Ужасы

Значит, это ирландское блюдо? Джессопу ничего не оставалось, как поднести ко рту капающий соусом комок. Вероятно, неизвестный овощ или мясо, разварившиеся до полной неузнаваемости в общем котле.

— Вкусно? — спросила Мэри.

Все наблюдали за ним.

— Гм… — По крайней мере набитый рот избавлял его от необходимости давать внятный ответ.

Он проглотил комок целиком, как устрицу, и тут же задумался, сколько повторений на бис потребуется, чтобы опустошить тарелку. Он жевал кусок, над которым пришлось серьезно поработать челюстями, когда Джо объявил:

— Раз вы не студент, ручаюсь, что вы учитель!

Джессопу наконец удалось проглотить и удержать в себе жесткую порцию пищи.

— Лектор, — поправил он.

— А какая разница?

— Я бы сказал, некоторая разница есть.

— Все равно учите, не так, что ли? Все равно живете за счет работяг.

— Брось, Джо, — вмешалась Мэри, — не то наш новый приятель не захочет с нами остаться.

Джессоп мог бы сказать ей, что это уже случилось. Он раздумывал, сколько можно оставить в тарелке, чтобы с достоинством удалиться и поискать другое убежище от урагана, и обязан ли он еще соблюдать вежливость, когда Том резко спросил:

— И что у вас за лекции, Дес?

"Для студентов!" — мог бы огрызнуться Джессоп, но вместо этого показал на партитуру Бетховена, приготовленную для вступительной лекции:

— Мой предмет — музыка.

Он стал нашаривать ложкой последний кусок, когда Мэри спросила:

— И какую отметку вы поставите за наше пение?

— Я вообще-то не оцениваю выступлений. Я скорее теоретик.

Том не удовлетворился пренебрежительным фырканьем Джо и спросил:

— Должны же вы отличать хорошее от плохого, раз вы этому учите?

— Шесть, — сказал Джессоп, чтобы покончить с темой, но тем самым привлек к себе все взгляды настороженных глаз, — Семь, — поправился он, — Добрые семь. Это из десяти. Отметка, которой порадовались бы многие профессионалы.

Бетти рассмеялась, ясно дав понять, почему остальные сидят с насмешливым видом.

— Вы ведь нас еще не слышали, Дес. Надо послушать.

Пока она готовилась начать, Джессоп успел понадеяться, что ему предстоит вытерпеть выступление хора. Бетти, пошатываясь, поднялась на ноги, выпятила грудь, укрепив в нем неприятное ощущение разницы в размерах ее молочных желез, и пошла на приступ мелодии. Что она предлагала сделать с пьяным моряком? Ее дикция и голос, достаточно надтреснутый, чтобы называться фальцетом, делали загадку неразрешимой. Джессоп позволил себе большой глоток "Капитанского" в надежде, что напиток сделает его более снисходительным. Бетти, задыхаясь, опустилась на место.

— О, — поспешно сказал он, — мне кажется…

— Еще рано говорить, — возразил Дэниель. — Прежде надо послушать всех.

Джессоп склонил голову — не в последнюю очередь ради того, чтобы не видеть Мэри. Кривобокость Бетти теперь представилась ему знамением злой судьбы. Слушать Мэри было достаточно тяжелым испытанием — голос ее звучал еще пронзительнее, чем у подружки, а ответ на вопрос песни остался еще более невразумительным.

— Ну вот, — сказала она, добравшись до слишком далекого конца, — кто следующий?

Пока Джо вставал, притопывая, возможно, чтобы привлечь взгляд Джессопа, тот набрал полную ложку матросского рагу, оправдывая свое внимание к тарелке.

Едва ложка попала ему в рот, стало ясно, что ее содержимое слишком упруго, чтобы разжевать, и слишком обильно, чтобы проглотить. Не успел еще Джо прореветь первую строку, когда Джессоп, пошатываясь, поднялся на ноги. Он отчаянно помахал ладонью на раздутые щеки и ввалился в дверь туалета.

