Страница 31 из 79
— Что вы там мелете ерунду! — прикрикнули на них вбежавшие. — Мы служители из ямыня: пришли сюда, чтобы арестовать Лу Наня. Чего же голосить и звать на помощь!
Жена Лу Наня сразу поняла, что все это дело рук начальника уезда, который, вероятно, решил отомстить поэту за нанесенное оскорбление и затеять против него дело. Пытаясь запугать ворвавшихся, она стала кричать на них:
— Раз вы не грабители, а служители ямыня, то должны знать, как себя вести! Я уверена, что ничего страшного не произошло. Наверно какая-нибудь чепуха, вроде земельных дел, подворных налогов или регистрации брака. Почему же вместо того, чтобы притти днем, вы являетесь среди ночи, ведя за собой целую толпу с факелами и палками, и, как разбойники, врываетесь в дом? Вот я завтра пойду в ямынь и расскажу там обо всем. Посмотрим, что вы тогда запоете?!
— Нам только нужно, чтобы вы сказали, где Лу Нань, а там можете жаловаться, — нагло заявил один из служителей ямыня и подал знак, по которому люди бросились обыскивать комнату. Набив карманы безделушками и драгоценностями, они перешли в помещение, предназначенное для наложниц. Женщины, при виде ворвавшихся в комнату людей, от страха попрятались под кровати. Обыскав все и не найдя Лу Наня и здесь, посланцы из ямыня, рассчитывая, что хозяин должен быть в садовом павильоне, толпой повалили в сад.
Они не ошиблись: Лу Нань с гостями сидел в своем павильоне и пил вино. По бокам стояли служанки и пели. Слуга, посланный на розыски Лу Цая, докладывал в это время хозяину о том, что Лу Цай исчез. Вдруг с криком к павильону подбежали двое слуг:
— Хозяин, беда пришла!
— Что случилось? — спросил поэт пьяным голосом.
— Ничего не знаем, только целая толпа ворвалась в наш дом. Люди грабят, хватают всех, кто попадается под руку. Сейчас они ворвались в ваши покои.
Гости Лу Наня испугались, опьянение быстро прошло.
— Что ж это такое? — возмутились они и поднялись со своих мест, собравшись пойти посмотреть, в чем дело.
Лу Нань и не подумал встать с места. Через несколько минут перед павильоном замелькали огни, и целая толпа с громкими криками «Быстрей поднимайтесь!» ворвалась в павильон. Служанки, не находя места, где можно было бы спрятаться, в испуге стали метаться по павильону.
— Кто вы такие? — закричал разъяренный поэт. — Как вы смеете так врываться в мой дом! Я сейчас же позову людей и прикажу вас арестовать!
— Начальник уезда приказывает вам явиться для объяснений, — ответил старший из служителей ямыня. — Так что не вам бы говорить об арестах! Живее поворачивайтесь, живей! — кричали они, набрасывая веревку на шею Лу Наня.
— В чем я провинился? — негодовал поэт. — Раз так, никуда не пойду, что вы тогда со мной сделаете?!
— Если вы хотите знать, я объясню вам, в чем дело. Начальник уезда уже не раз приглашал вас к себе, а вы не приходили и думали, что все это вам так сойдет, а вот сегодня наш господин приказал во что бы то ни стало арестовать вас и привести к нему.
Поэт сопротивлялся. Служители затянули веревку и потащили его за собой. Вместе с Лу Нанем было арестовано человек пятнадцать из его слуг. Посланцы из ямыня собирались арестовать даже гостей Лу Наня, но, признав в них известных ученых и местных богачей, испугались и оставили их в покое. Протискиваясь сквозь толпу, служители ямыня вышли из сада и с шумом и криками направились прямо в ямынь. Еще не оправившиеся от волнения гости Лу Наня шли следом, чтобы разузнать, что произошло. Попрятавшиеся было слуги стали вылезать из своих укрытий. Жена Лу Наня приказала слугам пойти в ямынь, узнать, что случилось, и дала им для этого денег.
