Третий выстрел

– А если Катерина действительно виновна?

– Если вы придете к такому выводу, синьор Донати, вы мне об этом сообщите. Я постараюсь убедить мою клиентку изменить линию защиты.

– Но это же огромная ответственность.

– Но кто-то же должен ее на себя взять.

– Почему я?

– А почему не вы? Разве вы желаете зла моей клиентке? Не думаю. Кроме того, подтвердить вашу информацию – это уже моя забота.

– А если настоящий убийца решит, что ему совсем ни к чему мое вмешательство? В этом случае я рискую головой.

– Если почувствуете опасность, сразу предупредите меня. Конечно, я не имею права вас обязывать…

Он вытащил из портфеля связку ключей на плетеном кожаном ремешке:

– У меня тут как раз оказались ключи от квартиры синьоры. В доме был обыск, но, учитывая, что труп нашли далеко от дома, квартиру не опечатали. Вы вполне могли бы туда сходить. Может, увидите что-то такое, что полиция не сумела или не захотела разглядеть.

Я положил ключи в карман. Бастоне наконец залпом допил свой кофе.

– Какая гадость, остыл!

8

«Черт знает что за история», – думал я по дороге к себе в бар. Мы закрылись рано, и я ограничился только просмотром счетов. Голова была занята совсем другим. Ключи от дома Катерины жгли карман. Наконец я решился и поехал.

Катерина и Лука жили рядом с «Фьера ди Милане», в районе, где обитали богачи. Я был здесь всего один раз, когда Лука купил эту квартиру, месяца за два до того, как мы расстались. «Навсегда», – подумал я. Не то чтобы я хотел когда-нибудь вернуться к работе с ним, просто смерть имеет жестокое свойство окончательно расставлять все по местам. Я нашел дом, открыл дверь подъезда и поднялся до квартиры. Конечно, на площадке сразу появились любопытные соседи: пара старичков. Старичок спросил меня, не из полиции ли я, и я произнес заранее заготовленную фразу:

– Я пришел взять кое-какие вещи для Катерины.

Они поверили, значит, я еще не разучился актерскому ремеслу. Пока я открывал дверь, они норовили заглянуть внутрь, но я быстро ее захлопнул.

Внутри был страшный бардак. И вонь. На секунду мне даже пришла сумасшедшая мысль, что запах исходит от трупа Луки, хотя этого быть не могло, если принять во внимание все, что мне рассказал адвокат. На меня накатила тошнота, и пришлось долго и глубоко дышать, чтобы она унялась. Я шагнул в квартиру.

Вонь шла от раскиданных повсюду отбросов. Конечно, полицейские переворачивали бидоны, чтобы заглянуть внутрь, вытряхивали все из шкафов и ящиков, но я знал, что и до обыска с порядком в этом доме дело обстояло скверно. Грязный пол, немытые тарелки с остатками пищи и окурками, почерневшие от грязи вонючие простыни. Я побрел по комнатам как призрак.

По стенам развешены афиши выступлений Луки: «Официант» и «Что за гадость этот обед!». Название спектакля не изменилось. В ванной я увидел старую афишу «Лука и Сэмми, Скажипожалуйста и Дайсюда». Вот уж чего не ожидал. На фотографии мы оба улыбаемся, я скосил глаза и сдвинул брови. Какой же я был молодой, какие мы оба были молодые!

Не знаю, что я должен был увидеть по замыслу Бастони, но мне в глаза не бросилось ничего интересного, никакой «косвенной улики», как пишут в бульварных романах. Я смотрел и ничего не понимал, стараясь успокоить расходившиеся мысли.

Единственным местом, где было хоть какое-то подобие порядка, оказался маленький кабинет, выходивший пыльными окнами на улицу Вашингтона. Здесь тоже поработала полиция, разбросав исписанные листки бумаги и оставив включенным компьютер, где на экране яркими красками переливалась заставка.

Листки были исписаны Лукой: наброски реприз, напечатанные и правленные от руки тексты. Его твердый почерк стал корявым и почти нечитаемым, листки измазаны и прожжены сигаретами. Я начал с любопытством читать. Тут были всевозможные варианты Официанта-англичанина, маловыразительное пережевывание старого. Иногда попадались отдельные блестки, но в целом все производило впечатление работы дилетанта, плохо владеющего родным языком.

