Страница 17 из 50
Я едва не всхлипнула от этого облегчения. Всхлип с трудом удержала, но вздох вырвался. И пусть. Хорошо все-таки, когда тебя понимают без слов. И не только понимают, но и разделяют твою боль.
Лёшка разделял, я чувствовала это. Иначе ему не удалось бы одним своим присутствием успокоить умирающую от тоски душу. Не столько даже присутствием, сколько рукой. Нет, все-таки присутствием. Руки у Лёшки всегда были неловкие, царапучие. А сейчас на удивление его руки не доставили ни единого неприятного ощущения. Очень даже напротив: добрые, какие-то свои. Даже где-то родные.
Да нет, это все те же руки. Дружниковские, недотепистые. Просто он искренне мне сочувствует, вот они и кажутся такими уютными и теплыми. Сначала поставил меня в идиотское положение, устроил свадьбу эту потешную, а теперь искренне сочувствует. Гад.
Да, наверное гад. Но подумалось это беззлобно, спокойно. Вот Артём, тот уж всем гадам гад, а Лёшка так, маленький такой гаденыш. Негодник, одним словом. Да и то не из подлости, а от неумения сделать полезное дело по-человечески.
В общем, не стала я отстраняться от его рук. Лень было дергаться. Внезапно захотелось спать. Или действительно жутко устала, или Лёшка на меня усыпляюще действует. Сытость в желудке вполне этому способствует. Но не спать же при нем!
Разлепить веки не было сил, я так и лежала с закрытыми глазами. Еще минута, и усну окончательно. Нельзя. Нехорошо это, при Лёшке засыпать. Надумает себе всяких небылиц. Да и без наказания его оставлять нельзя. Надо хоть какую-то выволочку ему устроить за содеянное. Лень, конечно. Очень хочется спать. Но ведь выволочка — дело увлекательное, стоит только начать.
Усилием воли я заставила ворочаться язык:
— Почему ты не сказал мне раньше?
— Что? — не понял Лёшка.
Ничего удивительного. Его всегда отличало повышенное тугодумие.
— То, что он такой.
— Какой такой?
На комплимент нарывается. Ждет, что я ему спасибо скажу за то, что он сегодня вытворил. Не дождется. Даже если сделал это мне же во благо.
— Сволочь продажная. Ты ведь знал?
Он не ответил. Только вошкался в моих волосах, распутывая их. Или напротив, запутывая. Это я пойму завтра, сейчас нет ни сил, ни желания хвататься за расческу.
— Когда ты понял, что он гнилой?
Лёшка долго не отвечал. А у меня не было сил повторить вопрос или задать новый. Уже не ждала ответа, расслабилась от его уютных рук. Когда только они успели стать уютными.
И сама не поняла: то ли задремала, то ли просто отрешилась от земных проблем. Но его голос разбудил меня от спячки:
— Сегодня.
Всего-то одно слово. Но от него сонливость моя испарилась, как кролик в шляпе престидижитатора:
— Как сегодня? Что значит сегодня? Ты еще скажи, что не задумал эту аферу давным-давно! Или, скажешь, это был экспромт?!
— Не скажу. Так и было задумано. Но не предполагал, что так легко удастся от него избавиться. Я ведь к упорной борьбе приготовился. Ребята наготове стояли, чтоб его обезвредить.
Убить?! Я так и знала, что он убийца!
Не позволю убийце копошиться в моих волосах!
Я резко оттолкнула его руку. Голове сразу стало холодно и одиноко. Лёшка усмехнулся, прекрасно понял мой демарш. Невзирая на мое сопротивление, вернул руку на прежнее место. А чтоб я не вздумала кочевряжиться, с легким усилием прижал к подушке.
И я еще увидела в нем человека! В этом убийце! В этом, наверное, насильнике — зачем-то же он меня похитил. Дура какая. Приятно, видите ли, когда в волосах копошатся. Сладкая идиотка. Порой сама поражаюсь своей неразборчивости.
— Никто не собирался его убивать, — успокоил Дружников, уж который раз за день прочитав мои мысли.
Ага, как же! Так я и поверила! Еще скажи, что насиловать меня не собирался, я и этому поверю.
— Его тоже должны были подержать немножко взаперти, только и всего. Чтоб планам моим не помешал.
— Каким планам?
