Третий выстрел

Я остановил машину на площадке для отдыха. Точнее, площадка превратилась в место для отдыха, когда я решил, что оно тут должно быть. Дорога шла по берегу моря, и слева от нас был пляж с совершенно бессовестным количеством белоснежного песка, не говоря уже о лазурном море и небе. Я открыл дверцу со своей стороны, вышел из машины, обошел ее и распахнул дверцу Сары.

– А теперь мы выкупаемся прямо на этом пляже с рекламной картинки, и, как говорится, до завтра у нас game over.[40]

Сара вышла из машины и, не говоря ни слова, стянула с себя майку. На свет божий, подтверждая тезис, что молчание – знак согласия, появились верхняя часть купальника и улыбка. Мы перешли дорогу и пляж, отделенный длинной пальмовой аллеей, и мелкий, как пудра, песок скрипел у нас под ногами. Мы оставили вещи рядом с небольшим холмиком и бросились в воду. Мы бесились в теплой хрустальной голубизне, как дети, визжа, брызгаясь и плавая вдоль берега кролем. Примерно через полчаса я, запыхавшись, выбрался из воды. Чтобы выдержать дольше, надо было курить меньше сигарет, проводить меньше ночей, отплясывая рок-н-ролл, и больше заниматься спортом. Я рухнул в тень под пальму, ощутив всем телом теплую плойку песка. Сара осталась в воде еще поплавать, а я растянулся на боку, улегшись у самой кромки воды. Какое-то время я наблюдал за ней. Вдруг за спиной я услышал глухое «бум!». Я повернул голову и увидел на земле огромный кокосовый орех, которого раньше не было. И тут же перед моими глазами запестрели журнальные заголовки: «Знаменитый хроникер убит в Гвадалупе кокосовым орехом» – и развернулась моя собственная похоронная процессия, в ходе которой никто из друзей не мог сдержать хохота. Я поднялся и переместился поближе к холмику, где мы оставили вещи. Сара как раз вышла из воды и двигалась в том же направлении. Мы одновременно подошли к одежде, и я вдоволь налюбовался ее красотой, исключив всякую возможность того, что мое суждение пристрастно.

Наверное, Вальтер Чели думал так же, и живое тому доказательство мы получим через несколько месяцев. Через девять, если точнее.

– Как чудесно, – сказала Сара, наклонив голову, чтобы отжать длинные волосы. Капли воды упали на песок, и он их тут же с жадностью поглотил. – Жаль, что нельзя ненадолго…

Сара вдруг вздохнула, закатила глаза и каким-то неестественно текучим движением подогнула колени. Я успел вовремя подхватить ее, прежде чем она упала на землю. Она повисла у меня на руках, оставив меня лицом к лицу с гамлетовским вопросом: что делать мужчине, одному на пляже в Карибском море, с молодой беременной дамой, потерявшей сознание?

– А теперь как она себя чувствует?

Голос моей невестки чуть повизгивал, отчасти из-за качества связи, отчасти от волнения.

– Говорю тебе, отлично. Всего-навсего сомлела от жары и солнца, и больше ничего. Врач сказал, что она в полном порядке, здорова как бык, а что ее подержат ночь в больнице, так это профессиональная перестраховка…

– А кто теперь с ней?

– Ради бога, Мариция, не делай из нее даму с камелиями. Она уже и так устроила дикий скандал, потому что желает выйти на волю, поэтому, кто бы с ней ни был, хоть бы и сам сатана, ему будет несладко.

– Там хоть чисто?

– Ясное дело, чисто. Если мне будет надо лечь в больницу, попрошусь именно сюда. Здесь не больница, а цветочная лавка.

Невестка, кажется, начала успокаиваться:

– Ну ладно. Хорошо еще, что ты там рядом, Риккардо. Держи меня в курсе и сообщи, если мне надо будет приехать.

– Тебе совершенно незачем приезжать. Я позвоню завтра, пока.

– Пока.

Я повесил трубку и перевел дух. Этот звонок был самым тягостным из всех событий дня. Я оплатил телефонный звонок кассиру бара. Тот близко поднес руку к глазам и копошился в ней, словно пересчитывал заодно и зубы, и волосы. Когда я вышел, он все еще перекладывал персональный мобильник из ноздри в ноздрю и глядел вверх на вентилятор, словно надеясь, что местная Мадонна наконец заставит его чудесным образом заработать. Я пересек улицу и распахнул калитку больницы, где находилась Сара. Пройдя по аллее и оставив слева от себя парковку, где стояла и моя машина, я вошел в светлый вестибюль, сразу же насладившись благами кондиционера.

