Страница 30 из 50
— Она моя, потому что я первый ее полюбил — ей тогда всего тринадцать было.
Другой не соглашался:
— Плевать мне, сколько ей тогда было. Потому что мы женаты уже девять лет, и у нас растет Рычащий Поросенок. А Поросенок любые твои доводы перевесит.
— Кроме того довода, что Наташа любит меня. Разве ты не понял, зачем она приехала сюда? Думаешь, к матери? Нет, ко мне.
— Как приехала — так и уедет, — спорил муж. — Потому как штампом в паспорте повязана, и чувством долга.
— Дурак, — хотела возразить Наталья. — Причем тут штамп, причем тут долг?! Просто я тебя люблю, любовью и повязана — с тобой, и с Поросенком.
Но язык почему-то чудовищно разбух во рту, и слова застряли в горле.
Лёшка обрадовался ее немоте, засмеялся:
— Я же говорил, говорил! Штампом ты ее не удержишь. А на одном долге далеко не уедешь. Она уже не твоя. Ты не знаешь, во что превращаются облака — это твое слабое место. Ты проиграл, хоть и муж пока.
От их споров у Натальи разболелась голова. До смерти хотелось пить. Но для того, чтобы принять пару таблеток аспирину, а заодно напиться холодной минералки, нужно проснуться. А проснуться не позволяли спорщики: Наталье было очень важно выслушать их мнения. Может, они сами решат, как ей быть, с кем остаться? Тогда не нужно будет ничего решать самой. Решать — это так больно.
Спорили они очень долго — Наталья успела смертельно устать от их разборок. На какой-то миг она отвернулась от них, быть может, вздремнула, потому и не углядела, с чего началась драка. Очнулась, когда те стали бросаться хрустальными рюмками. Лёшка в мужа бросает, а попадет в стену — бзынь! Потом муж в Дружникова швыряет, и тоже промазывает. И снова рюмка об стену — бзынь! Всю посуду мамину переколотили, пока Наталья поняла — телефон звонит, а не рюмки бьются.
За окном вовсю плескалось солнышко, но в комнате было сумрачно из-за плотных коричневых гардин. Электрические часы мигали цифрами: 09:40.
Кого благодарить за пробуждение? Еще час бы поспала с этими спорщиками в голове — или с ума бы сошла, или не проснулась бы вообще. Наверное, мама звонит. Чтоб Наталья поскорее привыкла к местному времени — нужно встать рано, и постараться выдержать до вечера.
— Я проснулась, мам, — прохрипела она в трубку. Говорить нормально мешал разбухший язык — оказывается, это ей вовсе не приснилось. Нужно срочно напиться минералки.
— Я рад, — ответила мама Лёшкиным баском, и Наталья проснулась окончательно. — Минут через сорок буду у тебя. Шнуруйся.
И отключился.
Куда, чего? С какой радости он притащится к ней в такую рань? Зачем он вообще здесь нужен? Наталья же решила — возвращается к мужу, только побудет немножко с мамой.
Или они сами за нее решили? Муж и Лёшка. Когда она заснула. Они ведь спорили, рюмками бросались.
А… Это они во сне спорили. Значит, плевать, что они решили. Наталья все по-своему переиграет. Не нужен ей Лёшка. Она к мужу вернется.
А походка у него все-таки эротичная, — подумалось ни к селу, ни к городу. Ну и пусть! Даже если он знает тайну про облака — тоже пусть. Не нужны ей облака, не нужна его походка. Вот от рук его Наталья бы не отказалась. Руки у него стали настоящими, мужскими.
Если бы он знал, как изнылась она без его рук! Истосковалась как! И неправда, что облака ее больше не интересуют. Еще как интересуют.
Нет! У нее есть муж. Не нужны ей ни облака, ни Лёшкины руки.
Рассердившись на двойственную свою натуру, Наталья со скрипом поднялась, и направилась к холодильнику. Для начала следует утолить жажду, потом почистить зубы, а после этого уже можно разбираться в собственной двойственности.
Лёшка приехал слишком быстро — Наталье хватило времени лишь на то, чтобы проглотить пару таблеток аспирина и слегка привести себя в порядок.
Не поздоровавшись, потянул куда-то:
— Пошли. Захвати купальник — об остальном я похлопотал.
— Какой купальник с утра пораньше? Сдурел? Море еще холодное. Сейчас кофе сварю. Присаживайся.