— Как каким? Жениться. Если бы его не удалось купить, он бы непременно вмешался. Я ж не дурак, знаю, в каких органах твой Артём служит. С этими ребятами не забалуешь. Значит, я должен был его или купить, или запереть где-нибудь до тех пор, пока нас с тобой не распишут.
— Ах ты гад!
Готовность, с которой он делился своими планами, поразила. А я-то, дурочка, уши развесила: ах, Лёшка, ах, раскусил продажного Артёма! А на самом деле Лёшка та же сволочь, которой был несколько часов назад. Разве что не убийца. Да и то, если верить его словам. Но верить им после всего сказанного не хочется. Может, и хочется, но все-таки не верится.
Разобраться, верить ему или нет, я не успела, оказалась в Лёшкиных объятиях.
Экий прыткий! Как-то он совсем не похож на того Лёшку, которого я знала, кажется, всю жизнь. Тот Лёшка не посмел бы отважиться на такое. А даже если и осмелился, то сделал бы это так коряво, что мне удалось бы выскользнуть из его рук на счет "раз". А потом я непременно влезла бы под душ, настолько противны мне были его прикосновения.
Новый Лёшка ухватил меня так, что вырваться я не смогла бы при всем желании. Это во-первых. И это "во-первых" оказалось не так страшно, как во-вторых: у меня не возникло желания вырываться. Вот только что я готова была его убить, и вдруг…
Хоть режьте меня, хоть жалейте. Хоть пытайте страшными пытками. Сама не понимаю, поэтому никакие пытки не объяснят того, что со мной приключилось.
То ли я изменилась, то ли Дружников. Скорее, все-таки он. Или мы оба? Возможно. Тот Лёшка, от которого я раньше кривилась, тот, с которым даже здороваться иной раз было лень, так и норовила проскочить мимо незамеченной, теперь вызвал во мне шквал эмоций.
Никогда раньше я не чувствовала себя во власти мужчины. Не в смысле "не желала". И не в смысле "силой". В смысле, подпадаешь под власть, с которой не хочешь воевать. Под такую власть, которая засасывает. Под чужую власть, вроде бы неприятельскую, которая пеленает хлеще самых сладких любовных "обнимашек".
Лёшка Дружников, крестьянин, бесхребетник, неумеха и попросту болван, схватил меня так, что захотелось остаться в его руках навсегда.
Но это же чушь! Этого не может быть. Потому что быть не может. Это же Лёшка Дружников, именно поэтому ничего подобного не может быть!
И все-таки это правда, как бы нелепо она ни звучала: Дружников ухватил меня наперекор моей воле, а я не горела желанием вырываться.
Приехали. Докатилась. Это до какой же степени нужно одичать, чтобы почувствовать себя уютно в Лёшкиных руках?!
Хм. Ну и куда ее снова понесло? Хорошо, пусть он никакой не злодей, но это еще не говорит о том, что в его руках женщина может чувствовать себя любо-дорого.
Нет, это никуда не годится. Нужно удалять.
Девушка собирается замуж за любимого парня — так? Так. Пусть она еще не знает, что избранник — не рыцарь в доспехах, а мелкое ничтожество, готовое продать всех и вся за понюшку табаку или крутое БМВ: кто что предложит. Идя под венец, она уверена в своей к нему любви — иначе это будет не героиня, а злобная расчетливая баба. Но Наташа не расчетлива, не корыстна. Она идет за Артёма не из-за неземных благ, а единственно ради душевного комфорта. Может ли она разлюбить жениха в день свадьбы, если узнала о его гнилой сущности?
Разлюбить — вряд ли. Возненавидеть, смертельно обидеться — это да, очень даже легко. Но разлюбить? Больше того — в тот же день почувствовать что-то к тому, кто устроил из свадьбы балаган, кто подкупил любимого, сделав его предателем?
Абсурд. Причем немотивированный. Ни один нормальный читатель не поверит. Наташа должна ненавидеть Дружникова, даже если он не убийца, как казалось ей вначале потешной свадьбы.
Нужно все переделывать.
— Ах ты гад!
Готовность, с которой он делился своими планами, поразила. А я-то, дурочка, уши развесила: ах, Лёшка, ах, раскусил продажного Артёма! А на самом деле Лёшка та же сволочь, которой был несколько часов назад. Разве что не убийца. Да и то, если верить его словам.