Страница 23 из 86
Осторожно прикоснувшись к голове, Летти удивленно отметила, что болят даже мышцы руки. Кожа на лбу была как будто сухая и прохладная. Стало быть, это не болезнь, а… Ее внимание привлек непривычный блеск на пальце — золотое колечко с зеленым маслянистым камнем.
Замужем. Святые небеса, она замужем!
Летти снова почувствовала приступ тошпоты и проглотила слюну. В голове начали всплывать обрывки воспоминаний.
Бесконечный путь к алтарю, взгляд шафера, бесстыдно прикованный к ее скромному лифу, отсутствующий взор мужа, когда он отвернулся от нее в переполненной гостями зале для балов. Что последовало дальше, вспоминать было труднее и труднее. Летти провела тяжелым языком по сухим губам, задумываясь, беседовала ли она с леди Генриеттой. И мистером Доррингтоном… Перед глазами заколыхались огоньки свечей в темной комнате — даже от света, вспыхнувшего в воображении, захотелось зажмуриться, — и возник образ Майлза Доррингтона. Вот он протягивает ей бокал, вот называет ее «леди Пинчингдейл», вот говорит о лошади… При чем здесь лошадь? Случилось что-то еще, куда более важное. Розовые ленты… Что-то связанное с розовыми лентами.
Розовые ленты и ночной побег из дома. О Господи! Летти прижала руки к губам. Ее сундук не успели распаковать, и она велела лакею принести его вниз, весело сообщив, что они с лордом Пинчингдейлом уезжают в свадебное путешествие, да попросив уведомить о том всех любопытных, в особенности прислугу из дома Понсонби. Летти содрогнулась. Нет, не смела она такого выкинуть, верно ведь? Однако выкинула, и в этом не было сомнения. Ибо не могла бы вспомнить того, чего вовсе не случилось. Вот и сундук ее стоит здесь, привязанный к стенке.
Летти снова тихо застонала — на этот раз отнюдь не от боли.
Лучше бы ее похитили — было бы не так досадно. Во всяком случае, тогда она не чувствовала бы себя столь безнадежной дурой.
— Ах вы бедненькая, голубчик! — Брюнетка, чуть не пританцовывая, вошла в комнату. Дверь за ней захлопнулась с таким грохотом, что в голове Летти загремела канонада. Однако, увидев кувшин с живительной водой в руке девицы, Летти решила, что за него готова простить незнакомке что угодно. В другой руке длинноволосая держала ведро. — Один премилый человек посоветовал прихватить и ведерко, — сказала она, размахивая ведром столь вдохновенно, что Летти невольно отодвинула голову дальше. — На всякий случай. — Брюнетка с шумом поставила ведро, отчего в мозгу Летти сошла новая лавина боли, и налила воды в стакан, явно знававший лучшие времена.
Но выбирать не приходилось. Взяв стакан, Летти спросила:
— Мы… знакомы?
— Ах да! Глупая моя голова! — Девица чуть снова не плюхнулась на кровать, но сжалилась над страдалицей и лишь протянула ей руку. — Я Эмили Гилкрист.
— А я Летиция Олс… — Летти запнулась. Она была уже не Олсуорси, а Летиция Пинчингдейл. Но не стоило рассказывать всему свету, что она едет бог весть куда и без мужа. Скандалов ей хватало, чтобы помнить всю оставшуюся жизнь. — Летиция Олсдейл. Я Летиция Олсдейл, — повторила она более смело.
— Вы из Лондона, мисс Олсдейл?
— Миссис, — уточнила Летти, соображая весьма туго, но уже входя в новую роль. — Миссис Олсдейл. Я… вдова.
— А почему не в трауре?
— Беда постигла меня только что, — вывернулась Летти. — Я не успела обзавестись траурными платьями.
Эмили понимающе закивала, а ее детские локоны запрыгали.
— Обзаведетесь, когда доберемся. Времени у нас будет предостаточно. Обожаю делать покупки, а вы?
Летти, будто не услышав, о чем ее спросили, снова облизнула губы и задала роковой вопрос. Вообще-то ей надлежало знать ответ, однако…
— Доберемся куда?
Эмили взглянула на нее снисходительно:
— Вы это серьезно, миссис Олсдейл? В Дублин, конечно. Куда еще мы можем приплыть на дублинском пакетботе?