— С каких щей кофе? Покофейничаешь на месте. Покатили.
— Да куда — можешь хоть сказать?
— Не закудыкивай дорогу. Купальник хватай, если не хочешь купаться в безбелье.
Без белья, да при Лёшке? Нет уж.
Бросив в сумку купальник и любимое парео, Наталья взглянула на гостя: ну, что дальше?
— Почапали.
В другой раз она бы, может, и посопротивлялась, но не сейчас. Да, она приняла решение — кажется? — но ничего страшного не приключится, если она пойдет с Дружниковым на пляж. Или куда он ее тянет. Нет, не на пляж — какой кофе на пляже? Заинтриговал, в общем.
Выйдя из подъезда, Лёшка направился к стоянке. Ну-ка, ну-ка, посмотрим, на чем он нынче ездит. Как он говорил тогда? В двадцать мотоцикл, в тридцать машина, в сорок дача. К пенсии — большой дом, полный внуков. Или это не он говорил, а она сама о нем так думала? Неважно. Это было важным тогда, но не теперь, когда решение принято.
Однако Дружников подвел ее не к машине — к мотоциклу. В первое мгновение Наталья растерялась — она уже сто лет не ездила на мотоцикле, давно вышла из подросткового возраста. Как-то это не солидно, пожалуй. Не комфортно. Да и одета она не совсем подходяще. Не в юбке, но зато брюки ведь надела самые лучшие, самые любимые. А они светлые до безобразия. Что с ними после езды на мотоцикле станет? Но не идти же переодеваться. Что он о ней подумает? Будто Наталья шмотками дорожит больше, чем людьми. Нет уж. До пляжа недалеко, минут за десять доберутся. Глядишь, брючки не слишком пострадают. Главное, с химчисткой не тянуть.
Лёшка нацепил ей на голову шлем, при этом смотрел в ее глаза, пытаясь, кажется, что-то сказать. Однако словами опошлять смысл не хотел — надеялся на Натальину понятливость. Не учел того, что воображение у нее буйное, писательское. Она такое в глазах прочесть умеет, чего там отродясь не имелось. Или, наоборот, на это и рассчитывал?
За короткий миг, пока Дружников надевал на нее шлем, Наталья кардинально изменила мнение о двухколесном с моторчиком способе передвижения. Машина — это так банально! На машине ездить каждый дурак умеет. Кроме разве что самой Натальи. А вот на мотоцикле!.. Мчаться наперегонки с ветром, прижимаясь грудью к Лёшкиной спине. Лавировать в потоке машин, обгоняя всех и вся. И опять же прижиматься к Лёшке — якобы чтобы удержаться в седле, а на деле умирать от запретных желаний и тайной надежды. А потом, когда они доберутся до места, он снимет с нее шлем и будет трепетно распутывать ее спутавшиеся волосы…
Сели. Поехали.
Они мчались наперегонки с ветром, лавировали в потоке машин. Наталья прижималась к Лёшке, как и планировала. Однако восторга ей хватило минуты на две, не больше. Наперегонки с ветром — звучит красиво. Но жутко холодно даже летом. Лавировать между машин, как выяснилось, тоже не слишком весело: при маневрах мотоцикл качает из стороны в сторону, вместе с ним качаются ездоки. Страшно ли Лёшке — Наталья не знала. Но ей при каждом таком уклоне казалось, что это последний, и сейчас они завалятся на бок и улетят под колеса машины, которую только что обогнали.
Прижиматься к Лёшкиной спине тоже было не так уж здорово, как мечталось. Потому что все эротические фантазии улетучились из головы, уступив место страху. Да, Наталья держалась за него, обнимала, прижималась. Но только ради того, чтобы не вылететь из седла на первой попавшейся кочке или крутом вираже.
Они уже проехали поворот к ближайшему пляжу. Значит, он везет ее не на пляж. А зачем купальник?
Ах, вот оно что — они будут купаться в бассейне. Правильно, кофе в бассейне звучит куда реальнее, чем кофе на пляже. А что за бассейн? Общественный? Или собственный, в загородном доме? Если общественный — у Натальи еще есть шанс устоять. Не станет же он приставать к ней прилюдно? Если собственный — она пропала. Она, конечно, будет сопротивляться Лёшкиной настойчивости, но за себя не ручается — в конце концов, она слабая женщина.