Курильский эксцельсиор

Выйдя из комнаты отдыха, капитан отправил Крапивина еще раз проверить баню.

Баня. Русская баня. Это словосочетание очень созвучно словам из известной русской песни: «Поле. Русское поле…»

Что может быть лучше ее? В ней, как говорится, «генералов нет». Есть, правда, пословица: «Баня без девчушки, что хлеб без горбушки». Но к случаю с предстоящим ритуалом это не имело никакого отношения, поскольку женская половина экспедиции наотрез отказалась мыться в бане до мужчин. Если бы на заставе была хоть одна женщина, которая могла бы им показать, как и что им следовало делать голыми в этом деревянном горячем помещении, возможно, они и согласились бы отправиться туда первыми. Тем более что все изрядно соскучились по горячей ванне с ароматными маслами или солями.

Таким образом, ритуал проникновения в глубины русской души мужчины начали с себя.

Умелову было смешно наблюдать за тем, как взрослые мужики, пусть и иностранного розлива, стыдились своей неожиданной наготы, пытаясь оттянуть время, смущенно стягивая с себя трусы.

Александр неожиданно взял на себя роль переводчика, переводя всем присутствующим указания начальника заставы и его заместителя, которые, ничуть не смущаясь, нагишом руководили процессом.

Умелов знал в этой бане каждый сантиметр. Сколько часов он провел здесь вместе с ребятами, мечтая о дембеле и «гражданке»…

Четыре двухсотлитровые бочки, лежавшие на ложе большой печки, тихо булькали, давая понять всем, что внутри был крутой кипяток. Вдоль стен стояли четыре такие же емкости, но уже с холодной водой. Всё как и десять лет назад. Возможно, только нижние венцы у бани были заменены да пол в моечном отделении.

Умелов знал, в чем заключался смысл ритуала и что должно было случиться вскоре. Когда капитан через Гольца обратился к присутствующим, Олег стал с интересом наблюдать за реакцией смущенных иностранцев.

– Александр, пожалуйста, переведите всем. Ритуал посвящения в островитян заключается в следующем: мы по три человека заходим в эту комнату, которая называется парилкой. Там мы греемся, очень сильно греемся. Потом мы выходим и обливаемся водой из этой бочки. В этой бочке не просто вода – это вода, текущая из самого сердца острова. В этом, собственно, и заключается весь ритуал. Но для особо стойких, – Рыжов не решился произнести «для настоящих мужчин», чтобы случайно не обидеть кого-то из гостей, – я предлагаю облиться водой прямо из реки. Она течет в пятнадцати метрах от бани.

Присутствующие молчали, сосредоточенно слушая Гольца.

Олег отправился в парилку в первой тройке вместе с японцем, чилийцем и прапорщиком Крапивиным.

Умелов сел на полог ближе к каменке, тем самым оберегая своих коллег. Он-то знал, как может обжечь с непривычки горячий влажный пар, а японец и чилиец вряд ли когда-нибудь парились в подобной бане.

Прапорщик участливо посмотрел на корреспондента:

– Может, отодвинетесь? А то обожжет.

Олег подмигнул военному и с улыбкой ответил:

– Давай лей, служивый.

От первого ковшика печка глухо охнула, выплюнув в сидящих облако обжигающего пара. Умелов стиснул зубы, пережидая, пока пар растворится и осядет в пространстве парилки, затем посмотрел на соседей.

По лицу Кудо Осимы можно было понять, что для него пребывание в столь жарком помещении было равносильно пребыванию в месте, в которое у азиатов попадали души грешников. Чилиец же выглядел на удивление бодро.

Как следует прогревшись, Олег выскочил из парилки и с радостным криком выбежал из бани. Добежав до реки, он плашмя плюхнулся в мелкую заводь. От резкого перепада температур (а температура воды в реке была градусов восемь, не больше), у него перехватило дыхание. Резко поднявшись, он побежал обратно в разогретую парилку, чтобы ощутить, как расширяющиеся сосуды будут колоть его изнутри тысячами мелких иголок.

Вслед за Умеловым японец и чилиец тоже совершили омовение в священных водах Фонтанки.