Я пошевелил компьютерную мышку, заставка погасла, и появился рисунок из десятикратно повторенного лица Луки.

– Э, да ты был не в ладу с собой, братишка, – сказал я вслух и испугался звука собственного голоса.

В квартире стояла тишина, стены надежно отделяли ее от соседей. Однако Бастони утверждал, что соседи жаловались на шумные ссоры между Лукой и Катериной. Интересно, как же они должны были орать?

В компьютере было много материала. Не только тексты, но и фотографии, и видео. Я не стал их смотреть, а скользнул мышкой по более новым папкам. Лука разместил их по периодам, и папки последних двух лет были удручающе скудны.

Ни одной сценической фотографии, мало полных текстов, в основном разрозненные фрагменты. Я быстро открывал и закрывал папки и остановился только на одной, датированной прошлым месяцем. В ней содержался законченный текст. Я прочел его целиком и, если бы не ситуация, хохотал бы от души. Текст будто написал Лука лучших времен. Официанта больше не было, был совсем другой персонаж, очень напоминавший Беппе-Грилло. Его острые репризы были направлены на правительство, проблемы экологии и мирового голода. Воспользоваться ими он не успел.

Начало темнеть, голова моя распухла от прочитанного. Я тихонько вышел из квартиры. Старичок сосед снова оказался на площадке: либо он оттуда не уходил, либо выглянул сразу, как только услышал, как поворачивается ключ в двери.

– Я так ничего и не взял, – сказал я, для верности показывая пустые руки. – Не нашел. Надо будет попросить Катерину объяснить получше.

Старичок кивнул. Было видно, что ему очень хочется поговорить, и я предоставил ему эту возможность, тем более что уже вошел в роль частного детектива без лицензии. «Бедный синьор, несчастная синьора…» Старичок излучал симпатию и к живым, и к мертвым, объясняясь изысканными оборотами прошлого века. Из его слов вытекало, что он считает Луку негодяем, а Катерину виновной.

– Вы знаете, синьор Лука никогда не возвращался домой вовремя, – заявил он под конец. – Он говорил, что занят каким-то спектаклем, но лично я убежден, что… в общем, гонялся за юбчонками.

Я молча кивнул. Бастони говорил мне об изменах Луки. Он погуливал, и это могло стать одним из мотивов убийства. Катерина терпела, пока могла, а потом взяла и убила. Прежняя Катерина ограничилась бы тем, что сменила замки в дверях, а теперешняя… кто знает.

Я попрощался со старичком. Теперь я знал, куда пойду дальше, но мне не хватало мужества. Чтобы его обрести, я отправился в одно из своих излюбленных мест, в кошерную мороженицу на улице Равицца, в самое сердце еврейского квартала. Кошерное мороженое не такое, как у нас: оно на молоке, но без яичного белка, вафля похожа на мацу, а шоколад – на тертый шербет. Мне оно ужасно нравится и нравится его есть в компании людей в камилавках, болтающих на миланском диалекте. Я сразу ощущаю себя частицей огромного мира. Мороженое мало меня успокоило, но я все же сел в машину и вернулся в район «Фьера», на улицу, где в прежние времена бывал очень часто.

Подъезд не изменился, и на табличке над звонком по-прежнему красовался кенгуру в черных очках, окруженный надписью «Агентство Шампань».

Я позвонил и поднялся на второй этаж. Две сотни квадратных метров творческого беспорядка, на стенах афиши и фотографии, молоденькие секретарши, перезвон телефонов. Все осталось таким, как в последний раз. Все, кроме лиц. Теперь я никого здесь не знал.

Хорошенькая смуглая секретарша лет двадцати, с колечком в носу, спросила, что мне угодно, и на мою просьбу встретиться с владельцем агентства высокомерно заявила:

– Без записи это трудно. Если вы оставите мне свои координаты, я постараюсь…

– Сэмми! – заорали у меня за спиной, и я оказался в крепких объятиях.

– Привет, Роза, – сказал я.

Розе под сорок, она пухленькая, как шарик, и едва достает мне до груди, притом что я вовсе не великан.