Глава 8
К следующей среде стало ясно: он не позвонит. Даже если смотреть на жизнь глазами мужчины, полторы недели срок немалый. Одно дело — дня три. Ну, или даже неделя. Тоже многовато, однако еще можно надеяться. Полторы же недели! Тут уж глупо ждать чудес.
Поминутно поправляя на плече ремень компьютерной сумки, я пробиралась сквозь толпу туристов на Квинсвей к торговому центру «Уэйверли». Хандра хандрой, а о еде забывать нельзя. В моем крошечном холодильничке последние дни царила пустота.
Как и в личной жизни.
Всю прошлую неделю я пребывала в странном настроении — то ликовала, то чуть не выла с тоски, каждые пять минут хватала телефон, в метро предавалась радужным мечтам — словом, вела себя как влюбленная четырнадцатилетняя дурочка. При этом то и дело воспроизводила в памяти слова, что мы успели друг другу сказать — с некоторыми улучшениями, — гадала, что значил тот или иной взгляд, да придумывала имена нашим детям. Их должно было быть трое — Эми, Ричард и Гвендолин (к тому моменту я совсем очумела от глупого счастья). У всех будут золотистые волосы Колина и мои голубые глаза, за исключением Гвендолин — она родится, как я, рыженькой.
Потом мне было так жаль всех троих — несчастные крошки, им никогда не суждено появиться на свет!
Справа от меня вырисовался большой магазин с громадными плакатами, что сулили скидки до сорока процентов. Яркие вывески всякий раз вызывали во мне ожесточенную борьбу, лучшая половина моего «я» неизменно терпела поражение, я сворачивала с пути, обзаводилась совершенно ненужной одеждой, что плачевно сказывалось на состоянии моего банковского счета, а обновы по полгода висели потом в шкафу с этикетками. Сегодня объявления о распродаже не сумели сбить меня с толку. И я, устояв перед соблазном умом и телом, прошла мимо.
В прошлый понедельник, все еще окрыленная воспоминаниями о выходных с Колином, я окунулась в чтение писем Летти Олсуорси, не теша себя особыми надеждами, лишь презирая Джеффри Пинчингдейл-Снайпа за то, что, ослепленный любовью, он попался в сети ее расчетливой сестрицы. Все они такие, эти мужчины, со злорадством думала я: им подавай одно — прекрасное личико, улыбку и прочие прелести. Впрочем, трудно было поверить, что столь разумный человек, как Джеффри Пинчингдейл-Снайп, мог попасться на столь примитивную удочку. Мне в голову пришли две мысли — ни та, ни другая не годились для дебатов с профессорами. Первая: умнейшие из мужчин нередко теряются, когда сталкиваются с женщиной (как, например, «ботаники» с компьютерных отделений в нашем колледже или большинство моих товарищей по учебе в магистратуре). Вторая: такова была реакция Джеффри Пинчингдейл-Снайпа на войну — перед Второй мировой большинство мужчин тоже наспех переженились. Да, конечно, это две разные эпохи, однако готова поспорить: если задаться целью, найдешь даже специальную литературу, где разбирается стремление обрести стабильность в море бедствий, установить неразрывные связи, вопреки разгулявшемуся варварству, и подобные вопросы.
У меня, в отличие от лорда, не было даже войны, на которую можно списать что угодно.
Проходя мимо магазинной витрины, я нахмурилась, взглянув на собственное отражение. Если вдуматься, я вела себя не умнее Джеффри Пинчингдейл-Снайпа. Сравнение выводило меня из себя, но от правды никуда не денешься. Какое, к чертовой матери, я имела право осуждать его, когда сама безумно мечтала о встрече с тем, кого едва знала? Может, как раз потому так и психовала, что почти не знала? Неведение ужасно привлекательно. Берешь красавца мужчину, представляешь его в немыслимых мечтах — и вот он, пожалуйста, твой идеал. Такой, каких в жизни просто не бывает.
По сути, что я могла о нем сказать? Лишь то, что он потомок Пурпурной Горечавки, что у него милая тетя и что его бесят любознательные исследователи. Впрочем, последняя особенность была скорее недостатком. Я понятия не имела, в каком Колин учился колледже и чем зарабатывает на жизнь. В ходе нескольких недолгих бесед мы не касались этих тем. В общем, он мог запросто оказаться демоном-парикмахером из Западного Суссекса, что перерезает клиентам глотки и делает из них начинку для пирожков.