Идолопоклонница

Городинский позвонил в тот же вечер:

— Женя! Женька, милая, ты всё сделала, как надо?!

Женя молчала. В горле стоял какой-то противный огромный ком, состоящий из любви, обиды и непонимания.

— Алло, Женька! Алло! Ты меня слышишь?!

Женя слышала. Очень хорошо слышала. Громко орала музыка, слышались людские голоса. Ну вот, он опять ведет ночной образ жизни. Вместе со своей Алиной. Ночью он всегда с Алиной. И от Алины он не требует ни жертв, ни доказательств любви.

— Алло, Женька! Ну где же ты?! Только не молчи!

И вдруг зашептал в трубку, словно опасаясь, как бы не услышал кто посторонний:

— Он приходил сегодня. Он был у нас. Видела бы ты его взгляд! Сволочь, он точно что-то задумал. Ты только скажи — у тебя все получилось, как я говорил, да? Ведь ты же все сделала, как надо?

— Нет, — едва выдавила из себя Женя.

— Нет?! — захлебнулся негодованием Городинский. — Нет?!! Что значит нет?! Ты с ума сошла?! Ты представляешь, что это значит?! Что это значит для нас с тобой?! Я же просил, я так тебя умолял, а ты… Такую малость… Ради меня, ради нас… Эх ты! Я так на тебя надеялся… Слушай, Жень, я тебя очень прошу — если он еще раз придет — ну а вдруг? Наверняка придет, я его знаю. Или нет, лучше сама позови его. Я дам тебе его номер. Ты позвони, попроси, чтобы приехал. Ну, то, сё, мол, подарочек вас ожидает отменный, сюрприз от Димы Городинского, а? Я же могу на тебя надеяться, правда?

— Нет, — почти не слышно ответила Женя.

— Что? Не слышу? Женечка, я знал, что могу на тебя положиться. Только на тебя. Ты же знаешь, у меня никого, кроме тебя, нет. Ты ведь все сделаешь, правда? Иначе я погиб. Ради меня, Женька, ради нас с тобой. Всё, я бегу. Не знаю, когда увидимся. Вырву время, как только все уладится. Ты поняла? Как только ты все сделаешь — я твой. Договорились?! Все, все, Женька, бегу, я не принадлежу сам себе…

И вместо шума, музыки и голоса Городинского в трубке раздались резкие короткие гудки отбоя.

'Ради меня. Ради нас. Ради меня. Ради нас. Ради меня' Какой же ты гад, Димочка! Проще всего повесить свои проблемы на хрупкие женские плечики! Но Зимин?! Каков подлец, а? Сначала требует подарок, потом сам же от него отказывается, а после этого тащится к Алине. Ведь обещал же, обещал! Нет, прав был Дима, тысячу раз прав: Зимин — страшный человек. И как она могла поверить? Что он вот так, за здорово живешь, откажется отомстить Диме? Видать, уж очень он его ненавидит, раз даже от Женькиного 'подарка' отказался.

Да, Дима прав. Но что же делать? Ведь она действительно готова была ради него на все. И не на словах, на деле. Ведь не привиделось же ей, как она вот тут, на этом самом месте унижалась перед Зиминым?! А он все равно пошел к Алине… Негодяй, какой негодяй! Нет, наверное, она была недостаточно решительно настроена. Наверное, она должна была изображать радость на своем лице. Радость от того, что ей предстоит стать подарком Зимину! Она должна была с улыбкой предстать перед ним голой и даже продемонстрировать решительные намерения. Быть может, тогда и Зимин оживился бы, тогда сам сделал бы то, для чего и потребовал подарок?! Надо было действовать более уверенно, настойчиво. Тогда его рыльце действительно оказалось бы в том же пуху. Тогда он не смог бы угрожать Диме. А что, если он начнет его шантажировать?!

Господи, неужели с нее мало позора? Неужели она должна будет еще и звонить Зимину? Снова унижаться? Просить приехать. А потом… А потом — опять? Опять тот ужас? 'Ради меня. Ради нас. Ради меня'.

И это — любовь?! И за это страдать?! И это еще нужно доказывать?! Да зачем ей вся эта грязь?! Прочь, прочь! Хватит!

Но как же Дима?..

