Страница 26 из 50
Ну ничего — пришло время, и мечта сама летит к нему на крыльях любви. Мечта по имени Наталья. Скромно. Но приятно. Наталья улыбнулась своим мыслям.
А что, разве не так? Коль уж Лёшка о ней всю жизнь мечтал — значит, она и есть мечта. Во всяком случае, для него. То-то ему сюрприз будет — он от счастья онемеет! Когда Лёшка ее звал, умолял — она отвечала ледяным презрением. А теперь, когда он уже похоронил надежду, Наталья сама постучится в его дом.
Или нет. Сама она к нему не пойдет. Подождет — слухи в их городе разносятся быстро. И трех дней не пройдет, как Лёшке доложат о ее приезде. И тогда он сам объявится на ее пороге. Объявится, и покажет ей, что происходит, когда два облака занимаются кое-чем запретным.
Нет, облака оставим романной Наташе. В реальной жизни все эти красивости ни к чему. Главное, чтобы руки у Лёши были не хуже, чем у его романного героя. Чтоб такие же значительные и неусыпные. Вездесущие — вот самое емкое для них словцо. Чтоб чувствовать их сразу везде, одновременно. Но так, наверное, не бывает, чтоб везде одновременно. Пусть его руки будут просто отзывчивыми — этого достаточно. Наверное.
Для уверенности Наталья даже кивнула сама себе. Да, вот именно: пусть его руки будут отзывчивыми. Умелыми. Тогда и без облаков можно обойтись. Жизнь — это все-таки не роман.
Разум был за просто умелые руки. Сердце же возмутилось: не надо нам просто умелых! Умелые и у мужа есть, они же отзывчивые — стоит ли за такими же в дальнюю даль лететь? Стоит ли ради таких же разводиться? Нет уж, сердце согласно только на вездесущие! И пусть будут облака — на меньшее сердце не согласно.
Мужа только жалко. Он ведь у Натальи очень хороший. Отец замечательный — это само собой, за другого бы она и не пошла. Еще до того, как их отношения приобрели романтический оттенок, Наталья увидела — этот станет идеальным отцом.
Мужем он тоже стал идеальным. Наталья даже теперь не могла на него пожаловаться. Разлюбить разлюбила, но наговаривать на него совесть не позволяла. Заботливый. Сам целыми днями на работе убивается, но если к его приходу не готов ужин, что случается очень нередко, без претензий отправляется на кухню и изображает что-нибудь вкусненькое. Не оригинальное, конечно — для оригинального нужно много времени и продуктов. Но Наталья так картошку не пожарит, как он. И мясо у него получается — пальчики оближешь. А она с мясом до сих пор на "вы". А рыба? Она ведь ее даже чистить не умеет, хоть и приехала из рыбного края. Все он, все муж. Весь дом на нем. Уборкой ведь Наталья вообще не занимается — муж ее жалеет. Сам и пропылесосит, и полы вымоет. Даже окна моет сам — боится, как бы жена с высоты птичьего полета не выпорхнула невзначай.
Даже не в этом дело. Хотя, конечно, это огромный ему плюс. Но по большому счету Наталья сама справилась бы с хозяйственными заботами. Главное достоинство мужа вовсе не в том, что он взял на себя немалую толику забот жены. Главное, наверное, в том, что он ее, как ни банально, любит. Только потому и взвалил на себя ее обязанности по дому. Чтобы она меньше уставала. Чтобы не мучила себя нелюбимой работой.
В этом весь он. Не нравится — не делай. Он сам будет делать то, что не нравится ему, а что не нравится жене — тоже возьмет на себя. Потому что он мужик, потому что мужику положено грязной работой заниматься, женщину свою от нее оберегая. Лишь бы она была в ладу с самой собой. Лишь бы не заставляла себя через силу, через "не хочу". Потому что когда Наталья делает то, что ей не по душе — у нее портится настроение. А ему важно, чтобы жена была счастлива, чтобы мурлыкала себе что-нибудь под нос. Потому что когда все хорошо, она неизменно что-то напевает, и эти ее нехитрые мотивчики, по его словам, создают неповторимое ощущение уюта и внутреннего комфорта.
В душе разлилось тепло от воспоминаний. А в сердце кольнуло от несправедливости: за что ж она его так? Он ведь хороший…
Хороший, да. А что делать? Разве Лёша плохой? Почему ему страдать, а мужу радоваться? Это не справедливо. Лёша тоже хороший. Тоже заботливый. И тоже любит.