После экстремальных процедур, выпавших на долю каждого члена экспедиции, мужчины сидели в предбаннике и пили настоящий домашний квас, заблаговременно разлитый в эмалированные кружки прапорщиком Крапивиным.

Пар, валивший от разогретых тел, поднимался к потолку, конденсируясь на темных досках и превращаясь в длинные гирлянды мелких, то и дело срывающихся капель.

Наполовину завернувшись в простыню, Умелов развалился на лавке и сквозь полузакрытые глаза наблюдал за этой картиной. Только сейчас он вдруг обратил внимание на то, что в бане он был единственным мужчиной, у которого на теле не было ни одной татуировки.

«Ничего себе», – подумал Олег и стал с еще большим интересом рассматривать своих коллег и офицеров-пограничников.

У капитана Рыжова на плече красовался пограничный щит, наколотый, видимо, еще в молодости. Похожие наколки были у Куделина с Крапивиным. Разница у них была лишь в том, что рисунки были разного размера и отличались надписи: у прапорщика красовалось «ДМБ-93», а Куделина – «1991–1994», очевидно, время учебы в пограничном училище.

У Александра Гольца на правом плече тоже была сделана татуировка: тюлень, опирающийся на большой мячик правым ластом.

«Наверное, это его любимец Додон», – подумал Олег.

У чилийца на спине была изображена католическая Божья Матерь. У Сэма Льюиса на предплечье было лаконичное маленькое тату с данными резус-фактора и группы крови. Обычно такие наколки делают себе спецназовцы. Но самая оригинальная цветная татуировка была у Кудо Осимы: голова дракона, окаймленная иероглифами.

Поймав на себе пристальный взгляд Олега, японец поспешил закрыться простыней. Заметив смятение японца, Умелов встал и направился к выходу.

На улице температура воздуха была около десяти градусов, но холода не чувствовалось, поскольку тело было хорошо разогрето. Со стороны Тихого океана дул свежий ветер.

На Онекотане время текло по своим законам.

Утром следующего дня, хорошенько выспавшись, члены экспедиции начали готовиться к выходу на свои маршруты. Первыми на юг острова должны были идти Александр и Сара Гольц. Они направлялись к бухтам Муссель, Нигори и мысу Ракушечьему наблюдать за популяциями нерп и сивучей.

Мэри отправлялась к мысу Субботина искать колонию каланов. Это место ей подсказал Умелов.

Сэм Льюис собирался на север острова к озеру Черному у подножия вулкана Немо. Там он собирался проводить наблюдения за реликтовым видом гольца,[6] который обитал там с незапамятных времен. Туда же отправлялся Кудо Осима изучать тектоническую активность вулкана Немо.

Барбара Кински планировала отправиться по прибойной полосе к устью реки Озерной.

Фриц Кейтель и Кен Линч отправлялись к истокам двух рек, Фонтанки и Ольховки, для изучения скальных пород, которые обнажила природа в руслах этих мелких рек. А Хуан Сантос собирался исследовать кальдеру вулкана Креницына – жемчужины Онекотана, да и, пожалуй, всех Курильских островов.

Умелов ждал, когда все покинут территорию заставы, помогая членам экспедиции надевать рюкзаки и собирать снаряжение. Ему необходимо было сделать вид, что он тоже собирается уходить, чтобы потом незаметно вернуться обратно.

Он должен был попросить начальника заставы срочно связаться с Особым отделом Пограничного отряда и сообщить им, что на острове находится российский журналист Олег Умелов. После этого следовало ждать развития ситуации.

Наконец затянувшиеся сборы закончились. Еще раз проверив амуницию и компактные приборы GPRS, которые были выданы всем участникам экспедиции еще на судне, ученые отправились по своим маршрутам.

Олег вызвался проводить Мэри к мысу Субботина. Через пять километров, в месте, где нужно было перепрыгивать метровую расщелину, Олег посмотрел вниз. Как и раньше, волны плескались между скалами, шевеля и поднимая зеленые космы водорослей.

Легко перепрыгнув с рюкзаком Мэри на другую сторону расщелины, Олег протянул ей руку:

6

Salvelinus gritzenkoi (лат.) по-научному.