Перспектива посещения мужской уборной заставила его зажать рот ладонью. Открыв локтем вторую дверь, он обнаружил, что женская выглядит не более заманчиво. Обломки почерневшей мраморной раковины валялись на неровном бетонном полу под ржавым протекающим краном на перекрученной зеленоватой трубе. Джессоп бросился в первую из двух кабинок, плечом толкнув дверь. Рваная дыра в блестящей асфальтовой заплате отмечала место, где располагался пьедестал. Что он должен был думать о странной субстанции, медузой раскинувшейся по ее краю? Не успел он рассмотреть ее в неровном свете, как масса съежилась и ускользнула в темную глубину. Этого зрелища хватило для того, чтобы заставить его выплюнуть в дыру все, что было во рту, и отступить в коридор. Отчаянно выискивая на стене менее заляпанный участок, чтобы к нему прислониться, Джессоп услышал голоса — продолжение телевизионной трансляции из-за задней двери, и более отчетливо — разговор в баре:

— Не пора уже сказать Десу?

— Бетти права, скоро надо будет.

— Мне не терпится увидеть его лицо!

— Я еще помню, какое было у тебя, Мэри.

Не только слова заставили его похолодеть — хуже было другое: быть может, утомленные пением, оба голоса перестали притворяться. Он наверняка принял бы их за мужские, не сбей его с толку прежние имена. Если ему случилось попасть в заведение такого рода — ему здесь совершенно не место. Постаравшись изобразить на лице полную невинность, для чего ему пришлось проглотить застрявший в горле комок, он смело вошел в бар.

Обстановка изменилась больше, чем он думал. Джо перенес свою тушу на табурет, загораживавший уличную дверь. Джессоп притворился, что не заметил, и тут же понял, что обрек себя притворяться, будто это не имеет значения. Он продолжал старательно притворяться, собирая партитуру и укладывая ее обратно в портфель.

— Ну, — выговорил он настолько непринужденно, насколько позволяли ставшие непослушными губы, — мне, пожалуй, пора.

— Погодите еще малость, Дес, — сказал Джо, всем весом привалившись к двери. — Послушайте-ка!

Джессоп не понял, относится ли это к новому порыву ураганного ветра или к словам.

— Мне нужно кое-что взять из машины.

— Скажите нам что, и мы вам принесем. Вы одеты не по погоде.

Джессоп пытался найти слова, которые позволят ему уйти, и решал, каким тоном их следует сказать, когда Дэниель заметил:

— Все ваше пение отпугнуло Деса и от нас, и от ужина.

— Тогда давайте послушаем вас, Дес, — слишком настойчиво предложил Джо. — Ваша очередь петь.

Может, им больше ничего и не нужно? Джессоп поймал себя на том, что бормочет:

— Я не знаю, что исполнить.

— А то же, что и мы, — отозвался Джо.

Джессоп сжал за спиной потные ладони и втянул побольше воздуха, надеясь, что это поможет удержать внутри воскресший вкус съеденного. Он повторил вопрос про моряка, и его ослабевший голос вернулся к нему, а слушатели покачивались из стороны в сторону, видно желая его поддержать. Бармен обнаружил очередной стакан, который стал тереть с особой страстью. Когда Джессоп закончил, всей душой желая, чтобы уже действительно настало утро, когда он окажется на пароме, голос его сорвался.

— Чудесно! — прокричала Бетти, поправив упавшую грудь, — Еще!

— Я больше ничего не помню. В сущности, я не разбираюсь в подобной музыке.

— Научитесь, — пообещал Дэниель.

— Уведи его повидаться с ней, — напела Бетти, — и он протрезвеет враз.

— Дай послушать ему, как она поет, и он больше не станет пить, — добавила Мэри, кажется с торжеством в голосе.

Они просто подсказывают строчки, убеждал себя Джессоп. Может быть, те самые, что они пели. Эта мысль не помогла ему продержаться под множеством глаз, глядящих из темноты, что сочилась сквозь сети. Ему почудилось, будто его заманили в пещеру, где в темноте невозможно даже защищаться. Вокруг виднелись и все более беспокойно шевелились тяжелые тени. Мэри пальцами расчесывала свои рыжие пряди, словно подумывала с ними расстаться.

— Давай, Дес, — произнес Джо таким тоном, что Джессоп на мгновение поверил — его направляют на выход. — Не стоит чураться компании.

— У нас всего одна ночь, — добавил Том.

— Так что нам придется всех устроить, — сказал Дэниель.

Джессоп только и понимал, что не желает понимать. Его пробил озноб, так что чуть не разошлись стиснутые ладони. Дрожь лишила его остатков самообладания — и тогда он увидел, возможно, свой последний шанс.