться, ей надо в туалет, а потом на пляж, пока не набежали облака и не похолодало. В конце концов на террасу вышла Роза с термосом в одной руке и газетой в другой. По утрам Роза любила посидеть в одиночестве, почитать газету и выпить кофе. Увидев, что Лаура с Исаком сидят на земле, она остановилась как вкопанная.

— Чем это вы занимаетесь? — спросила она.

— Мы наблюдаем за умирающей птицей, — ответил Исак.

Подойдя поближе, Роза нахмурилась и уперла руки в бока. Она кивнула Лауре.

— А ну-ка, встань с земли! — скомандовала Роза. — Замерзнешь и заработаешь воспаление мочевого пузыря! — Она посмотрела на Исака. — Ты что, хочешь, чтобы у нее мочевой пузырь воспалился?! А еще называешься врачом! Быстро встали! Оба!

Подав Лауре с Исаком руку, она помогла им подняться, а потом наклонилась и взглянула на птицу:

— Ее надо убить. — Она развернулась и ушла за дом.

Лаура и Исак стояли молча. Сказать им было нечего. Лаура посмотрела на птицу. Теперь, когда та перестала махать крыльями и тихо лежала, видно было, как дрожит ее маленькое тельце. Она дышит. Сердце бьется. Водоворот тьмы еще не увлек ее. Лаура пристально посмотрела на Исака, но ничего не сказала. Однако водоворот тьмы еще не поглотил птицу.

Нет, птица — это водоворот тепла, дыхания и света.

Роза вернулась, держа в руках лопату, купленную Исаком прошлым летом, чтобы ровнять гравий возле дома.

— Ну-ка, отойдите! — сказала она, нетерпеливо махнув рукой.

Лаура с Исаком попятились.

Подняв лопату, Роза собралась с духом и ударила.

— Вот так! — сказала она.

Она повернулась к Лауре и Исаку.