Интимные связи

— А ты знаешь?

— Я — знаю. Но не скажу. Ты это увидишь в моем фильме.

— Говорят, ты снял там сцену самосожжения женщин у древних руссов.

— Да, снял! — запальчиво сказал Бережковский, встал, вернулся в кабинет, подошел к музыкальному автомату и любовно огладил его. — Когда умирал рус — из тех, настоящих, которые пришли к нам из Скандинавии, — так вот, когда умирал рус, его тело сжигали так, как греки сжигали своих царей в фильме «Троя». Ты видел «Трою»?

— Я министр…

— Вот именно! — Бережковский чуть передвинул автомат и включил его шнур в розетку. — Но разница между греками и русами в том, что преданные гречанки стояли и смотрели на огонь, а преданные своим возлюбленным русиянки шли в этот огонь. Добровольно — это исторический факт! Он описан у первого иранского посла в России…

Тут вошли грузчики, внесли монтажный стол.

Не прерывая телефонного разговора, Бережковский сказал им негромко:

— Сюда, пожалуйста. Сколько с меня?

— Да сколько не жалко, — ответил грузчик.

— Жалко все, — заметил Бережковский. — Но вот триста рэ. Спасибо.

Грузчики взяли деньги и ушли.

А Бережковский сказал в телефон:

— Между прочим, клевая была история! Еще до принятия на Руси христианства один из наших князей взял у иранского шаха крупный заем на то, чтобы обратить своих подданных в ислам. Это был первый, как ты понимаешь, транш, который исчез на просторах нашей великой родины точно так, как и все последующие. Но шах — это же не Клинтон и не Камдессю, шах давал свои собственные бабки, и спустя пару лет, в 922 году, он послал в Россию некоего Ахмеда ибн Фадлана выяснить, куда делись его драхмы и тот князь, который их брал. Какой был результат, как ты думаешь?

— Ни денег, ни князя.

— Точно! Наша национальная традиция. Устойчивая в веках. Бабки берем, меняем правительство и — ни бабок, ни тех, кто их брал! Зато у каждого бывшего князя и даже у каждой бывшей княжны — свой замок на Лазурном берегу.

— Пожалуйста, без намеков.

— А что? — невинно спросил Бережковский. — У нас уже и мобильники прослушивают?

— Да ну тебя! — ответил обиженный голос, и трубка загудела гудками отбоя.

Бережковский отложил ее и, продолжая возиться с музыкальным автоматом, нажал одну кнопку… другую… третью…

«Офицеры! Россияне! Пусть свобода воссияет!..» — неожиданно оглушил его автомат.

Бережковский даже отскочил, потом приглушил звук. Любовно огладил автомат.

— Прикольная вещь! Ну как было не стырить на съемках собственной картины?

В открытую дверь заглянул разносчик пиццы. Теперь он был в джинсовом костюме и шелковой рубахе.

— Я на бегу, — сказал он. — Вам все доставили, Андрей Петрович?

— Да, Коля, все в порядке, спасибо.

— Я не Коля, я Сережа. Но дело не в этом. Я надеюсь, вы грузчикам не платили?

— Почему? Я заплатил…

— Блин! — возмутился Сережа. — Я же им сказал не брать с вас денег! Я все оплатил из бюджета фильма!

— Вот сволочи! — выругался Бережковский.

— Андрей Петрович, вы помните? Вечером у нас режимная съемка на Тверской. Машина придет за вами в двадцать один ноль-ноль. Мы с Колей будем оба на площадке с девятнадцати.

— Слава Богу! Наконец я вас увижу вместе.

Сережа исчез. Зазвонил телефон. Бережковский взял трубку.

— Это я, — сказала жена. — Ты уже работаешь?

— Да, дорогая.

— Жаль…

— Извини.

— Что тебе приготовить на ужин?

— У меня сегодня вечерняя съемка.

— Начинается! Опять у Швыдкого, «Культурная революция»?!

— Нет, у Бережковского, «Интимные связи».

— Разве мы еще не все сняли?

— С тобой — все. Но там еще…

— А кого ты сегодня будешь снимать?

Бережковский не выдержал, рявкнул:

— Блядей на Тверской! Дай мне работать!

Жена, конечно, обиделась:

— Я просто хотела поговорить… А ты…

И дала отбой.

Бережковский тяжело вздохнул, включил автоответчик.

