Страница 31 из 67
Вальтер развалился на койке, а рядом с ним сидела Сара. Они держались за руки и были оба такие загорелые, ухоженные и счастливые. Как только я попал не в ту комнату и оставил там вместо себя повисшее в воздухе «sorry!», я тут же помчался к Саре, сдернул ее с кровати и потащил к этому счастливчику – Куку-погляди-ка-кто-это! Надо сказать, они поначалу глядели друг на друга, словно не узнавая, а потом бросились обниматься с такой страстью, что я даже опешил. Особенно он: у него слезы стояли в глазах, а в ушах, должно быть, играла музыка. А у Сары было такое личико, какое, наверное, было у Бернадетты, глядящей на Лурдскую Мадонну.[41] Я незаметно вышел из комнаты, почувствовав себя лишним. Вернулся я, насвистывая, на следующее утро, но они, по-моему, так ничего и не заметили.
Но теперь-то уж я наверняка заслужил объяснений.
Вальтер глядел на меня своими черными глазищами, которые я так хорошо знал. Эти глазища были способны зажечь огоньки телекамер и создать у зрителей ощущение, что он находится рядом с ними, в их гостиной. Прошло четыре года, он прибавил пару килограммов, но обаяние его осталось прежним.
– Я уже все объяснил Саре. В тот последний вечер, когда я поехал за шампанским, меня сбила машина. Я очнулся наутро в этой больнице, с ногой на вытяжении…
Сара сияла и силилась объяснить все и сразу:
– Он здесь не живет, поэтому мы и не могли его разыскать…
– У меня дом на Мари-Галант, острове напротив Гвадалупы. Я редко оттуда выезжаю, а если и выезжаю, стараюсь не останавливаться дважды в одном и том же месте. У меня есть маленький туристский самолет, я вожу его сам. Если лететь над морем, от острова до острова не больше двух часов лету, и можно запросто остаться незамеченным. Неподалеку отсюда, в Ламантене, есть маленький получастный аэродромчик, что-то вроде контрольной вышки с посадочной полосой. Там же можно и заправиться без лишних вопросов. Обычно я еще и приплачиваю, чтобы скорее забыли…
Вот почему никто не мог нам помочь, ни в аэропорту, ни в других местах. Наш герой передвигался на собственном транспорте, и я хлопнул себя по лбу: как же я мог забыть, что дружище Фриц владел патентом на полеты! Я видел не одну его фотографию а-ля Красный Барон.[42] Но я простил себе этот просчет, поскольку в Вальтере всегда было что-то раздражающее. За его словами стояла какая-то скрытная, охотничья жизнь, которую он сам, может, и не принимал в расчет, а мне она доставляла немало хлопот, потому что я не мог ее понять.
– Когда я познакомился с Сарой…
Вальтер с улыбкой обернулся к ней, и словно свет упал на зеркало. В ответ глаза моей племянницы засияли, как два маяка. Молчание их обоих было красноречивее любого диалога.
Что ж, теперь мне осталось выяснить только одно: почему?
Вальтер посмотрел на меня с видом той самой веревочки, которая сколько ни вейся… Он знал, что рано или поздно я ему задам этот вопрос. Знал, что рано или поздно придет некто и все равно его задаст, и придется на него ответить. Он этого боялся и в то же время, наверное, этого хотел. Нет такого самолета, который может увезти от себя самого. Он заговорил, будто снимая груз с души:
– Ты ведь помнишь, какую жизнь я вел четыре года назад…
Я кивнул.
– Я вертелся в такой каше, что тебе и представить трудно. Не могу сказать, что это мне не нравилось. Я кучу времени потратил на это, и каждое проявление признания, даже надоедливое, было благом. Когда мне становилось невмоготу без конца раздавать автографы, я говорил себе, что без них было бы хуже. Наверное, разъезжая в «BMW» и имея еще «феррари» в гараже, я был не только достоин своей публики, я был ей обязан. А потом я затеял эту передачу…
Он приподнялся на постели, чтобы устроиться поудобнее, и Сара поправила ему подушку. Вальтер невидящими глазами уставился в потолок.
– Все шло прекрасно, был энтузиазм, эйфория шумного успеха, пока не пришел черед последнего шоу, на которое я пригласил Вики…
Он помолчал, а у меня почему-то пошли мурашки по коже. Муха, жужжавшая под потолком, притихла. Наверное, ей тоже было интересно, что же дальше.