И Наталья его любит. Только поняла это слишком поздно — в этом ее вина. Так что ж, за эту вину ей счастья не знать? До конца жизни улыбаться мужу через силу, и с утра до вечера ждать ночи, потому что ночью она будет счастлива с Лёшей?
Это еще хуже. Пусть уж горькая правда — она полезнее. Сначала мужу будет плохо, но со временем он поймет: Наталья не могла иначе. Потому что у Лёши чудотворные руки. Потому что он один знает, что происходит с облаками, когда рядом нет чужих глаз.
Дом, милый дом.
Почему так? Вроде ничего не изменилось, но все как будто другое. Чужое. Уже не свое. Почему? Это же ее дом! Наталья прожила здесь без малого четверть века, до тех самых пор, пока муж не увез ее в свое далёко — поближе к цивилизации, к центру мира.
Все было то же. Но уже не то. Не было больше ощущения дома. Не было того, кто делал дом домом. Не было папки.
Наталья до сих пор горевала по нему. Ком разрывал горло — стоило лишь подумать об отце. Уж полтора года его нет, а будто вчера не стало — рана и не думала затягиваться. Если дочери так больно, у которой своя семья, которая не знает, чем одиночество пахнет, то страшно представить, как тяжело эту потерю переживает мама. Хорошо, что роман о Лёшке не получился — трудно было бы объяснить ей, что та, романная мать, не имеет с Наташиной ни единой общей черточки. Что та насквозь придуманная в угоду сюжету: жадная, расчетливая, эгоистичная.
Едва переступили порог, Светка завалилась на диван в гостиной и тут же уснула. Сказалась разница во времени — дома сейчас глубокая ночь, а здесь позднее утро.
Чтобы не мешать ребенку, Наталья с мамой расположились на кухне. Покушали, выпили чаю. Поговорили о том, о сем — давно не виделись, много новостей собралось. Но, как часто бывает, когда новостей слишком много, не знаешь, с какой начать, и говоришь о второстепенном.
Или не о второстепенном? Наверное, мама что-то почувствовала по Натальиным недомолвкам. Почему-то заговорила об Ольге:
— Вчера Олю Дружникову встретила. А в голове-то одно: вы с Цветиком приезжаете. Чуть было с ней радостью не поделилась. Уже рот раскрыла, и вдруг дошло: что мне в радость, то ей на беду.
На беду? Значит, мама и в самом деле почувствовала Натальин настрой. Что та не столько к матери приехала, сколько личные свои проблемы решать.
Однако углубляться в подробности не стала. Ответила с ухмылкой:
— Да уж, ей меня любить вроде не за что. Как она?
Последнее — в чистом виде дань вежливости. Не Ольга нынче Наталью интересует. Совсем не она.
— В профкоме у нас главная.
— Ну?! Тесен мир. Впрочем, она всегда была по общественной линии. А личная жизнь как? Они же развелись с Лёшкой — я ничего не путаю?
— Не знаю. Вроде развелись. А потом снова как будто… То вместе, то врозь. Попробуй их пойми, Дружниковых этих: то они сходятся, то расходятся. Я ее о личном не спрашиваю — слишком уж тема шаткая. И так каждый раз опасаюсь, как бы она мне тебя не припомнила.
— Подумаешь! Ну и припомнила бы — а ты ее лесом шли в случае чего.
— Много ты понимаешь, — пробурчала мать. — Лесом. Ты вот уехала к черту на кулички, меня тут бросила.
— Не передергивай, пожалуйста! Никто тебя здесь не бросал. Я же предлагала тебе к нам перебраться.
Не обращая внимания на слова дочери, мама продолжила:
— А профком — это что? Профком — это профилакторий. Это льготные пайки — ты вот на гонорары свои жируешь, а мне каждую копейку считать приходится.
— Я уже объясняла: моих гонораров только на то и хватает, чтоб книгу красиво обмыть. Или на квартплату за несколько месяцев — вот тебе и весь гонорар. Книги — это не заработок. В наше время это хобби. Не с них мы тебе помогаем — сама же знаешь.
— Да знаю. Зятю спасибо — без него бы давно ноги протянула.
Любимая песня. Наталья знала: если маму не прервать — она может долго плакаться на жизнь. Не в том дело, хватает ли ей денег, или не хватает. Она и при отце любила пожаловаться, хотя в те времена жила, как у Христа за пазухой.