Тем временем начальник уезда сидел в ямыне и ожидал возвращения своих людей. Перед ямынем стояли служители с факелами в руках. Вокруг было светло, как днем, и совершенно тихо. Но вот привели Лу Наня и его слуг; арестованные были доставлены прямо к главному входу и введены в зал. Когда поэт поднял голову и взглянул на начальника уезда, он увидел на лице Ван Цэня столько ненависти и злобы, что ему показалось, — будто перед ним стоит сам повелитель ада, а служители ямыня, выстроившиеся в два ряда по обеим сторонам от своего начальника, ничем не отличались от злых духов — служителей ада. Люди Лу Наня при виде всей этой страшной картины задрожали и в испуге попадали на колени.
— Лу Нань и другие арестованные приведены в ямынь, — доложили служители, став на колени перед своим начальником. Здесь же коленопреклоненно стояли Ню Вэнь и Цзинь. Один Лу Нань продолжал стоять, выпрямившись во весь рост. Начальник уезда, заметив, что поэт не становится на колени, бросил на него пристальный взгляд и с презрительной улыбкой промолвил:
— Этакий невежа! Если ты смеешь так держать себя перед начальником уезда, неудивительно, что ты не знаешь никаких преград в тех бесчинствах, которые творишь у себя дома. Я и говорить с тобой не стану, просто посажу тебя в тюрьму и дело с концом!
Лу Нань на несколько шагов вышел вперед и, попрежнему не опускаясь на колени, сказал:
— Могу и в тюрьме посидеть. Только прежде вы должны объяснить, в чем я так провинился, что ваши люди врываются ко мне ночью и грабят мой дом.
— Ты убил честного человека по имени Ню Чэн из-за того, что его жена отказалась вступить с тобой в сожительство, — ответил начальник уезда. — По-моему, это достаточно большое преступление.
— Я-то думал, действительно, какое-нибудь страшное преступление, — ответил с презрительной улыбкой Лу Нань. — Оказывается, речь идет о Ню Чэне. Если вы судите меня за него, то вам следует только взыскать с меня штраф. К чему же устраивать из этого целое дело? Этот самый Ню Чэн работал у меня батраком; его избил мой слуга и от этого Ню Чэн умер. Все это так, но ко мне-то это не имеет ни малейшего отношения. Даже если бы я сам убил своего батрака, и то вы не могли бы приговорить меня к смерти. Вы хотите свалить вину на меня и обвинить меня в преступлении, которого я не совершал, чтобы отомстить мне таким образом за обиду, которую я нанес вам лично. Конечно, под пытками вы можете заставить меня признаться в чем угодно; боюсь только, что вся эта история вызовет всеобщее возмущение вами.
— Ты убил свободного человека, — закричал Ван Цэнь, — а перед *«ушами и очами народа» ложно утверждаешь, что человек этот был твоим батраком. Ты проявляешь неуважение к должностному лицу, не желая стать перед ним на колени. Если ты здесь, в зале присутствия, позволяешь себе так безобразно вести себя, то нетрудно себе представить, какие беззакония ты творишь вообще! Убил ты кого-нибудь или не убил, безразлично! Достаточно и того, что ты сейчас бунтуешь против «отца и матери народа»! Дать ему палок!
Служители ямыня, все как один, бросились выполнять приказание начальника: подбежали к Лу Наню и стали вязать ему руки.
— Человека можно убить, но нельзя его подвергать бесчестию! — закричал Лу Нань. — Я не баба, чтобы пугать меня разговорами о смерти. Ты лучше поскорей разберись в этом деле; если я заслуживаю смерти — убей меня, если меня надо резать на куски — режь, но бесчестия я не потерплю.
Служители, для которых слова Лу Наня ничего не значили, повалили поэта на пол и нанесли ему тридцать ударов палками.
— Хватит! — распорядился начальник уезда и приказал Лу Наня и его слуг заключить в тюрьму.
Хозяин квартала, в котором жил Ню Чэн, получил приказание купить для покойного гроб, совершить похоронный обряд, а затем доставить гроб с телом Ню Чэна в ямынь для освидетельствования.
Брат и жена покойного вместе со свидетелями ждали, пока приступят к разбору дела.
Когда Лу Нань, весь окровавленный, поддерживаемый двумя слугами, выходил из главных ворот ямыня, он громко смеялся.
Друзья поэта, давно уже поджидавшие его у выхода, подошли к нему и спросили:
— За что вас так избили?
— Начальник уезда, видите ли, мстит мне за обиду, только и всего. Надо же ему было предъявить мне какое-нибудь обвинение, вот он и воспользовался тем, что мой слуга Лу Цай якобы убил человека, и взвалил это преступление на меня.