Нуманция

— А ты уверен, что она родит тебе именно твоего сына? Наивный…

— Что?

— Целыми днями шатаешься где-то, оставляешь свою невесту одну, на ночные дежурства уходишь… А она одна, скучает в холодной постели… Ну и дурак же ты, Марций! Честное слово! — усмехнулся, — Вот посмотри… — засунул руку за пазуху, потянул на стол, прямо на руки Марция цветной платок, — Узнаёшь? — улыбался, видя смятение на лице декануса, — Думаешь, где я его взял? У неё… Помнишь, она на голове носила?.. Как он у меня оказался?.. — хмыкнул с насмешкой, — От невесты твоей… А попробуй, покажи-ка ей, скажет, забыла, где потеряла, она и правда не помнит, ей тогда не до этого было… Будешь нянчить рыжих ребятишек, Марций… — усмехнулся.

Марций глядел исподлобья, стиснув зубы до хруста, сомкнув пальцы в кулаки, и тонкая цветная ткань холодила разгорячённые руки.

— Врёшь!

Лелий усмехнулся опять:

— Да зачем мне? Сам проверь. Покажи ей, спроси, её — не её? Послушай, что ответит… Сам делай выводы, ты же себя умным считаешь, не так ли?

— Убирайся, а? Оставь меня!

— Ну-ну, не горячись… — улыбался победно, — Не нервничай… — поднялся уходить, удовлетворённый тем, что он сделал, — Желаю успехов в супружеской жизни. — Ушёл, и даже, кажется, ровнее, прямее, чем прежде. Марк проводил его ненавидящим взглядом. Нет, он не верил ни слову, не хотел верить, он знал, что всё это ложь, но платок собрал в кулак и запихнул под тунику на груди. Фарсий удивился:

— Уже уходишь? Ещё же рано!

— Потом…

Она ещё не спала, играла на флейте, подбирала какую-то новую мелодию, когда Марций ворвался в атриум с видом, мрачнее ночных гор. Звуки флейты теперь раздражали его, остановился, глядя в упор. Ацилия убрала флейту за спину, смотрела снизу. Марций выбросил вверх руку, и рабыня отшатнулась, словно ждала удара, но деканус вытащил из-под туники на груди что-то яркое, цветное, оно посыпалось складочками. Бросил ей на колени.

— Твоё?

Ацилия смотрела на платок зачарованными глазами. Откуда? Где он его взял? От удивления даже флейту за спиной уронила, развернула платок, узнавая его. Да, это он, тот, что забрал когда-то Лелий, тогда, когда она ударила его по лицу иглой для шитья. Он тогда ещё лапать её лез, совал свои наглые руки… Она аж содрогнулась, вспоминая прошлое.

Подняла глаза на Марция. Что ему сказать? Что он хочет услышать? Всё рассказать, что он её лапал, а она сумела отбиться от него? Да он же не поверит! Разве можно отбиться от Лелия голыми девичьими руками? Не поверит, уж он-то знает Лелия хорошо, ему свободу в поединке добывать пришлось… Не поверит. Скажет, лжёт она, и не просто он её лапал, а, может быть, и…

Она устало сморгнула, произнося:

— Моё…

— И где оно было? Помнишь?

— Вы что, допрашиваете меня? — смотрела прямо в глаза, — Нет, не помню…

У Марка аж плечи поникли. "Скажет, что не помнит… Забыла, где потеряла…" Он откашлялся и снова спросил:

— Где ты его потеряла?

— Какая разница? — ответила вопросом на вопрос, — Потеряла где-то, я не помню!.. Что вам от меня надо? Нашли, — хорошо, спасибо вам… А не нашли, ну и ладно бы…

— Не я нашёл… — он и сам своего голоса не узнал.

Лжёт… Она лжёт ему…

— А кто? — и такое простодушное выражение в глазах, на лице — сама невинность. Все вы такие! А я-то, дурак, поверил тебе, всей душой к тебе прикипел… Влюбился, как мальчишка…

— Лелий… — разомкнул сухие губы, отвечая. Да и зачем уже говорить? Есть ли смысл? Для чего, когда и так всё ясно…

Рабыня отвела глаза, поджимая губы, смотрела в сторону. И Марций вспомнил вдруг, она говорила тогда: "Он не будет меня шантажировать… получит своё и успокоится…" Что за дрянь!

— Иди к себе! — голос его был таким, что Ацилия вздрогнула всем телом, рывком перебросила глаза, и губы её распахнулись от небывалого удивления. Холодные слова, тяжёлые, как металл обжигающие.