– Репетиции начались за три дня до съемки. Как всегда, во вторник мы собрались, чтобы обсудить режиссерский набросок, в среду собрали авторов, в четверг начали репетировать песни и балетные номера. Репетиции с гостями передачи начинались обычно в пятницу или, если случались трудности с явкой, прямо в субботу вечером на генеральной репетиции…
Он закурил сигарету, а я все оставался под обаянием его голоса. Неудивительно, что он пользовался таким успехом. Уже просто слушать его было удовольствием. С таким же оглушительным успехом он мог бы читать, к примеру, список телефонных абонентов.
– Пожалуй, впервые я увидел этого человека в пятницу. Он стоял в сторонке, стараясь никому не мешать, словно был посетителем или чьим-нибудь аккомпаниатором. На него никто не обращал внимания, потому что в телестудии всегда хаос, а если передача пользуется успехом, то она напоминает просто морской порт, где кто только не толчется: и журналисты, и менеджеры, и репортеры, и еще черт знает кто. Мое внимание привлекла не столько его странная одежда, сколько конфета…
Я с любопытством посмотрел на него. То же любопытство отразилось на лице Сары.
– Какая еще конфета?
Вальтер, казалось, не слышал меня и продолжал рассказ, словно беседуя с самим собой:
– На нем был темный костюм из очень странной ткани: она то отражала свет, и тогда по ней прокатывалась волна вспышек, то поглощала его, сразу тускнея. Я хорошо помню желтую рубашку, красный галстук-бабочку и жилет в цветочек, причем цветы казались рельефными и живыми…
Казалось, его воспоминания расцвечиваются все новыми подробностями, будто сам факт, что он об этом заговорил, вызвал к жизни детали, которые раньше он не считал важными.
– И во рту у него все время торчала конфета, ну такой леденец, типа чупа-чупса, по-моему «Лейтенант Койяк».[43] Палочка в углу рта, щека оттопырена. Он озирался по сторонам с явным любопытством, словно все, что происходило в студии, было ему в новинку. А потом прибыла Вики, и я о нем забыл, потому что такая девушка, как Вики, где бы ни появилась, вносит жуткую неразбериху. Она была невыносимая зануда, ибо знала, что природа не наделила ее никаким талантом, кроме внешности. Но от ее красоты можно было взвыть. Она не умела ни петь, ни танцевать, ни декламировать, но более красивой женщины я никогда не видел…
Он покосился на Сару, сжал ее руку, как бы говоря: «присутствующие не считаются», – и продолжал:
– Она отчаянно суетилась по пустякам, проявляя маниакальный для репетиции энтузиазм. Нам предстояло составить нечто вроде попурри из мелодий мюзиклов, которое должно было пойти после интервью, где она рассказывала о своей жизни в Голливуде. Она довела до белого каления авторов и продюсеров, поскольку, как все неуверенные в себе люди, нуждалась в постоянной поддержке. Ее секретарь, бедняга, дошел до нервного тика, но худо-бедно дело шло. С ее появлением студия наполнилась разными экстравагантными людьми, так что я не особенно удивился, увидев того типа с конфетой. Невысокого роста, пухлолицый, с торчащей изо рта палочкой, он, заложив руки за спину, болтался по студии и ничего не делал. Только смотрел.
Вальтер дал наконец выход тому, что долго держал в себе, поэтому каждое сказанное слово падало как камень с души. Сара нежно провела рукой по его волосам.
– Вечером в пятницу, после репетиций, мы все вместе отправились ужинать. Компания состояла из продюсеров, моего агента, режиссера, Вики с секретарем и меня. Мы пошли в…
Он назвал ресторан, который я знал превосходно. Он ничем не выделялся, но, по странному стечению обстоятельств, вошел в моду среди людей шоу-бизнеса и был наводнен теми, кто готов был заплатить заоблачную сумму, лишь бы оказаться за столиком рядом со звездами кино или телевидения. Так уж устроен мир.
41
Лурдской пастушке Бернардетте Субиру в пещере Масабьель якобы явилась Мадонна. С тех пор Лурд стал местом паломничества.
42
Видимо, автор имеет в виду французского летчика из эскадрильи «Нормандия» барона Де Латтр де Тасиньи, которому дали прозвище Красный Барон.
43
В Италии эти детские леденцы, вроде наших петушков на палочке, называют лекка-лекка и часто делают их в форме сказочных или мультяшных персонажей.