Страница 6 из 15
— Алло! Елена!
— Да, Андрей Петрович, здравствуйте! — ответила она. — Спасибо, что вспомнили обо мне. Я и не рассчитывала.
— Перестаньте! Где вы сейчас? Как себя чувствуете?
— Я уже в операционной. Боюсь ужасно. Вернее, боялась. А теперь, когда слышу ваш голос, стала успокаиваться. Раз произошло одно чудо — я вас слышу, то произойдет и второе: я выживу. Правда?
— Конечно! Конечно! — заверил он. — Все будет хорошо!
— Ваш голос на меня так чудесно влияет, даже странно. Я как будто пью его. У меня есть еще пара минут, пока не начал действовать наркоз. Расскажите мне что-нибудь.
— Что же вам рассказать? Давайте я прочту вам стихи. «Ты устала, дорогая, триста с лишним дней в году — дни труда, и ты в трамвае задремала на ходу. Крепко сомкнуты ресницы, брови подняты дугой, кто тебе сегодня снится, мой товарищ дорогой? Это, может быть, красавец по лицу и по уму — я деталей не касаюсь, но завидую ему. Я себя последней спицей не считаю, нет, и мне тоже бы хотелось сниться многим девушкам в стране. Но тебе, с которой вместе общим делом я живу, для которой столько песен написал я наяву, мне б особенно хотелось передать во сне привет. Это, может, мягкотелость. Что ж поделаешь! Поэт…» Вы уже засыпаете?
— Нет. Это ваши стихи?
— Это Иосиф Уткин, он погиб в сорок четвертом. А до войны был очень знаменит, у Маяковского есть такие строки: «Давайте разделим общую курицу славы, товарищ Светлов и товарищ Уткин!»
— А у него… — сказала она не то затихающим, не то слабеющим голосом, — у него есть что-нибудь в духе Бережковского?
— То есть?
— Ну, вы понимаете…
— Кажется, понимаю. Сейчас… «Нет, что-то есть такое выше разлук и холода в руке — я видел Вас и Вас я слышал на лазаретном тюфяке. И это Вас, когда потухло, я у груди пронес назад, как девочка больную куклу, как руку раненый солдат. Вы на далеком повороте не друг, не брат и не родня. Но нет, но нет — Вы не уйдете, Вы не уйдете от меня! И даже предаваясь плоти с другим, Вы слышите, с другим, любовь свою вы назовете библейским именем моим! И это выше, выше, выше разлук и холода в руке — я видел Вас и Вас я слышал на лазаретном тюфяке!»
— Спасибо… — уже еле слышно сказала она. — Я засыпаю…
Гудки отбоя и сухой стандартный голос:
— Аппарат абонента выключен или находится вне зоны…
Бережковский осторожно кладет трубку, проходится по мансарде. И с разными интонациями пробует свой голос:
— Голос… Хм… Голос!.. Го-лос… Голос… Го…
Телефонный звонок. Бережковский хватает трубку.
— Андрей? — спросила жена. — Неужели ты у себя? Я была уверена…
— В чем? — стоически спросил Бережковский.
— Ну мало ли! Я могу принести тебе завтрак?
— Нет! — сухо отрезал он. — Мы же договорились.
— Но я рядом, внизу!
— Нет, нет и нет! Мой кабинет — моя крепость. И вообще, я не в Москве, я в Биаррице с Бисмарком! Понимаешь?
— Но ты не завтракал!
— Я заказал себе пиццу. Сейчас принесут.
— Каждый день эта пицца! Ты заработаешь гастрит.
— Пусть! — все-таки сорвался Бережковский. — Пусть у меня будет гастрит, колит, холера! Только дай мне дышать!
— Я могу вообще освободить тебя! — обиделась жена. — Навсегда!..
— Начинается!.. Киса, я тебя умоляю! Я работаю! Я не шляюсь по блядям, не сплю с актрисами, не играю в казино и не ухожу в запои. Ну что тебе еще нужно?
— Мужа! Мужа, ты слышишь?! Когда ты последний раз меня любил? Когда ты со мной разговаривал? Ты приходишь домой, как на пересадку! Между поездами и самолетами! Сочинский фестиваль! Выборгский фестиваль! Съемки в Питере! Съемки в Новгороде! Снял грязную рубашку, надел чистую и — за дверь! И даже когда ты в Москве, разве я вижу тебя? То «Мосфильм»! то «Культурная революция», то тусовка у Никаса, то твоя рабочая студия! Откуда я знаю, чем ты там занимаешься? Может, и тебя там любовница…
— Пять! — сказал Бережковский.
— Что пять?
