Страница 37 из 50
Ну вот, Натальины подозрения были не напрасны — Лёшка и в самом деле дурак.
— А потом все на свои места встало, — продолжал Кострица, невзирая на Юлькины предостерегающие жесты. — Ты про Грушу в курсе?
— Да, мама рассказала. Жалко парня — жуткая смерть.
— Жалко — не то слово! А если человек сам?
Сам? Неужели Груша с любовницей намеренно на себя руки наложили? Мама говорила: у обоих семьи, дети маленькие. Неужели уйти из жизни оказалось легче, чем из семьи? Дурачки, хоть и нельзя так о мертвых.
— Не ожидала от Груши такого. С виду похож был на нормального.
— Да Груша-то тут причем? У Груши как раз все незапланированно произошло — самый что ни на есть несчастный случай. А этот, идиот, сам в петлю лезет.
— Да кто? По-русски говорить можешь? Так говори! Ты же сам сказал, что Груша…
— Это я не про него сказал, — перебил Санька. — Ты вот умотала к черту на кулички…
— Это вы у черта на куличках, а я…
— И знать не знаешь, что он тут без тебя творит. Да что ты? Я рядом, и то долго сообразить не мог. Говорю же — уверен был, что он обычный идиот. А он сначала просто смерти искал — в надежде на несчастный случай. А оно никак, все как с гуся вода — то поцарапается, то вообще легким испугом отделается. Он и решил конкретно. Раз у Груши получилось — и у него получится.
Только теперь до Натальи дошло. От ужаса похолодели руки. Лёшка! Ее Лёшка! Не может быть. Да, он ее любит, но не до такой же степени, чтобы руки на себя наложить.
А Кострица продолжал вполголоса, чтобы Дружников не расслышал:
— Закрылся в гараже, включил мотор. Хорошо — в соседний бокс мужик заехал среди ночи, а то было бы. Глядь: гараж закрыт, из-под двери свет выбивается, а в свете дым вьется. Прислушался — так и есть, мотор тарахтит. ЧП с Грушей в памяти еще свежо было, только-только сороковины отметили. Скорая приехала, насилу откачали дурака.
Ого! Вот это любовь.
Вот оно как… Получается, Лёшка ее больше жизни любит. Причем это вовсе не пустые слова.
И правда дурак. Разве ж можно так? Ну любит. Ну не сложилось. Так что ж, сразу в могилу? Бред. У него, между прочим, сын растет. У них с Ольгой. Пусть совместная жизнь не заладилась — хотя мама говорила что-то о том, что они то вместе, то врозь. Значит, не навсегда развелись. Значит, Дружников питает к Ольге какие-то чувства, иначе б не вернулся к ней после развода. Пусть не любовь это, пусть всего лишь уважение — наверное, можно жить и с одним взаимным уважением друг к другу. Почему-то же он именно на ней женился.
Кстати, почему? Если, как говорит Санька, из-за несчастной любви к Наталье готов расстаться с жизнью — почему женился на Ольге?
И все же — какой дурак! Разве смерть решит его проблемы, приблизит хотя бы на шаг к Наталье?
А сын? Как же сын? Он же еще маленький. Сколько ему? Натальиному Поросенку пять с хвостиком — у поросят должны быть смешные хвостики-закорючки, даже если речь идет всего лишь о возрасте. Значит, Лёшкиному сыну ближе к десяти. Ему сейчас так нужен отец. Пусть даже тот живет отдельно, но "воскресный папа" тоже может быть настоящим отцом. Разве Лёшка не понимает, что на нем лежит ответственность за сына?!
За жену, кстати, тоже. Пусть и бывшую.
Дурак.
Дурак!
Как он посмел?!!
Шок не проходил. С каждым мгновением он, кажется, лишь набирал обороты. Сначала Наталья не осознала всего ужаса услышанного. Он доходил до нее постепенно. Получается, она некоторым образом причастна к едва не случившейся трагедии. И, судя по всему, далеко не одной: если верить Саньке, Дружников уже не раз пытался наложить на себя руки. Только маскировал свои попытки не под суицид, а под банальный идиотизм. Дескать: а вот такой я рисковый парень. С Дружниковым, мол, не пропадешь, но горя хлебнешь.
А тогда? Тогда, когда он впервые произнес эти слова. В прошлый раз, когда он повез Наташу на Мыс. Что это было? Банальный идиотизм, или первая попытка?