Когда Сара потеряла сознание, я так перепугался, что, наверное, встреча с Фредди Крюгером по сравнению с этим показалась бы мне смешной. Я попытался привести ее в чувство пригоршней морской воды в лицо, но безрезультатно. Решив, что ей надо сделать искусственное дыхание, я перенес ее в машину, разложив заднее сиденье так, чтобы она могла лежать, и понесся во весь дух к ближайшему городку километрах в двадцати от места, надеясь найти помощь там. По дороге я нарушил все правила движения, кроме запрета на остановку, прописанные в гвадалупских законах, тем более что уже нагляделся, как водят местные автомобилисты. Сара тем временем начала приходить в себя и возвращаться к своей доле участия в этом мире.

В машине не было люстры, а то мой вздох облегчения ее точно бы разбил.

– Все в порядке?

– Вроде бы в порядке. А что случилось?

– Случилось то, что ты потеряла сознание. Я думал, умру от страха.

Она оперлась на локоть и высунулась в окошко. Лицо ее слегка побледнело, но, с моей точки зрения, это было нормально.

– И потеряю опять, если ты не снизишь скорость.

Я перестал давить на газ, и сразу же автомобиль стал поднимать меньше пыли. Со скоростью, уже близкой к нормальной, мы въехали в город, и я повел машину, ориентируясь по табличкам, указывающим на больницу. Сара запротестовала:

– Даже мертвой не желаю попасть в местную больницу.

Я утихомирил ее тоном взрослого, отвечающего на каприз ребенка:

– Если вместо врача к нам выйдет шаман с будильником на шее, я тебя увезу, а до тех пор делай, что я говорю.

Пока мы препирались, перед нами, как кинодекорация, появилось больничное здание. Так и казалось, что сейчас оттуда выбегут разом много медсестер и начнут петь и танцевать, как в мюзикле. Здание было низкое, выстроенное в виде буквы «V», явно с учетом местной архитектуры, элегантно отделанное деревом и бамбуком. От центрального корпуса, где располагались отделение первой помощи и приемный покой, отходили два боковых крыла с палатами для больных. Повсюду царила чистота, и все утопало в тропической зелени, на зависть любому садоводу.

Оба мы уже успокоились, а необыкновенная расторопность персонала убедила нас окончательно. Врач, рыжеватый американец, который вполне смотрелся бы в любой футбольной команде, заверил меня, что ничего страшного с Сарой не произошло. Однако, когда я рассказал о ее состоянии, он настоял на том, чтобы на ночь она осталась под врачебным контролем.

Сара немного поворчала, но место произвело на нее такое впечатление, что перспектива здесь переночевать уже не казалась тоскливой. Сестра в ослепительно-белом халате (его, наверное, стирали тем самым средством, упаковка которого заменяет две более дешевого) проводила нас в комнату, которую язык не поворачивался назвать больничной палатой. Я подождал, пока Сара устроится на кровати, и отправился позвонить, поскольку автомат с жетонами находился за территорией больницы. Позвонив брату и невестке, я возвращался к Саре.

Стоп.

Улыбнувшись дежурной вахтерше, я пересек вестибюль и свернул налево в коридор. Пройдя его целиком, я уверенно, без стука, открыл дверь в последнюю палату. Даже сейчас я доволен, что туда вошел. Тут же стало ясно, что я ошибся дверью. Занятый своими мыслями, я свернул не в то крыло и оказался в мужском отделении.

Прошла доля секунды, и сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди. Я не верил своим глазам.

На койке, с загипсованной ногой, растянулся Вальтер Чели.

– И ты затеял весь этот шурум-бурум, чтобы найти меня?

Я вскинулся:

– Это я затеял шурум-бурум?! Да ты отдаешь себе отчет, какую неразбериху ты устроил в Италии, когда внезапно исчез? До сих пор у нас полно таких, кто заложил бы душу дьяволу, чтобы узнать, что с тобой стряслось. Мало того, ты появляешься здесь под фальшивым именем, тебе огребается такая девчонка со всеми прибамбасами, а ты вновь испаряешься! По части искусства исчезать Дэвид Копперфилд тебе в подметки не годится.

40

Игра окончена (англ.).