— Нет…

— Что? — она перечила ему. Она! Да как она смеет? После всего! После этого?.. Да что себе позволяет?!

Ацилия сбросила с себя на пол этот злосчастный платок, медленно поднялась на ноги, не сводя своих глаз с его, тёмных и пронзительно острых. Смотрела снизу, маленькая, но решительная, готовая идти до конца.

— Что он наговорил вам? Что он сказал? Ведь он сказал что-то, да?.. Я догадываюсь, что… И вы поверили?.. Вы поверили человеку, которого ненавидите?.. Тому, кто ненавидит и вас?.. — она помолчала, с сомнением покачала головой, — Да он забрал его у меня! Просто забрал и всё! А вы верите…

— Иди к себе! — повторил он, но голос его уже дрогнул, уже был не таким, как в первый раз.

Ацилия поджала дрожащие губы, ушла в свой угол. Марций постоял немного и ушёл на улицу.

* * * * *

На следующий день он не позвал её к себе за стол во время ужина, избегал разговаривать, а когда она перед сном расчёсывала волосы, сидя на триподе, он долго и пристально смотрел на неё. Думал.

Боги святые! Он вчера сам себе признался в том, что любит её, что привязался, что прикипел к ней всей душой. Да разве не обидой и безумной ревностью можно объяснить всё то, что он пережил прошлой ночью после слов Лелия и переживает сейчас?

Обида, ощущение предательства, холодного и расчётливого предательства, рвали его душу. Он-то доверял, он верил в неё, считал её чистой, наивной девочкой, а на самом деле… Что на самом деле?

Она оказалась лживой и расчётливой…

Непонятно только одно, если она хотела воспользоваться им, свалить на него себя и своего ребёнка, то зачем тогда она пыталась сбежать? Требует отпустить её? Вообще предложила убить этого ребёнка? Почему она возмущена его желанием жениться на ней?..

Сумасшествие какое-то!

А в глазах всё стоит и стоит разочарование в её глазах, растерянность на лице после всех этих обвинений. Да он и не говорил ей ничего, собственно, она и сама всё поняла. Понятливая, бестия…

И он понял вдруг, что уже не сердится на неё.

Лелий солгал ему, специально, чтобы вывести из себя, чтобы разозлить, конечно, он сейчас только местью и живёт, а чем ещё?

Марций поднялся из-за стола, постоял, словно собираясь что-то сделать, но так и не решился, сел опять.

И всё равно что-то было у неё с ним, что-то, о чём она не рассказывает, что скрывает почему-то.

— Так и будешь дуться? — спросил первым. Прямо глядел на неё, встретил удивлённый взгляд.

— Я? — дёрнула головой, отбрасывая волосы с лица, — С чего вы взяли, что я вдруг обиделась? Это вы вчера принеслись, как будто вас фурии преследуют… — фыркнула, отворачиваясь, снова занялась своими волосами — крайняя занятость, не тронь!

Марций помолчал, сощуривая глаза:

— И всё равно ты что-то недоговариваешь. Что-то у тебя было с Лелием… Что?

Ацилия уже следила за его лицом, словно не ожидала этого разговора.

— Я не знаю, чего он вам наговорил, может быть, выставил своей любовницей, может, ещё что-нибудь… Я не собираюсь сейчас что-либо доказывать, думайте, как хотите, это вы со мной жить собрались, а не я с вами… Думайте сами, нужна ли вам такая жена, и мать вашим детям? — усмехнулась, она и сама не верила себе, просто издевалась над ним, — Мне лично, всё равно, что вы решите, какие выводы сделаете, меня это мало касается…

— Ну, прям, так и всё равно? Ни одной женщине не может быть всё равно то, что о ней говорят, о её порочности или же целомудренности, считай, как хочешь… Тем более тебе, ты же у нас не просто так плебейка-голодранка, а дочь отца-аристократа, патрицианка… — улыбался, в свою очередь издеваясь над ней, — Не думаю, что в тебе не воспитали ревностные чувства поддерживать авторитет своего рода, отца, предков, как хочешь… Прямо, так и всё равно, что о тебе скажут? А говорят-то не лестные вещи…

Ацилия фыркнула:

— Мне не за что стыдиться себя, я не сделала ничего предосудительного, а если бы не вы в моей жизни — мне бы даже можно было гордиться собой… Но всё, что вы делаете со мной, видит бог, это уже не моя вина, мне за всё это не отвечать ни перед людьми, ни перед богами.