А Дима больше не появлялся. Звонил, правда, каждый день, да еще и не по одному разу. И каждый его звонок был криком о помощи, мольбой:

— Женька, милая, позвони ему! Сделай что-нибудь! Я спать не могу, я каждую минуту только и жду, что вот сейчас эта сволочь позвонит Алине и все ей расскажет. Женечка, миленькая, я тебя умоляю — помоги! Ради нас, ради нашей любви! Ты бы видела его взгляд! Он меня буквально пожирает, он одними глазами тебя требует, только вслух сказать не может, потому что Алина рядом. А он при Алине такой весь из себя порядочный, гнида! Женька, я разведусь, честное слово разведусь, вот только подготовлюсь, денег подсобираю. Я построю тебе шикарный дом, Женька! Я так тебя люблю. У нас все будет замечательно, только не бросай меня в беде, только помоги, ладно? Помоги, Женька, позвони этому гаду, позови его, Женька!!!

Женя пыталась объяснить, что Зимин сам отказался от 'подарка', что обещал ничего не говорить Алине. Правда, если совсем уж честно и откровенно, не слишком-то она сама верила Зимину. Чтоб такая сволочь да добровольно отказалась? Ой, что-то тут не так. И Дима подтверждал ее сомнения:

— Женечка, это не тот человек, чьему слову можно было бы безоговорочно поверить. Ты его практически не знаешь, так поверь мне, детка. Это такой гад, это такая сволочь! Нет, он хитрый, он просто что-то задумал. Еще более гадкое, чем 'подарок'. Ох, Женька, чует мое сердце — устроит он нам с тобой райскую жизнь. Мало не покажется ни мне, ни тебе. Женечка, миленькая, пока не поздно — сделай что-нибудь, а? Ну пожалуйста! Как ты не понимаешь — мы же оба погибнем! Позвони ему, позови! Прикинься ласковой кошечкой — ты же умеешь, я знаю. Ну сделай же так, чтобы он не смог отказаться! Чтобы его рыло оказалось в том же пуху. А я женюсь, Женька, честное слово! Вот только потерпи несколько месяцев, может, годик, я подготовлюсь и разведусь, а потом мы обязательно поженимся. Только помоги, Женька, ради меня, ради нас. Позвони ему!

Душа разрывалась. Женя не могла разобраться в своих чувствах. Димины стенания, истерики невольно заставляли ее брезгливо морщиться: не по-мужски, ой, как не по-мужски это! Хотелось видеть любимого сильным и всемогущим, а он на глазах превращался в тряпку, сдувался, как прохудившийся воздушный шарик. Несчастное зависимое существо. И это — ее идеал? Идол? Кумир?! Вот этот зависимый от чужой воли, от воли едва ли не каждого встречного, по крайней мере, от воли Женьки, Зимина и Алины Петраковой, человек — и есть ее идол?! Это ему она посвятила почти пять лет жизни?! О нем мечтала?! Целый год была его любовницей, дарила ему наслаждение, будучи абсолютно уверенной в его исключительности?!

С другой стороны, Женя никак не могла воспринимать его, как чужого человека. Какой же он чужой, когда пять ее последних лет были очень тесно связаны с его именем, с его безумно красивыми, проницательными и такими доверчивыми глазами? А самый последний год?! Она ведь порхала от счастья — как же, мечта сбылась, Димочка Городинский — ее любимый! Уже не идол, не кумир, а самый настоящий любимый, из плоти и крови. И теперь этому любимому плохо. Ему очень плохо. Ему страшно…

Пусть Дима оказался совсем не таким, каким Женя себе его придумала. Пусть он такой же человек, как и все остальные, со своими недостатками, а вовсе не идеальный, каким представлялся с картинки или с экрана телевизора. Но ведь не чужой, ведь столько всего с ним связано… И его проблемы для Жени теперь не могут быть чужими, теперь это и ее проблемы тоже. Она думала, что любить кумира — это только гордиться и восхищаться им. А оказывается, он точно так же, как и любой другой человек, нуждается в поддержке и помощи, в понимании. В жалости, наконец. Не в той жалости, которая может уничтожить человека. В той жалости, которая производная от любви. Ведь она же его любит? Конечно, любит! Ведь если любовь настоящая, разве она может улетучиться из-за обнаруженных недостатков, из-за проблем любимого?

Мир вокруг Евгении Денисенко за одно мгновение изменился до неузнаваемости. Еще вчера яркие насыщенные цвета и запахи осени в одночасье поблекли, потускнели. Все вокруг стало черно-белым и безвкусным, отвратительно пресным. Даже нет, белого вокруг вообще не осталось. Белый — цвет невинности и чистоты, а о какой чистоте, о какой невинности можно говорить после того, в какую грязь довелось Женьке нырнуть с головой? Нет, мир стал черно-серым…