— У вас шестнадцать новых сообщений, — сказал металлический голос. — Сообщение первое. — И голосом Елены: — Здравствуйте, Андрей Петрович! Это Елена из Салехарда. Ваш автоответчик сообщает, что вы уехали на все лето, и просит, чтобы вам не оставляли сообщений, а звонили на мобильный. Но у меня нет вашего мобильного, а вот то, что вам никто не будет оставлять сообщений, — это замечательно! Значит, теперь вся пленка автоответчика — моя, я могу звонить в любое время и говорить все, что хочу! Класс! Хотя… Что ж мне сказать? Ведь я опять без вас… Был только миг, когда вы мне звонили, лечили своим голосом и требовали меня к себе. А теперь… Знаете, сегодня ночью я подходила к окну и смотрела на звезды. Они так далеки, и свет их так холоден, как ваш голос в конце нашего последнего разговора. Я смотрела на них и хотела улететь к вам, но все окна в моем доме муж плотно закрыл. И я, прижав ладони к стеклу, тихо плакала. О чем? Я не знаю…

Что-то клацнуло, после чего автоответчик сказал:

— Сообщение второе. — И снова голос Елены: — Здравствуйте, мой Мастер! «Мастер» по-английски «хозяин», и вы теперь полный хозяин той жизни, которую подарили мне, вылечив меня своим голосом. Сегодня я снова услышала вас, вы сказали: «Здравствуй, дорогая!» И я проснулась в слезах. Как, оказывается» мало нужно для счастья! Потом я уснула, и мне приснилась вкусная ночь. Мне приснились ваши губы, ваш запах и ваши ласки — так, как вы описали их в истории о Бисмарке. И все было хорошо, все было так хорошо… Господи, ведь вы даже не знаете, что вы для меня сделали! Вы не знаете, что в той стадии, на которой они поймали мою онкологию, мне уже не было спасения, метастазы должны были появиться и после операции. А они — исчезли! Вы убрали их своим голосом! И я могу жить, как Солженицын после «Ракового корпуса», — хоть тысячу лет!.. Я хочу похвастаться, можно! Слышите — это я включила музыку. А знаете почему? Потому что я теперь шикарно выгляжу — в коротком плаще, с шапкой густых волос и — два океана глаз, которые еще несут в себе свет нашей встречи во сне. Мужчины просто дуреют, им бы их видели!!! Представьте себе — мне предложили работу! И какую! Вы никогда не поверите! Мне в мои двадцать семь предложили вернуться на подиум и рекламировать женское белье! Да-да, у нас тут открылась сеть парижских бутиков для жен богатых нефтяников, и меня просят стать лицом этих бутиков, а точнее — фигурой. Правда, для этого мне нужно чуть-чуть пополнеть. Иначе наши нефтяницы не смогут представить себя в моих нарядах. Но не беспокойтесь, Андрей Петрович, я не выйду из ваших стандартов — девяносто, шестьдесят, девяносто…

Снова «клац-клац», и опять автоответчик:

— Сообщение третье. — И солидный мужской баритон: Андрей Петрович! Это «Мобиль», мы в отчаянии! Вы же обещали!

— Сообщение четвертое…

Голос Елены:

— Что еще рассказать вам, мой Мастер? Я загружаю себя делами и хочу свернуть горы, чтобы не думать, что я уже десять дней прожила без вашего голоса! Десять дней! А сколько их еще будет! Я тоскую и боюсь заболеть…

— Сообщение пятое…

— Здравствуйте, мой мужчина! Я выпала из времени и пространства. Наверное, со стороны это выглядит как помешательство, но что же мне делать? Ведь я выздоровела и вернулась к жизни благодаря вам, и теперь… Да, теперь я хочу вас! Я хочу целовать ваши губы и медленными, медленными поцелуями опускаться к вашим плечам, к вашей груди…

Бережковский, сидя на диване, сделал нетерпеливое движение.

Голос Елены сказал:

— Нет, не двигайтесь! Замрите, я все сделаю сама… Но сначала… Подождите, сначала я погашу свет, принесу свечи и включу БГ… Слышите?

И действительно; стало слышно, как поет Борис Гребенщиков: «Слишком много любви…»

А голос Елены; накладываясь на эту песню, продолжил:

— Вот… Нет, чуть громче… А теперь… Теперь я начинаю раздеваться… Это стриптиз для вас, дорогой… Это танец жизни… Я жива!.. Я снова жива и хочу любви!.. И я обнажаюсь, я снимаю все… Абсолютно все… И прихожу к вам… И касаюсь вас… Нежно касаюсь вас своей грудью… Нет, не двигайтесь! Я же сказала — я все сделаю сама… Замрите! Вот так… Я склоняюсь к вам и целую ваши плечи… О, как вкусно ты пахнешь, милый!.. А теперь грудь… Да, мои волосы скользят по твоей груди… Все ниже… ниже… — И под нарастание музыки: — О!.. О-о!.. О о о-о!!! О мой дорогой!..