Наталья похолодела. Неужели?.. Он не просто так рисковал ее жизнью. Он уже тогда задумал. Лучше уйти молодыми вместе, чем терпеть Наташину холодность одному.
Прошлое на глазах приобретало новые краски. До сих пор та ночь в Натальином сознании имела единственный цвет — черный. Ночь цвета ночи. Хм. Кстати, неплохо звучит: Ночь цвета ночи. Отличное название для романа. Надо будет использовать. Основное время действия — разумеется, ночь. И ночь эта героям покажется бесконечной. Вне всякого сомнения, это должен быть детектив. Даже триллер. Хорошо бы с мистическим уклоном — только по-настоящему ужасная ночь может иметь цвет ночи. Если не ужасная — тогда зачем ей зловещее название? Нет, в самом деле, "Ночь цвета ночи" — очень даже неплохо звучит. Нужно обмыслить на досуге, закрутить какой-нибудь лихой сюжетец.
О чем она думает?! Лёшка едва не покончил с собой. Возможно, он хотел покончить не только с собой, но заодно и с Натальей. А она о каких-то глупостях думает, удачному названию радуется. Дура.
В самом деле дура. Лёшка ее угробить хотел, между прочим. Ну и что, что давно. Главное, что хотел. Такие ассоциации просто так в голову не приходят. Коль уж у нее родилась ассоциация "ночь цвета ночи" — значит, ночь и в самом деле была по-настоящему ужасной. Больше того — едва не закончилась летальным исходом для обоих. Вот тебе и "Ночь цвета ночи".
Теперь, спустя годы, черная та ночь спонтанно расцветилась радугой. Сначала был свет — значит, начинался вечер с белого цвета. Потом… Потом стало жутко тоскливо, Лёшка надоел ей до оскомины, но никак не желал оставить ее в покое. Это был нудно-серый. Потом — ночь, дождь, езда по мокрому городу. Яркие всполохи неоновых реклам, расползающийся пятнами в темноте электрический свет фонарей вдоль дороги — желтый в крапинку дождя. За городом света почти не осталось, и фара стала мигать — это синий в желтый горошек, потому что фонари все еще встречались по обочине шоссе. Потом — красная, как сигнал опасности, мгла ночи. Для Наташи. Для Лёшки, должно быть, этот цвет был могильно-фиолетовой теменью — для того ведь и вез Наташу в ночь, чтобы оказалось в могилу. Бррр.
А у Наташи цвет могильно-фиолетовой темени настал тогда, когда Лёшка забыл ее на Мысе. Когда вокруг ни души, когда из-за страха перед невидимым коварством стихии она не возражала против смерти от ножа заблудившегося бандита. Для Лёшки-дурака тот миг окрасился наверняка красно-оранжевой тревогой — все вокруг завыло-закричало: караул, ты потерял ее, не получится у вас общей вечности!
Какого цвета общая вечность?
Общая вечность неизвестного цвета — вот чего он хотел тогда для них обоих.
Хотел?
Или Наталья все это только что придумала под воздействием Санькиного рассказа? Она может, она такая. Фантазия у нее хоть и богатая, но временами нездоровая.
Нет, не может быть, чтобы Лёшка хотел утащить ее за собой в вечность. Не может. В ту пору у него еще была надежда. Он еще мечтал, что у них все получится. Зачем нужна общая вечность, если еще возможна общая жизнь?
Правильно. Пока она рядом — Лёшке не нужна смерть. Ни одиночная, ни парная. Пока Наталья рядом — у него есть надежда. Как сейчас. Сегодня он не собирался отправляться в вечность — иначе не приготовил бы для нее дурацкие эти джинсы, из-за которых она не может дышать в полную силу.
Ей никогда ничего не угрожало в Лёшкином присутствии. И сейчас не угрожает. И никогда не будет угрожать. Потому что пока она рядом — у Лёшки есть надежда.
Когда Дружников, наконец, натянул веревку для Вики, Наталья уже более-менее пришла в себя. По крайней мере, сумела спрятать эмоции за почти искренней улыбкой.
Вика смотрела на нее зверем. То ли наверняка знала, с кем связаны Лёшкины суицидальные наклонности, или только догадывалась, но по ее злобному взгляду очень легко читалось все, что она думает о Наталье.
Это было довольно пикантно: одновременно и забавно, и досадно. Получается, другой раз бывает потешно, когда тебя ненавидят. А горечь вызывало то, что по соображениям глупой этой девчонки ответственность за Лёшкин идиотизм целиком и полностью лежит на Наталье.