— Пять любовниц! И все пишут! Одна пишет сериал про Бисмарка, вторая — пьесу, третья — роман, четвертая — рекламу, а пятая — мюзикл по «Камасутре». Киса, я тебя умоляю! Я обещал Эрасту новогоднюю историю…
— А мне?
— Что тебе?
— Ты забыл? Ты обещал, что мы всегда будем вместе — и беде и в радости, в горе и в удаче… И вот я жду как дура! — со слезами сказала жена. — Годами! Сижу дома и жду!..
— Хорошо, хорошо, я понял, — поспешно заверил ее Бережковский. — Знаешь что? Давай действительно плюнем на все и через месяц поедем в Грецию. Или в Испанию. А?
— Ты обещаешь?
— Конечно. Если Эраст купит мою историю — сразу заказываешь билеты. Идет? Ну, будь умницей и не плачь. Хорошо? Я тебя целую!
— И я тебя…
Бережковский дал отбой и скова услышал громкое гульканье голубей в окне и на веранде.
— Кыш! Кыш, суки! — крикнул он в досаде. — Блин! Плохая примета — голубь в окно…
Звонок в дверь.
— Открыто!
Сделав нечто вроде кульбита, влетел семнадцатилетний разносчик пиццы в коробке и двумя бутылками пива.
— Оп! — сказал он и театрально расшаркался. — Кушать пода…
Но Бережковский недовольно перебил:
— Привет! Что так долго? Ты Коля или Сережа?
— Я Сережа, — сообщил разносчик.
Бережковский стал расплачиваться за пиццу. Вечно я вас путаю. А мать-то вас различает?
— Только по голосу. Но мы ее тоже дурим.
— Сдачу не нужно.
— Спасибо. А можно спросить?
— Валяй. — Бережковский открыл коробку и принялся за еду.
Вот вы сейчас кино снимаете…
— Я — нет.
— Ну, по вашему сценарию снимают, я слышал. А мы с Колей могли бы там сняться?
— В массовке? Наверное…
— Знаете, я хочу подарить вам нашу кассету. Вот. Мы с братаном песни пишем, у нас и группа есть. Только раскрутиться, конечно, не на что. Даже нормальной гитары нет. Может, вы нам поможете? Послушайте кассету.
Двумя нежирными пальцами Бережковский взял кассету и усмехнулся.
— Как же я вам помогу?
— Ну, вас все знают! Вы все можете.
— Нет, дорогой, я не лезу в шоу-бизнес. Это отдельный мир. — Бережковский взглянул на кассету. — А что тут написано?
— «Группа товарищей». Это наша группа так называется.
Бережковский впервые внимательно посмотрел на разносчика:
— Гм… Хорошее название… — И, осененный идеей, заинтересованно шагнул к разносчику. — Слушай, а тебе сколько лет?
Тот отодвинулся:
— Девятнадцать. А что?
— То есть ты уже это… взрослый?
Разносчик опять отодвинулся:
— А-а… а вам зачем?
— Ну, мне-то ты можешь сказать. Чего ты боишься?
— Мало ли?.. Мне Коля сказал… Вы это… Вы имейте в виду: I am strait.
— Мудак! — в сердцах сказал Бережковский. — Я тоже «стрэйт»! — И вернулся к пицце. — Вот публика! «Группа товарищей»!.. Ты, группа товарищей! Ну-ка, скажи мне: сколько вы зарабатываете?
— В каком смысле? Песнями?
— Нет, песнями вы еще ни хрена не зарабатываете. Пиццами. Вот ты пиццу целый день разносишь. Сколько ты на этом имеешь?
— Ну, как когда…
— Меня не интересует, как и когда. Меня интересует конкретно: сколько вы набиваете за день? Максимум.
— Ну, больше десятки мало кто сверху дает. Если в день двадцать заказов…
— Двести рублей.
— Плюс зарплата сто баксов.
— И вы с братом работаете через день? Выходит, в месяц каждый из вас имеет двести баксов. А теперь скажи мне, как мужчина мужчине, у тебя бывают взрослые женщины?
— В каком смысле? — осторожно спросил разносчик.
— В каком, в каком! В прямом! — И Бережковский сделал выразительный жест. — Вот в этом!
— Ну, Андрей Петрович… — замялся разносчик. — Честное слово, я не по этому делу. Я только пиццу доставляю…
— Мудак! Я что — прошу тебя мне бабу доставить? Ты хочешь, чтобы я вам помог с раскруткой? Отвечай на вопросы. Какая самая взрослая женщина у тебя была? Какого возраста? Только честно!
— Ну, если честно, то одна была; Заказала пиццу, а потом…
— Сколько ей лет?